Василиса Опасная. Воздушный наряд пери (СИ) - Лакомка Ната - Страница 22

– Хватит, – оборвал меня Кош Невмертич негромко, но грозно.

Я прикусила губу, а Быков посмотрел сначала на меня, потом на ректора, а потом уставился в потолок, делая вид, что его не интересуют никакие тайны.

Повисло неловкое молчание, во время которого Кош Невмертич постукивал пальцами по столешнице.

– Возвращайтесь к себе, Краснова, – сказал он, наконец. – Я проверю, где была Вольпина этой ночью.

– И так вам скажу, – я решила сдать поганку Вольпину до конца. – Она была с Самсоновым, я слышала, как они ворковали в коридоре, в темноте. Спросите у него, когда она ушла.

– Обязательно, – пообещал ректор голосом, не предвещающим ничего хорошего. – Свободны, Краснова. А вас, – он обратился к Быкову с таким высокомерным видом, что я поморщилась, – впредь попрошу не лгать, прикрывая нарушения студентов. К вашему сведению, этой ночью барышня Краснова с господином Анчуткиным уединились на крыше. То ли предавались юной и чистой любви, то ли запускали молнии при помощи некого артефакта, без согласования с деканом.

Быков смущенно крякнул и почесал затылок, посмотрев на меня весело и виновато.

– Ну извини, Кош, – сказал он примирительно и сразу исправился: – Простите, Кош Невмертич. Но это же ерунда, если подумать. Мы же должны поощрять научный интерес у студентов…

– В учебное время, – подсказал ректор. – И ещё мы должны поддерживать дисциплину. И не поощрять ложь, – он мазнул по мне взглядом и отвернулся. – В том числе и личным примером преподавателей. Краснова может идти, – повторил он с нажимом. – А в вашем личном деле, господин Быков, будет сделана соответствующая запись. Вы тоже свободны.

Мы вышли из кабинета ректора, и кольцо, которое держал в зубах череп, зловеще клацнуло по двери.

– Попали мы с тобой, Краснова, – засмеялся Быков.

Я промолчала, переживая холодность и неприязнь ректора. Зачем так говорить со мной? Как будто я отпетая врунишка…

Стоп. Он решил, что я вру насчет Вольпиной?

– Эй, Краснова, не глупи, – предостерег меня Быков, когда я рванула обратно. – Сейчас с ним лучше не связываться. Пошли-ка, я тебя в общежитие провожу. Чтобы ты опять во что-нибудь не вляпалась. И помалкивай, если он велел тебе помалкивать. Дела волшебников – они такие… Чем меньше знаешь, тем дольше живёшь…

Я уныло поплелась за ним, пару раз с надеждой оглянувшись на ректорский кабинет. Но Кош Невмертич не вышел, только череп зловеще поблескивал красными глазами, сжимая в зубах кольцо.

Конечно же, нас с Анчуткиным наказали за ночную вылазку на крышу. Ему пришлось хуже, чем мне, потому что я и так находилась на интернатном проживании, к жалобам мои родители были привычные, а Бориску перевели на полупансион, и ещё предстоял разговор со строгой бабушкой на выходных.

Что касается моего дела – причастность Вольпиной не подтвердилась. Барбара Збыславовна говорила со мной и рассказала, что Вольпина тоже была наказана. Но лишь за то, что гуляла с Самсоновым после отбоя. Самсонов тоже был наказан, только какое это наказание, если они оба проживали в «Иве» постоянно?!

– Значит, мне всё почудилось? – произнесла я угрюмо, когда Барбара Збыславовна показала мне приказ о наказании под подписью ректора и указала, где мне расписаться, что я ознакомлена.

– Вольпина была с Самсоновым, – мягко повторила Ягушевская. – И дирекция «Ивы» настоятельно просит вас не сводить счёты с Вольпиной. А если начистоту, – она погладила меня по голове, а я не успела увернуться, и от того, что со мной обращаются, как с малолеткой, стало ещё противнее, – если начистоту, то Кош Невмертич просил передать вам, чтобы вы не разговаривали с Вольпиной и избегали с ней каких-либо контактов, кроме учёбы.

– Почему он сам мне этого не сказал? – произнесла я с вызовом.

– У ректора много важных дел, Василиса. Вы должны это понимать.

– А моё дело – оно неважное!

– Ссора двух студенток – это в моей компетенции, – пояснила она. – Забудьте о Вольпиной.

