Изгой (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 22

– Жаль, у тебя сабли не было в сарае, только ножи. Повезло тебе старик – будь добрый клинок, я бы тебя с твоими пастухами во дворе изрубил бы в куски. Вы же не умеете драться как воины – с голыми руками вас всех побил – тебе нос в кровь разбил!

– Ночью хотел всех убить, гяур?

– Зачем? Я не разбойник, а воин. Днем бы зарезал одного, взял бы саблю, и посек бы всех. Вы мне не противники. На коне, и с луками, то да – тут вы бы победили, а на земле стоя, да на саблях – изрубил бы всех. Не веришь? Мы можем попробовать!

– Обмануть урус хочешь? Я не стану с тобой биться, ты нас можешь зарубить, хотя в такое раньше бы не поверил. Тем больше нам славы, что мы одолели такого воина как ты. Юз-башы ты, урус, не меньше – нагло повел себя! Может и так!

Ахмед впился в Юрия глазами, горящими ненавистью. Галицкий продолжал сохранять невозмутимость на лице, пытаясь спрятать растущий в душе снежным комом ужас. Он понял, что сейчас его начнут резать, и, старался придумать, что можно сказать если не для избавления от мук, то хотя бы получить отсрочку.

– Сотник, значит, я угадал, урус! Что же, не так мне позорней, что ты осквернил моих глупых жен. Но я тебя сейчас выхолощу, ты в моих руках, без сабли – так что сделаю все что захочу.

Крепкие пальцы оттянули плоть так, будто хотели ее оторвать – в отчаянии Галицкий прохрипел:

– Постой!

– Постой!

Рука с ножом дернулась, сделав даже не надрез, порез. Татарин остановился, внимательно посмотрел на Юрия. Тот, скривив потрескавшиеся губы, негромко произнес хриплым голосом, продолжая силой воли сдерживать рвущийся наружу страх:

– Ты прав, только я не сотник! Я князь Юрий Львович, мои пращуры были королями Галичины и Людомерии, вот только триста лет как потеряли родовые земли. Кто я на самом деле могут подтвердить двое в Кезлеве – они знают меня в лицо, и им ведомо мое княжеское происхождение.

– Так, ты урус, князь?!

Ахмед задумался, вертя пальцами нож. И смотрел Юрию прямо в глаза – тот своего взгляда не отводил, знакомый с «гляделками» на встречах, когда в любую секунду вместо глаз покупателя мог увидеть черный зрачок пистолетного дула.

– Да, ты на самом деле князь, – Ахмед ощерился. – Я был глуп, что не придал внимания твоему нежному телу. Подумал, что мальчик для утех, есть такие. Да, ты был избит и исхлестан плетью, но никогда не трудился в своей жизни – ладони чистые, без мозолей. Почему сразу не предложил мне за себя богатый выкуп?

– Я князь, и свободу лучше добыть сталью, чем золотом! Я ждал удобного момента, чтобы убить караульных и сбежать!

– Ты говоришь правду, теперь твои глаза не лгут, как раньше, – Ахмед задумался, взгляд стал немного рассеянным. – Ты надеялся на своих сообщников в городе? Чтобы бежать при их помощи?

– Нет, я хотел сам их освободить! Для чего приготовил здесь все к побегу и спрятал.

– Когда ты хотел бежать, князь?

– Сегодня ночью, – Юрий отвечал быстро, стараясь говорить только правду – старый татарин оказался далеко не простачком, и умел отличать истину ото лжи.

– Зарезал бы нас всех, князь? Как баранов? Не отвечай, по глазам вижу, что так и было бы. Ты перехитрил меня, моих жен, моих аратов – слава Аллаху, что я разглядел обман в последний час.

– Мы на войне, Ахмед, и она идет вечно!

– Ты прав – мы на войне, вечной войне – я потерял двух сыновей, ты тоже терял в бою своих близких – по глазам твоим вижу. Я убивал, и ты убивал – у тебя впервые взгляд живого мертвеца, а не раба. Ты страшный враг, князь! А потому выкуп с тебя можно взять, в том не будет для меня позора! Ты не беден – твои руки выдают тебя, а потому я возьму выкупом тысячу рублей, или пятьдесят тысяч османских акче.

– Это очень большой выкуп, Ахмед. Я не смогу столько выплатить, пусть даже я князь.

