Царская свара (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 28

— Постойте, Александр Алексеевич, — несколько растерянно произнесла императрица. — Оставьте подробности о войне, я и так поняла, что ее ход для нас крайне неприятен. Так, вы были в Шлиссельбурге и говорили с освобожденным Иоанном Антоновичем. Кроме того, как я понимаю, к Иоанну попали некие бумаги графа Никиты Панина и инструкция по содержанию узника, подписанная мною. Да, я действительно внесла последний пункт, и что в нем такого, господа?! Почему вы придаете этому такое значение? Вполне обычная бумага, с описанием мер, которые надлежит сделать в подобных случаях. И там нет ничего, чтобы послужило мне упреком…

— Все бы ничего, ваше императорское величество! Если бы Иоанн Антонович не привел свои аргументы на право владения престолом, и многие в столице, включая господ сенаторов, восприняли их крайне серьезно. Они очень веские, государыня…

— Интересно, какие там доводы?

Екатерина не смогла удержаться от усмешки и вопроса — ее задело, что генерал-прокурор начал говорить о законности каких-то аргументов в этой стране, что живет по указам самодержца.

— Два батальона Смоленского, по батальону Апшеронского, Ладожского и Псковского полков, несколько эскадронов драгун разных полков, гарнизоны Кексгольмской и Шлиссельбургской крепостей. К Иоанну Антоновичу с боем вырвался из столицы и ушел лейб-гвардии Измайловский полк и половина Конной гвардии.

В Кронштадте восстали два линейных корабля, которые уплыли в Выборг. Последняя крепость тоже перешла на сторону Иоанна Антоновича, как и фортеция Фридрихсгам. Шхерный флот в полном составе подался на его сторону, как три пехотных и драгунский полки. Командует его армией фельдмаршал Миних, с ним генералы Корф, Силин, Колчин и бригадир Римский-Корсаков, десятка два полковников и капитанов флота.

В этом же комплоте губернатор Новгородский и коменданты Выборга и Фридрихсгама, что сказались «больными» и не приняли никаких мер к усмирению мятежа. Наоборот, ему способствовали — известно, что из Новгорода вышла пехота и драгуны в числе двух полков на соединение с войсками фельдмаршала Миниха. Всюду распространяются манифесты о вхождение Иоанна Антоновича на престол Российской империи!

Вяземский перевел дух, сглотнул, тяжело вздохнул и негромко добавил, протягивая свернутый листок бумаге Екатерине Алексеевне. Женщина его машинально взяла, потрясенная выразительной речью генерал-прокурора и ошеломленная событиями.

— К этим аргументам стоит прислушаться, они изложены под грохот пушек. Это собственноручное послание Иоанна Антоновича к вам, государыня. Прошу вас — отнеситесь к нему серьезно…

Шлиссельбург

Иоанн Антонович

вечер 7 июля 1764 года

Странно ощущать себя ни живым, ни мертвым — а там, ровно посередине. Когда в голову забивают кнопки, а они, прокалывая кожу, упираются в череп. А руку при этом держат в горячей воде, подливая в чашку кипяток. А еще сверху посыпают пеплом колючим, так что дышать трудно становится. И не понять, где сон, а где явь!

«Крепко меня шарахнуло — летел вниз как птица, только шлепнулся пингвином без крыльев. Так, что это было? А тут и гадать не надо — бомба кровлю проломила, и взорвалась, когда я по лестнице спускаться вниз стал. Охранников моих и Мировича несчастного в фарш перемололо — голова подпоручика мне не привиделась. Не мираж и не муляж!

А кости я не переломал потому, что Бередникова по пути сбил как кеглю, он удар и смягчил. Видимо меня еще контузило изрядно, да еще лбом о камни приложился. Но раз голова соображать начала, значит, сотрясения мозга нет. Да, некрасиво вышло! Сам решил труса не праздновать, а других подвел под старуху с косой. Теперь поневоле задумываться будешь трижды, перед тем как приказ или повеление отдавать.

Или все это бред — каземат, Иоанн Антонович, Миних, мятеж, брандеры и прочее? Просто снится мне сон, а на самом деле я под аппаратом лежу в реанимации, и меня от инфаркта откачивают? Такое ведь возможно? Нужно проверить — у меня колени артритные — затекли давно, если давно лежу. Так, подвигаем маленько — надо же, не болят. Тогда, выходит, я и стал в новой жизни Иоанном Антоновичем. Осталось только убедиться в предположении сем, и открыть глаза».

