Ненавижу любить тебя (СИ) - Алексеева Дана - Страница 38

— Это не обсуждается, — скрипя зубами, выдавила мама.

— Ты… Но я… Папа! — не могла я подобрать слов и обратилась за помощью к отцу.

Отец встал с места и угрюмо посмотрел на меня. Я поняла, что рассчитывать на его поддержку бесполезно. Но мне уже все равно, и я так просто не сдамся.

— Оливия, твое поведение обескураживает, — вскинув свои мохнатые брови отец и развел руками. — Я не узнаю свою ответственную дочь. Одумайся и возьми себя в руки. Мама права, тебе следует переехать обратно нам. Здесь ничто не сможет отвлекать тебя от учебы.

Мама победоносно вздернула голову и скрестила руки на груди.

Я запыхтела в возмущении и, подобно ощетившемуся котенку, приготовилась дать отпор этим матерым волкам.

— Это моя жизнь, мама! Хватит мне указывать, что делать! Я даю отчет всем своим поступкам!

— Как ты со мной разговариваешь?! — ахнула мама и взглядом искала поддержки у отца. — Чарльз, скажи ей!

— Что, не нравится? — не унималась я. — Но я говорю правду, хватит опекать и отчитывать меня, словно мне пять лет… И так на всю жизнь хватило!

Я постучала ладонью по горлу, изображая невыносимость происходящего. Мама вспыхнула и двинулась ко мне.

— Как ты можешь говорить такое… — она обхватила меня за плечи. — Оливия, приди в себя! Что этот парень сделал с тобой?

— Что… — сорвался мой голос, услышав намек на Мартина.

— Неужели Алекс был прав, и ты связалась с несносным и невоспитанным юношей? Это он так плохо влияет на тебя!

Имя моего друга в этой ситуации поставило все на свои места. Алекс рассказал моим родителям про Мартина. Как он мог? За моей спиной… Я хватала ртом воздух руками, пытаясь сохранять самообладание.

— Мартин здесь не при чем. И это моя личная жизнь, которая Алекса не касается! В Алексе играет ревность. Это низко с его стороны — обвинять человека, которого он совсем не знает!

— А знаешь ли ты его настолько хорошо, чтобы так доверять ему?!

— Да! — упрямо заявила я.

— Ты влюбленная дурочка! Глупая, наивная, моя доченька… — мама хотела погладить меня по щеке, но я одернула ее руку.

— Перестань, — предупредила я ее.

— Разве ты не видишь, что он сделал с тобой… Ты стала груба, резка. Тебе плевать на учебу, на родителей. Разве этому должен учить человек, который любит тебя?

— Ты ничего не понимаешь! — затрясла я головой. — Хватит настраивать меня против Мартина! Ничего не выйдет, я люблю его!

Мама болезненно застонала и схватилась за голову. Папа посадил маму на кресло, а сам подошел ко мне и грозно заявил:

— Ты не будешь встречаться с этим оборванцем! Я найду на него управу! Посмотри, что ты сделала с матерью со своим глупым упрямством! Ступай к себе! И подумай над своим поведением!

Как провинившегося ребенка, без суда и следствия, наказали и наложили арест на мою свободу, на право выбора, слова… на всю мою жизнь!

— Я ненавижу вас! — надрывно закричала я.

Я побежала в свою комнату и громко хлопнула дверью. Я закрылась и в отчаянии плюхнулась на кровать. Слезы хлынули ручьем, и я зарылась лицом в подушку, заглушая свои всхлипы.

Когда все слезы закончились, а эмоции подутихли, я написала Мартину:

«Забери меня. Увези подальше из этой тюрьмы».

Я рассказала ему все, что произошло между мной и родителями. Написала адрес и с волнением ждала ответа.

«Уже еду».

Внутри все заликовало. Он едет, мой спаситель. Единственный человек, кому я могу довериться, с кем мне хорошо… Единственный, кто не указывает, как мне жить, что делать или нет.

….Рев мотора мотоцикла около дома заставил подпрыгнуть от радости и побежать вниз по лестнице. Мартин приехал.

В холле я встретила маму.

— Оливия, ты куда?! — взвизгнула она.

— Я уезжаю. С Мартином, — гордо заявила я.

— Ты никуда не поедешь!

— Поеду. И не надо меня останавливать, это бесполезно.

Я развернулась и пошла к выходу.

