Изгой (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 19

Прозвучавшая угроза в голосе ханум была настолько явственной, что Юрий выдал чуть ли не соловьем любовную руладу. И отчаянно краснея и матеря себя последними словами, приступил к ублажению старухи, используя знания из отдаленных времен…

– Вот и стал ты жиголо, князь, – Галицкий зло хохотнул, и принялся отплевываться, что делал каждое утро на протяжении вот уже месяца. Но плюйся, не плюйся – Юрий постоянно ощущал, что влез в какое-то дерьмо, от которого ему вовек не отмыться.

И тем более болезненным было ощущение от того, что его рабская участь значительно облегчена, если сравнивать с первым месяцем пребывания в неволе. Тогда его избивали каждый день, на теле сплошные синяки, проснуться для него утром стало величайшим страданием. Вечно не выспавшийся и голодный, он месил ногами центнеры дерьма с пересыпанной травой и соломой, и потом лепил из них «куличики» голыми руками, потеряв всякую брезгливость в «производственном процессе». Метался по стойбищу как угорелый, пытаясь все успеть сделать – и все равно получал палкой по хребтине без всякой жалости.

«Ты никчемное существо в этом мире, князь. Ты даже кизяк лепить не умеешь – сейчас пацана из города привезли, совсем малого, а он за день их налепил вдвое больше, чем ты. И управляется на диво быстрее, и две этих упырихи его палками не бьют, довольны!

Правда и тебя не бьют, только пару раз от старика перепало, когда сюда приезжал проверять. А бабы его быстро выпроваживают, чтоб не мешал утехам прелюбодейским. Сбылась мечта моего подросткового дрючуна – я почти каждую ночь провожу в гареме с двумя телками, обучая их ремеслу из фильмов «дас ист фантасиш». Пожалуй, это единственное ремесло, что ты умеешь делать в этом мире, и самое прибыльное, господин проститут… Или мужского рода как звучит проститутка?

Ты даже правил грамматики не знаешь! Какая с тебя польза в этом мире, кусок свиного дерьма!»

Галицкий растянулся на вполне приличной кошме, а не той ветоши, по которой скакали блохи вприпрыжку – эту он хорошо выбил. Халат и шаровары у него были хоть и потрепанные, но вполне сносные, и даже приличные, в сравнении с одеяниями других рабов. Да и в отдельном сарае жил, почти как белый человек среди негров – читал в детстве книгу о страданиях чернокожих, правда как она называлась и о чем там шла речь, не помнил совершенно, как не пытался.

– Хоть так жизнь изменилась, будем считать, что к лучшему, – Юрий пододвинул плошку – там было целое богатство, немыслимое для любого раба. Горсть изюма, немного халвы, кусочек чего-то сладкого, похожего на пастилу – сегодня баба расщедрилась, та, которую он «Кощеем» нарек. Худая как жердь, видимо, глисты целым батальоном завелись, совершенно плоская, без грудей немочь, но мать красавицы Зульфии.

– А изюм вполне хорош, и без косточек!

Юрий прожевал горсть, сыто рыгнул. Кормили теперь его не сказать чтобы хорошо, татарки давали ему все то, что сами ели, как говорится, с собственного стола. Только кушали они не охти – баранина да, ее варили чуть ли не каждый день – вначале казалась очень вкусной, а теперь слишком жирной. Лепешки пресные, брынза, часто перепадал кумыс. Пойло из перебродившего кобыльего молока показалось отвратным, но потом привык как то, теперь даже вкусным находил и немного бодрящим.

Сладости, типа содержимого плошки, ему перепадали часто – татарки отдавали их ему постоянно, подкармливали вкусненьким, чем могли, дабы «пламя любовного костра не угасло».

– Не жизнь, а ягода-малина, только на душе чего-то дюже сильно погано. Будто сволочь я последняя, и дела творю подлые!

Юрий в очередной раз отплюнулся и мучительно покраснел, припоминая, что было прошлой ночью. Какое-то свингерство сплошное, барахтанье в клубке, потные тела теток, которым он задал жару. Поначалу он все никак не мог толком раскрепостится, но с каждым днем становился все уверенной – а татарки с самого начала не стеснялись, изголодавшись по любовной ласке – Ахмед, из того разговора, что понял, два года не ночевал в гареме…

– Тебе веру нашу принять надобно, Арыслан могучий, – «Лошара» провела пальчиком по его груди, горячее дыхание обдало ухо. А вот «Кощейка» привалилась на его ноги, играясь с неким органом, которым он сегодня ночью доставил им немало удовольствия.