– Но она искала тот артефакт, который искали вы!

– Василиса, забудьте про артефакты, – посоветовала Ягушевская. – Хватит с вас и петерсита. И если у Анчуткина ещё что-то где-то припрятано…

– Разве не понятно, что Самсонов её выгораживает?

– В чём? Кош Невмертич просмотрел записи видеокамер. И к тому же, у Вольпиной нет таких способностей, чтобы становиться невидимой или превращаться в муравья.

– Значит, есть другие способности, – почти выкрикнула я.

Ягушевская посмотрела на меня с беспокойством:

– Василиса, не стоит бурно на всё реагировать. Возможно, вы слишком перетрудились…

– Ничего подобного, – грубо ответила я и ушла, хлопнув дверью.

Никого не замечая, я шла по коридору, пока не столкнулась с группкой студентов с четвертого курса. Среди них был Самсонов, и, увидев меня, он отвернулся и быстро прошел мимо. Остальные зашушукались, поглядывая в мою сторону, и кто-то тихо, но ясно произнёс: стукачка…

Я дёрнулась, оглянувшись, но четверокурсники уже удалялись, обсуждая какие-то заклинания высшего уровня.

Стукачка!..

От злости и несправедливой обиды я ударила кулаком в стену, пока меня никто не видел. Боль в костяшках не помогла, а только усилила раздражение. Я повыше подтянула на плече сумку с кокошником и прочими учебными предметами, и отправилась на ленту по артефакторике.

На ленте было не приятнее, чем в коридоре, где на меня чуть ли не пальцем показывали. Даже Анчуткин робко попенял, что я зря выдала Самсонова и Вольпину, чем довел меня ещё сильнее, чем старшаки. Но Бориска выглядел совсем убитым, и я не стала с ним ругаться, а тем брлее расспрашивать, что его так расстроило – наказание за ночную вылазку или то, что Вольпина предпочла Самсонова.

Хуже всего, что поганка Вольпина вела себя, как ни в чём не бывало. Вокруг неё всё так же роились студенты – как пчёлы вокруг своей царицы, а она только улыбалась, распространяя вокруг себя дурманящий аромат розовых духов. Со мной она больше не заговаривала, но посматривала хитро-хитро, словно говорила: ну что, Вася, съела?!.

На второй день после того, как Вольпина побывала в моей комнате, мы столкнулись в холле, возле расписания лент. Я переписывала кружковые занятия, а Кариночка в сопровождении «конфеток», которые теперь копировали не только её манеру одеваться, но и прическу, остановилась у питьевого фонтанчика.

Мимо нас прошёл Царёв, о чём-то оживлённо разговаривая с Колокольчиковой. Машка раскраснелась, и я впервые заметила, что никакая она не серая мышь, а вполне себе милаха.

Это преображение Колокольчиковой заметила не только я. Одна из «конфеток» – манерная длинноволосая девица с крохотной сумочкой не больше записной книжки – вздохнула и поджала губы.

– Бесит, – сказала она, отворачиваясь. – Почему он всё время ходит с ней?

– Они пишут курсовую вместе, – подсказала другая «конфетка», с удовольствием разглядывая себя в зеркальце. – Мне Слободан Будимирович рассказал. Колокольчикова такая тупая, что сама не справится.

– О-о… – округлила глаза Вольпина. – Слободанчик так и сказал?!

«Конфетка» сделала неопределенный жест рукой – мол, понимайте, как знаете, но я же не с неба это взяла.

– Я бы согласилась быть тупой, если бы Царёв от меня ни на шаг не отходил, – брякнула «конфетка» с сумочкой.

– Он тебе нравится, Юленька? – промурлыкала Вольпина, и Юленька радостно покраснела.

Вольпина захихикала, и я подозрительно оглянулась на неё. Она поймала мой взгляд и невинно вскинула брови, будто спрашивая: «Что такое?».

Я отвернулась, потому что смотреть на неё было противно до тошноты.

Царёв и Колокольчикова подошли ко мне, и Машка начала взахлёб рассказывать о курсовой, которую помогал ей писать Царёв. Я слушала и посматривала на Царёва. Он снисходительно усмехался, переписывая расписание, и мне казалось, неприкрытое Машкино восхищение его забавляло.

Меня так и подмывало спросить, что он изучает на индивидуальных занятиях с ректором, но в это время к нам подплыла Кариночка, окутанная облаком розовых ароматов.