— Оливия, стой! — с надрывом закричала мама и схватила меня за рукав плаща. — Одумайся, он погубит тебя!

— Хватит, мама, — одернула я руку. — Я ухожу.

Лицо мамы было бледным и очень уставшим. В ее глазах проблеснула угроза, и выставленный указательный палец лишь подтвердил ее помыслы.

— Если ты сейчас уйдешь, я не прощу тебе этого… Выбирай.

Я посмотрела на нее и не смогла подобрать правильных слов. Мой выбор определен. И она тоже знает его. Мне больно, как и моей маме. Но я не могу иначе. Я просто не смогу без него. Я умру.

Я бросила прощальный взгляд на мать и, сильно сжав зубы, молча покинула родительский дом.

Заливистый смех Лили звенел на весь парк. Эта бесстрашная девчушка села на самые сумасшедшие горки и сейчас визжала от счастья. Лили умоляла меня поехать с ней, но я категорически отказалась — меня бы закрутило и стошнило после первого поворота.

Мой удел — щелкать фотоаппаратом и наслаждаться задавшейся погодой. Я невольно улыбалась, когда видела Мартина, который купил мороженое и сейчас направлялся ко мне.

— Улыбочку! — я щелкнула кнопкой фотоаппарата.

Мартин остановился, позируя на камеру. Вышло очень смешно.

— Поестественнее, пожалуйста, — захихикала я и сделала еще пару снимков.

— Отдохните, папарацци, — усмехнулся Мартин.

Он убрал от моего лица фотоаппарат и чмокнул в нос.

— Выбирай любое, — он протянул три стаканчика разноцветного мороженого.

Я взяла фисташковое мороженое, и мы направились к свободной скамейке. Поглядывая на летающую вверх ногами Лили, мы поглощали мороженое и вспоминали вкус детства.

— Я решилась, Мартин, — взглянула я на него и облизнула сладкие губы.

— На что? — вскинул он брови и оторвался от стаканчика.

— Я хочу набить тату. На лопатке, в том месте, помнишь?

Мартин недовольно качнул головой. Его серьезный взгляд устремился на меня:

— Оливия, не стоит делать этого, лишь бы высказать протест против родителей.

— Да нет же… Я, правда, этого хочу. Сознательно. И даже знаю, что хочу набить.

— Вот как. И что же это?

— Бабочку.

Мартин сдержал смешок.

— Бабочку? Но почему?

— Ты не понимаешь… Это символ перерождения. Сначала она была гусеницей, жалкой и приземленной. Но пройдя свой путь, она обрела крылья и, вместе с тем, новую жизнь. Свободная и вольная она порхает над землей и поражает окружающий мир своей легкостью и красотой…

— И эта бабочка — ты… — понимающе кивнул Мартин. — Это действительно сознательный шаг.

— Ты подарил мне крылья, — тихо сказала я, опустив глаза в землю. — Благодаря тебе я могу летать. Я наконец обрела свободу и почувствовала свою силу.

— Оливия…

— Я люблю тебя, Мартин.

Все мое тело обдало жаром, а дыхание резко оборвалось. Наша глаза встретились, передавая чувствительный импульс нашим телам. Наши губы слились в поцелуе, а руки крепко обнимали друг друга. Я чувствовала его прикосновения, слышала дыхание, биение сердца, принимала его полностью каждой клеточкой своего существа. Он — мой, а я — его. Мы — две части одного неделимого целого.

— Фи-и-и, опять целуются! Ну, сколько можно?.. Стоило только отойти ненадолго! — пропищала над ухом незаметно подкравшаяся Лили.

Мы засмеялись. Неужели все дети такие вредные? Мы задобрили Лили клубничным мороженым и, взявшись за руки, пошли на батуты.

Не знаю, от какой батарейки заряжается Лили, но ее энергии, желания веселиться, прыгать и бегать, казалось, не было конца.

Но, к счастью, моим загудевшим от долгой ходьбы ногам, Лили сдалась и превратилась из заведенного робота в обычного, уставшего и капризного ребенка.

— Я устала… — заныла Лили и еле плелась за нами. — Хочу домой.

Мы довольно переглянулись с Мартином. Подхватив Лили под руки, мы поспешили к машине. Маленькая бедолага сразу уснула, как только уселась в кресло.

— Ты опять на машине, — заметила я.

— На мотоцикле не предусмотрено детское кресло, — спустил шутку Мартин. — Я взял машину на день у Джейкоба.