Империя ненависти (ЛП) - Кент Рина - Страница 49

Николь демонстративно выпускает презерватив движением микрофона.

— Слышала, у нее большой рот. Удачной жизни, чтобы убедить кого-нибудь прикоснуться к вашему хламидийному члену, сэр.

— Ты слишком одержима моим членом, ты знала об этом? — я все еще улыбаюсь. — Сначала ты сосешь его как шикарная шлюха, потом скачешь и трогаешь его, когда он рядом с тобой, и не можешь не смотреть, когда он не внутри тебя. А теперь ты пускаешь слухи. Думаю, на похоронах ты не скажешь, что у меня был маленький член, да?

— Этот план в действии, спасибо тебе большое.

— Лгунья. Ты даже принесла презервативы нужного размера. Большого.

— Это часть моей работы.

— Раздача презервативов?

— Не дать боссу загрязнить мир своим семенем.

— Спермой, Персик. Это называется сперма. — я обхватываю пальцами ее затылок и притягиваю к себе. — И тебе лучше быть готовой захлебнуться ею после того, как ты обломала меня.

— Я?

Она играет в невинность, даже когда ее тело трепещет вокруг моего.

Мой большой палец находит ее пухлые губы, и я проникаю внутрь. Она проводит языком вокруг него, облизывая и посасывая, будто это мой член.

Ее глаза встречаются с моими с вызовом, смешанным с дикой похотью, которая сводит меня с ума.

Синдром спящей красавицы выпустил мой член из своих лап, и сейчас он переходит в режим Халка.

Николь хватает мое запястье обеими руками и мотает головой вверх-вниз, делая вид, что сосет мой чертов палец.

Каковы шансы, что он волшебным образом поменяется местами с другой частью моего тела, которая очень нуждается в ее технике?

— Лучше прекрати это, если не хочешь, чтобы тебя трахнули у двери.

У меня хватает приличия говорить непринужденно, почти скучно.

Николь не клюет на наживку, ее глаза продолжают сверлить дыры в моем лице и сообщают что-то, что должно было быть уничтожено вместе с нацистами.

— Ты услышала ту часть, где я буду трахать тебя у двери, без оговорки, что мы единственные друг у друга?

Она отпускает мой большой палец с причмокиванием.

— Ты все равно не можешь касаться других. Катерина, наверное, уже проболталась об эпизоде с хламидиями всем, кто будет слушать. Так что, думаю, ты застрял со мной.

— И ты позволишь мне прикасаться к тебе с якобы венерическим заболеванием?

— Ты уже передал мне, так что это не имеет значения. Считай, что это безвозмездно, по старой дружбе.

— Может, это ты мне передала?

— Кто сказал?

— Мое медицинское заключение и презервативы, без которых я никогда не трахался.

— Ты трахал меня без презерватива.

— Вылетело из головы.

— Ты бы и муравью не позволил выскользнуть из головы… О Боже, ты был слишком взвинчен мной, не так ли?

— Прости, что огорчаю тебя, любимая, но у тебя не золотая киска.

— Нет, она лучше. Сделана из бриллиантов, достаточно твердых, чтобы они проникали в твой стальной контроль. Было больно?

— Что?

— Хотеть меня и отрицать это?

— Не больше, чем твоя извращенная версия ревности.

— Я не ревную.

— Ох, я тебя умоляю. Ты только что пристегнула меня к себе заявлением: «я владею тобой» на глазах у Катерины и сделала так, что она будет об этом говорить.

— Мне бы не пришлось заходить так далеко, если бы ты просто сказал: «никаких других людей». Поэтому мне пришлось импровизировать и сделать это самой. Теперь у тебя нет выбора.

Я ухмыляюсь, и она напрягается.

— Кто сказал? Я всегда могу трахаться с эскортом.

— Ты… ты предпочитаешь платить шлюхам, чем быть эксклюзивным со мной?

— Эскорт, и да. Я не хочу случайно порезаться о твою бриллиантовую киску.

Дрожь одолевает ее сомкнутые челюсти, и влага собирается в ее глазах, заливая зеленый цвет, как смертельный ураган.

— Почему? — ее вопрос звучит призрачным шепотом, когда она сжимает руку в кулак и бьет меня им по груди. — Почему они, а не я? — удар. — Почему никогда не я? — удар. — Что бы я ни делала, ты не смотришь на меня. — удар. — Я прямо перед тобой, почему ты меня не видишь?

Истерика.

Срыв.

Крах.

Я был свидетелем этого в зале суда, когда кто-то достигает предела своих возможностей и его разум рушится.

Когда это становится слишком сложно, и единственный выход это выйти из себя.

Я просто никогда не думал, что увижу Николь в таком положении.

Она бьет везде и всюду, куда может дотянуться, ее лицо в слезах.

Хуже всего то, что, по-моему, она уже не понимает, что говорит или делает. Ее глаза стали стеклянными, и она кажется онемевшей, как в тот раз, когда умоляла меня не делать ей больно, пока я трахал ее.

— Николь, — спокойно зову я, но она может и оглохнуть.

Я сжимаю оба ее запястья в одной руке и толкаю ее, пока она не упирается спиной в дверь.

— Николь!

— Нет, нет, нет…, — повторяет она, ее глаза смотрят прямо сквозь меня, и во второй раз я вижу страх в ее взгляде.

Грубый, чистый страх.

Я собираюсь отпустить ее, но думаю об этом. Я такой ничтожество, что воспользовался ее слабым моментом, и Бог, вероятно, призовет Сатану, чтобы тот вырыл мне более глубокую яму в аду, но если я не сделаю этого, то никогда не узнаю.

— Пожалуйста… пожалуйста…, — умоляет она.

Я крепче сжимаю ее запястья, другой рукой хватаю ее за горло.

— Пожалуйста, что?

— Не делай мне больно… я не хотела.

— Не хотела чего?

— Быть динамо, я не хотела! Пожалуйста, пожалуйста… прости меня, мне так жаль.

Моя челюсть сжимается, а рука дрожит от ярости.

— Что будет теперь?

Ее стеклянные глаза превращаются в водопад слез, когда она бормочет:

— Ты сделаешь мне больно…

Я знаю, что мне пришла в голову эта поганая идея, а Сатана делает заметки в углу, но мне хочется, чтобы земля треснула и поглотила меня в свой ад прямо в этот момент.

— Кто я?

Ее губы дрожат, и слезы падают с ее губ.

— Кто я, блядь, Николь? — рычу я.

Имя, которое она шепчет в ответ, разбивает мой мир на кровавые осколки.

Глава 21

Николь

18 лет

Каковы признаки того, что вы «почти» сошли с ума, отбросили значок «удачи» и помчались к солнцу на неисправном единороге?

Несколько недель я находилась на грани, отделяющей здравомыслие от его более разрушительного антонима. А может, и годы.

Не слишком ли поздно записаться на терапию?

Если подумать, мама наверняка отречется от меня, так что это не вариант… на всю жизнь.

Если только я не закончу вращаться вокруг солнца на своем единороге, в конце концов, и меня не зажарят заживо.

Есть ли у них психотерапевт в аду?

Не сомневаюсь, что направляюсь туда по скоростному шоссе, учитывая все то вуду, которое я творила в своей голове.

Каждое воображаемое заклинание направлено на девушек, которые продолжают держаться за руку Дэниела, будто она из золота.

Это не так.

Он просто мужеложник, и я ненавижу это, и его, и всех девушек, которые могут прикасаться к нему, когда я не могу.

Сильная ревность?

Нет, все гораздо хуже. Я граничу с крайней одержимостью.

Это нездорово, токсично и все остальные термины, которыми мой воображаемый психотерапевт будет забавляться.

Я провела исследование, и оно показало, что лучший способ избавиться от нездоровой одержимости это держаться подальше, заниматься спортом и занять мысли.

Сделано, сделано и сделано.

А теперь, удачи в том, чтобы рассказать это моим влажным мечтам о Дэниеле.

С тех пор как он заявил, что ему противно хотеть меня, он стал появляться со всеми девушками перед моим лицом, словно это сумки Прада.

Я никогда не давала ему никакой реакции, всегда пялясь на него и его инструмент свысока в течение часа, будто грязь под моими туфлями была более ценной, чем они.