— Государь, тебе плохо? Господи, ножки дергаются…

Голос Иван Антонович узнал сразу, хотя его заглушил сильный удар чего-то чрезвычайно тяжелого. Мария Васильевна Ярошенко, внучка погибшего за него отставного сержанта Ивана Михайловича — камер-фрейлина по его милости ставшая, при Дворе которого нет.

— Все нормально…

Слова удалось только прохрипеть — в горле и во рту все пересохло. Хотелось пить, но первым делом он открыл глаза. И узнал обстановку мгновенно — не раз приходилось бывать в каземате надзирателей. И тут об стену где-то совсем недалеко что-то сильно ударило, лицо осыпало каменистой крошкой, хорошо хоть глаза успел прикрыть. Однако над ним тут же склонилась Маша, прикрыв собой.

— Прости, государь. Не успела твое лицо сразу заслонить — крошка так и сыпется сверху, когда ядро в стену попадает. Вот, попей кваса — я его в кружку налила. Сейчас тебя подниму — сидя пить удобнее. Нет! Не вставай! Не шевелись, ради Бога!

Голос девушки настолько был полон горестного отчаяния, что Иван Антонович мгновенно замер, чувствуя биение собственного сердца. И тут в левой руке ощутил дергающую боль. И сразу спросил захлопотавшую Машу, догадываясь о нехорошем:

— Я ранен в шуйцу? Где еще есть ранения?

— Пальцы тебе там оторвало… Нет, не полностью, до половины только. Но три сразу… А больше ранений у тебя нет — лекарь всего осмотрел. Токмо шишка на лбу большая, синяя — я к ней все время медные копейки прикладываю, они холодные. Я так испугалась за тебя…

Девушка всхлипнула, но Иван Антонович осторожно поднялся на топчане, на который набросили мягкий тюфяк, прижимая левую руку к груди, где она и лежала. Посмотрел на окровавленное полотно, которым обмотали пострадавшую ладонь.

— Надеюсь, лекарь хорошо посмотрел, — пробормотал Никритин, сомневаясь закономерно в качестве местной медицины. Девушка замотала головой, забормотала. — Он хороший, знающий. Сказал, что осколком бомбы тебе пальцы отсекло, было бы хуже, если раздробило. Так кровь остановили, прижгли все железом раскаленным — ты только стонал. А потом мази наложили, да я перевязала чистым полотном.

«Да, кровь должна вымыть инфекцию, если попала, а железо прижгло и запекло кровушку. Варвары! Но с другой стороны, было бы намного хуже, если как Мировичу не свезло бы! Лучше пальцев лишится, без них хоть жить можно, а без головы никак!»

— Надо косыночку какую-нибудь, или платок. Лучше из льняной ткани — она жесткая. Сложить пополам, концы узлом связать, да на грудь повесить. Я левую руку как в люльку туда положу — тогда потревожить раненые пальцы будет труднее. Сделаешь?

— Я быстро, государь, — девушка метнулась к вороху тряпиц и через минуту они вдвоем уже осторожно вложили пораненную руку в «косынку». Странно, но Иван Антонович, как встал на ноги, почувствовал себя значительно легче. И первым делом напился из тяжелой, толстого стекла, бутылки… красного вина, пролив багряную струйку по подбородку. Мотнул головой удивленно — «лекарь полковой, а вино, видно, от кровопотери назначил. Будем надеяться, что от заражения крови не умру».

Иван Антонович сделал несколько шагов, как каменный пол под ногами ощутимо дрогнул, сверху опять посыпалась крошка, и очень неприятно, что под рубашку с кружевным воротом.

— Бьют и бьют без передышки окаянные, — всхлипнула девушка, — дети чуть ли не кричат от страха. Но солдаты готовы драться до конца, говорят между собой, что сикурс скорый от Миниха будет. А еще яхта ушла к нам — сейчас она с ботом у шанцев старых на северной стороне стоят, паруса спустили, якоря бросили. Капитан Морозов сказал что в подзорную трубу на яхте того морского офицера узнал, что на брандере ночью этой суда царицы в протоке огнем пожег.