Странно, но сейчас он не испытывал отторжения к теткам, привык что ли – да и они начали доставлять ему немалое удовольствие, творя порой то, отчего девчонки в его прошлой жизни отказывались. Да и не такие они и старые оказались – ханум на четырнадцать лет старше, а «кощейка» всего на пять. Да и речи татарской его научили, и по-русски болтали при этом – он такой язык научился понимать, да и сам на нем говорить стал неплохо – видимо, в языковую среду полностью погрузился.

– Ты наш Лев, никуда мы тебя не отпустим, услада телес и души наших, – вторая хозяйка принялась целовать ему ноги, иной раз тщательно вылизывая – ее острый язычок начал возбуждать порядком измотанного ночной баталией «льва». Этим именем его стали именовать обе татарки, глаза которых подозрительно заблестели в ночной тьме.

– У тебя будет лавка в городе, а наставником в вере мулла. Сын тебе товара всякого из походов привозить будет, а ты торговать ими беспрепятственно. А как старый Ахмед умрет, болен он сильно, до зимы не доживет, то мы тебе еще дубильню отдадим, наш повелитель, и женами тебе верными станем, обещаем.

– Да, это так, могучий Арыслан. Ты ученый человек, в медресе учился – грамоту освоишь, тебя толмачом бей возьмет – почтенным человеком станешь. Ты ведь к вере правильной душой потянулся своей, в заблуждениях Исы пребывая, и жизнь новую в Кезлеве начнешь!

«Кащеюшка» замолчала, и принялась творить языком всякие непотребности, которым он ее терпеливо обучил. Творчески подошла женщина, так что вскоре он замычал от удовольствия. А старшая ханум тоже в стороне не осталась, самое горячее участие в забавах приняла, а как он ее обхаживать стал, так ладонь укусила, которой он ей рот прикрыл. А то могла бы своими криками все стойбище разбудить…

«А что я теряю?!

Княжеский титул, который мне никогда не светит!

Деньги? Десяток золотых, перстень и рубиновый крест невелико богатство в сравнении с лавкой и дубильней. Торговля она завсегда прибыльна, дело мне знакомое, вряд ли прогорю.

Стоп-стоп!

Ты забыл, парень, что бесплатный сыр только в мышеловке бывает. Да, жизнь у тебя станет спокойной, бабы под боком, наложницу купишь, как многие тут делают, кто веру меняет. Тогда почему другие от веры своей не отказываются?

Тот же Смалец смерть предпочтет принять за нее!

А тебе не кажется, Юрий Львович, что ты окончательно в подонка превращаешься?!

Ты от своей никчемной струсил, за жизнь цепляться стал, скулить как щенок. Ты ведь предашь все, что сможешь. Ты их ведь ненавидел, а теперь рассматриваешь союз с ними – всех предаешь, не задумываясь. Зачем ты вчера парня пнул, который тебе услужить хотел?

Ты власть почувствовал, над другими беспомощными рабами покуражиться захотел?!

Каким же ты мерзавцем становишься!»

Внутренние голоса перепирались между собой недолго – Юрий присел на кошму и надрывно застонал – еще никогда в жизни ему не было так мучительно стыдно. Он припомнил фильм про запорожских казаков, где один из «лыцарей» предал братьев и пошел против них в бой, ради прелестной полячки, что смотрелась просто шикарно.

– Там ради красавицы, а тут для двух теток с лавкой и дубильней?! Трусливый скот ты, а не князь. Узнай предки, что я попытался задумать, так изрубили бы на куски. Это в прошлой моей жизни веру меняют, как хотят, и новые ценности прививают. «Радужные» в моде, куда мир там покатился?! Семьи разрушаются, «фемки» и ЛГБТ из всех щелей прут – агрессивные, а людей не по делам судят, а по деньгам.

Как же пакостно на душе!

Юрий застонал и упал на кошму, чувствуя, как в глазах расплываются слезы. Ему стало по-настоящему стыдно, что он чуть не встал на путь предательства. Но тут промелькнула мысль: