Выбери любимый жанр

Я, бабушка, Илико и Илларион - Думбадзе Нодар Владимирович - Страница 2


Изменить размер шрифта:

2

– Это правда? – спросил меня врач.

– Правда, доктор. Как увижу лобио, сразу тошнить начинает.

– Мда… А как насчет жареного цыпленка с чесночной подливкой, или молодого сулгуни с мятой, или целиком отварной курочки с эстрагоном, или, друг ты мой любезный, может быть, лучше рубец с острой приправой, или, скажем, усач и форель в ореховом соусе? Что скажешь?

– С ума сведет ребенка этот болван, – пробормотала бабушка. Илико не выдержал такого меню и, закашлявшись, выскочил на балкон. Илларион выдержал испытание и стал разглядывать фотографии в альбоме.

– Что еще болит у него? – спросил с улыбкой врач. Потом снял с моей головы полотенце и заботливо утер мне слюни.

– Еще… чихает! – ответил Илларион.

– А моча у него какая?

Тут и Илларион не нашелся, что ответить.

– Какая у него моча, Илико? – обратился он к вернувшемуся в комнату Илико.

– Моча? – не растерялся тот. – В последнее время, прямо скажу, не нравится мне его моча.

– А раньше была хорошая?

– Изумительная!

– На что еще жалуешься, молодой человек?

– Хи-хи! – кашлянул Илико. – Еще он немного того… – И он выразительно покрутил пальцем у своего виска.

Я понял, на что он намекал.

– Да?.. А ну, сколько это? – спросил врач и поднес к моему носу растопыренную пятерню.

– Семь! – сказал я и как можно глупее улыбнулся.

– Правильно! – воскликнул врач.

Илларион от удивления выронил очки, бабушка в испуге отшатнулась. Врач вывернул мне веки, опустил, потом снова поднял, заглянул мне в глаза, с сожалением покачал головой и спросил:

– Родственников и близких узнает?

– С трудом, – вздохнул Илларион.

– Так… Кто этот человек? – спросил меня врач, указывая на Илико.

– Это не человек, это зверь! – сказал я и придал своему лицу такое идиотское выражение, какого и Илико не ожидал.

– Зурико, это же я, твой дядюшка Илико, неужели не узнаешь? – сокрушенно произнес Илико.

Я отрицательно покачал головой и скосил глаза к переносице. Бабушка закусила нижнюю губу и схватилась за голову.

– Чем лечите больного? – спросил врач.

– Виски натираем водкой.

– Принесите сюда эту водку!

Бабушка торопливо принесла бутылку с водкой.

– Подайте мне чайный стакан!

Подали. Врач наполнил стакан и начал:

– Положение ребенка весьма серьезное, боюсь, не протянет до утра. Нужно немедленно везти его в больницу на операцию!

– На какую операцию?! – вскочил я с постели.

– Придется вскрыть черепную коробку…

– Только через мой труп! – вскричала бабушка. – Ишь ты, «вскрыть черепную коробку»! Это тебе не тыква! Да что ты понимаешь в болезнях? Мальчик здоров, как бык, а он – «в больницу»! Вставай, сынок, вставай, а то и впрямь он загонит тебя в могилу!

– Ну, вот и отлично! Здоров, говорите? Дай бог и впредь всем вам здоровья! – сказал с улыбкой врач и опрокинул в рот стакан.

– А закусить? – сказал Илларион и подал ему грушу.

Врач аппетитно, с хрустом откусил грушу, потрепал меня по щеке, простился со всеми и, направляясь к выходу, сказал:

– А такого здорового мальчишки действительно во всей деревне не найдешь.

Потом он вскочил на коня, помахал рукой и ускакал…

Охота

Спустя неделю после моего чудесного исцеления к нам во двор зашел Илларион. Он прилег на траву под грушевым деревом, закурил самокрутку и, сладко потягиваясь, спросил:

– Ну, что, собачник, перенес операцию?

– Вам всем, конечно, начхать, а я чуть было не погиб!

– Скажи, пожалуйста! «Погиб»! А какая тебе грозила опасность? Ну, вскрыли бы твой паршивый череп и тут же бы и захлопнули. Чего копаться-то в пустоте?

– Ладно, ладно… «В пустоте»… Зато ты да твой дружок Илико – ума палата!

Помолчали.

– Что это твоей собаки не видать? – спросил Илларион, и в тот же миг, словно в ответ на его слова, раздался отчаянный собачий визг.

– Убью скотину, убью! Пропади ты пропадом, Зурукела-негодник, вместе со своей собакой! И где ты ее откопал эту безродную тварь?! Слыханное ли дело! Сперва таскала яйца из-под наседки, а теперь принялась за цыплят!

По тропинке между изгородями, громко голося и размахивая палкой, ковыляла соседка Ефросинэ. Перед ней, жалобно скуля и волоча заднюю ногу, бежал мой бедный Мурада.

– Держи его! – вопил из своего двора муж Ефросинэ.

– Да что ты раскричалась, баба! Что случилось?! – выскочила из дома бабушка. – Это кто же, по-твоему, безродная тварь? Наш Мурада? Да он, если хочешь знать, породистее твоего мужа и всей вашей родни!.. Проваливай лучше, пока не поздно! Безродный… Да я за него с двух доек сыр отдала мельнику Симону!

Ефросинэ, которая больше всего на свете боялась бабушки, тотчас же повернула обратно, а Мурада с видом оскорбленного достоинства прилег у моих ног. Не сводя глаз с удалявшейся Ефросинэ, он жалобно повизгивал. Как только женщина скрылась за поворотом, собака умолкла.

– Здравствуй, Мурада! – поздоровался с собакой Илларион.

«Здравствуй!» – ответил про себя Мурада и приветливо вильнул хвостом.

– Ах ты, лисья порода! – улыбнулся Илларион, доставая изо рта собаки цыплячий пух. – За что тебя пробрали?

«А бог их знает, – проговорил про себя Мурада, – оставляют без присмотра цыплят на улице, а потом еще обижаются…»

– Крепко досталось тебе?

«Порядком», – ответил про себя Мурада и взглянул на ушибленную ногу.

– Не огорчайся, пройдет…

«Да не так уж и больно, как хотелось бы Ефросинэ», – улыбнулся Мурада, тряхнул ушами и стал лизать Иллариону руку.

– Что с его мордой? – спросил меня Илларион.

– Обжегся, дурак. Вчера вздумалось ему стащить со сковороды мчади, вот и угодил носом в огонь…

– Это правда, Мурада?

«Эх, на сей раз не повезло, поторопился малость», – вздохнул Мурада и облизнулся.

– Да ты, брат, не собака, а настоящее сокровище! – произнес с уважением Илларион. – Вот этот собачник, гляди, какой верзила вымахал, а все на бабушкиной шее сидит, а ты уже сам о себе заботишься. Молодец! Однако воровать все же нельзя, это ты учти! Краденый кусок впрок не идет. Вот хоть возьми нашего завскладом Датико, – близок его смертный час. А какой ненасытный был, все ему мало. Теперь вот валяется в постели, как списанный товар. Слышишь?

«Слышать-то слышу, да что с того? Все воруют, а я что, божий агнец? В конце концов я обыкновенный пес», – возразил про себя Мурада.

– Ладно, иди к себе и не вздумай убегать со двора, не то поколочу, сукин ты сын! – сказал я и легонько пнул собаку ногой.

«Не ругайся!» – огрызнулся Мурада и, поджав хвост, побрел восвояси.

Илларион скрутил самокрутку, затянулся и сказал:

– Утром обошел я колхозные поля, побеги сои сплошь обглоданы, не иначе, как зайцы шалят… Следы видел… Не мешало бы пройтись завтра утром с ружьем…

– Знаю я твоих зайцев! Прошлый раз ты тоже потащил меня, а заячьи следы оказались козьими.

– А сейчас, говорю тебе, – заячьи! Кроме того, помет заячий!

– Ну ладно, пойдем. Смотри только, как бы заячий помет тоже не оказался козьим!

– Не учи меня, сопляк! Приготовь-ка к утру ружье да захвати своего глупого пса, авось пригодится… – сказал Илларион, нахлобучил мне по самый нос фуражку и ушел.

На другое утро, чуть свет, мы пробирались сквозь высокую – по колено – росистую траву. Впереди шагал Илларион, за ним – я, за мной трусил весь мокрый, облепленный репьем Мурада.

– Вот это собака! – насмехался Илларион. – Никак за зайцев нас принимает – по следу идет. Скажи ей, пусть бежит вперед!

– Марш вперед! – приказал я собаке.

Мурада послушно сел.

– Устал пес. Может, и нам отдохнуть и перекусить чего-нибудь, а? – спросил Илларион и опустился на землю.

– Что ж, отдохнем, – согласился я и уселся рядом.

Илларион извлек из сумки вареную курицу, мчади, молодой сыр, бутылку виноградной водки и разложил все это на большом круглом камне. Я, со своей стороны, прибавил к столу пхали[1] из крапивы, лобио, вареную картошку, соль. И пиршество началось.

вернуться

1

Блюдо из травы с острой приправой.

2
Перейти на страницу:
Мир литературы