Юрий задумался – по дороге в Крым Смалец ввел его в курс денежных отношений. Рублей в Московии не чеканили, только мелкие монетки, такие как копейка, что напоминала чешуйку. Попытка заменить серебро медными деньгами вызвала сильный бунт – казак о нем тоже рассказал. А крупными монетами были ефимки – так называли ходившие по европейским странам талеры. Галицкий прикинул, что такой он держал в руках в пещере и теперь знал, что три талера-«ефимка» составляли два рубля. Акче же маленькая монетка, чуть больше грамма или около того.

– Слишком большой выкуп – за князя да, именно такой. А я изгой! Мои владения заняты поляками, они совсем рядом с Подолией, что войска султана заняли недавно. Так что четыреста рублей, Ахмед.

«Никогда не следует соглашаться на предложенную продавцом цену – даже если выкупаешь собственную свободу. Тысяча много, пятьсот норма за такого как я. И то доказывать надо, что я князь. Если выгорит дело о сумме выкупа, то отправлю Смальца с грамотами к царю Алексею Михайловичу, расскажу казаку, как найти тайник».

– Тысячу, князь, ни акче меньше. Сам посуди – треть хан заберет себе, треть, а то и больше на подарки возьмут беи, что мне останется? Двести или триста рублей, не больше. Так что тысяча рублей с тебя князь, меньше брать с тебя Коран не позволит!

– А разве там написано, какая сумма следует на выкуп русского князя, Ахмед?! Вроде ничего подобного не прописано?!

– В Коране сумма не написана, но по нему поступать надлежит. Так что тысяча рублей и подарок дорогой с тебя князь, за обиду. На меньшее я не пойду, князь, не забывай.

«Торгуется, значит, не убьет уже. Все же великое дело алчность человеческая, многое на нее списать можно. Но тысяча рублей безумно много – сорок пять, а то все пятьдесят килограммов серебра. Даст ли русский царь столько монет за никому неведомого изгоя, пусть даже с грамотами. Скорее примет за самозванца.

И тогда мне хана полнейшая!»

– Только в эту сумму войдет слуга и монах, мой духовник! Это мои люди, Ахмед, я их обязан выручить из беды! Они поедут за деньгами – я останусь у тебя в заложниках.

– Вижу, что ты на самом деле князь, раз о своих людях так заботишься, – несколько отстраненно произнес старый татарин, взгляд его стал блуждающим, он словно погрузился в тяжелые размышления.

– Тысяча рублей огромная сумма, князь, но для тебя вряд ли станет тяжелой. А ведь выкуп может резко возрасти, если хан заберет тебя к себе в Бахчисарай. Давно русских князей в полоне не было, как я помню. Что тогда останется мне? Обещание, что ты выплатишь, станет пустым звуком – сильные и богатые люди никогда не считаются в своих интересах с бедными и слабыми, так всегда было.

– Будут два мешка денег. Один вручат хану, один достанется тебе. Думаю, такое можно легко устроить.

– Да, такое возможно. Но если русский царь не даст за тебя денег, что тогда делать?

– У меня два королевских венца. Короны Даниила Романовича и его внука Юрия Львовича. Они стоят тысячи рублей – я отдам их крымскому хану из рода Гиреев, или отпишу визирю Кара-Мустафе.

Юрий говорил спокойно, хотя имя визиря узнал в Кезлеве от Смальца. Но сейчас напускал на себя многозначительность, чтобы татарин не только утолил свою алчность, но испугался возможной расправы со стороны сильных мира сего. И сейчас он выложил свой главный довод – тот, который на его взгляд должен подействовать убойно.

– Эти короны стоят гораздо больше, чем можно представить. Польский король Ян Собесский называется также королем Галицким и Володимерским, но королевские венцы находятся у меня. Поляки заплатят большие деньги, чтобы получить их…

– Как и визирь Блистательной Порты, – глухо произнес Ахмед, о чем-то мучительно размышлявший.

– Так оно того стоит, Ахмед, королевские короны так ценны сами!

Негромко произнес Галицкий, понимая, что его правда сейчас подействовала – ведь коронами действительно можно было рассчитаться как выкупом. Хотя Юрий их не видел, но подумал, что золотые обручи должны быть разукрашены, если не бриллиантами, то рубинами и прочими драгоценными камнями, иначе быть просто не могло.