Моя прекрасная преподавательница, или беременна от студента (СИ) - Санлайт Агата - Страница 25

В такие мгновения Вяземцев замирал, почти не двигался и лишь иногда сглатывал. Весь уходил в наш зрительный контакт. И ближе к концу этих долгих недель до сессии, я снова начала сомневаться — не я ли инициатор этого гипноза? Может быть, это я слишком внимательно смотрю на Вяземцева, а он удивленно глядит в ответ?

Мне не хотелось знать — так ли это. Совсем не хотелось. И наши гляделки, редкие касания продолжались.

Меня в такие минуты охватывало волнение. Не так, чтобы я задыхалась, словно подросток. Но пальцы покалывало и становилось неловко и приятно одновременно.

Я не понимала, что между нами происходит. И одновременно не могла отделаться от мысли, что все это лишь в моей голове.

Зачем я этому плейбою? Он, наверняка уже нашел другую. Более уверенную в себе, более красивую и на все согласную. Буквально!

И от этих мыслей мне делалось ужасно грустно. Хотя я и осознавала, что это неправильно. Я ведь сама отшила Вяземцева. Он — мой студент, а я — его преподавательницы. Но главным было даже не это. Я не верила, не могла ни на минуту поверить, что намерения у Вяземцева серьезные. А становиться очередной зарубкой на его трости плейбоя мне совершенно не улыбалось.

Я уже не в том возрасте, чтобы пережить такое спокойно и без напряга, сразу же заменив одного «придурка» на другого.

Я давно не подросток, который сегодня убивается по Ване, а завтра сходит с ума по Тимуру. Я — зрелая женщина. Да и кафедра, слегка взлабамученная заседанием, где Татьяна Матвеевна так упорно намекала на наши с Вяземцевым «горизонтальные отношения», нет-нет, да и вспоминала про слухи. Они словно волны на вроде бы тихом море — резко поднимались от порыва ветра и быстро стихали без очередной подпитки. Однако я отлично осознавала — стоит дать повод и эти редкие незначительные волнения обернутся штормом осуждения и недоверия к моим объяснениям.

Не знаю, чего я боялась сильнее. Того, что этот плейбой больше мной не интересуется, того, что он вдруг снова начнет меня добиваться или реакции коллег на все это.

Я запуталась окончательно и бесповоротно. Хорошо хоть работа, которой к сессии всегда прибавлялось, очень отвлекала от навязчивых мыслей.

Наши отношения с Иреком не продвигались. Как ни пыталась я заставить себя чувствовать рядом с этим мужчиной то же, что и с Шаукатом Вяземцевым, ничего из этого не выходило. Не подкашивались колени, волнение не охватывало с головы до ног, не выветривались связные мысли и сердце не частило. Я продолжала относиться к Иреку, как к хорошему другу. И не более.

Он оказался очень понимающим, терпеливым, добрым и вообще замечательным. Пару раз пытался поцеловать, но заметив, что я не особенно этому радуюсь, тут же отступал. За руки мы не держались, лишь иногда я брала Ирека под локоть. Он не пытался форсировать события, ни разу не упрекнул меня в излишней холодности. И от этого становилось только хуже.

Перед сном я время от времени размышляла над сложившейся ситуацией. Рефлексировала, можно сказать.

Боже! Что я делаю? Зачем?

Я ведь не люблю этого мужчину, и я продолжаю встречаться с ним. Отнимаю у него время, морочу ему голову! Но и сделать решительный шаг, отвергнуть Ирека окончательно, у меня, увы, не получалось.

Всякий раз, когда я хотя бы думала о том, чтобы позвать Ирека на разговор, слова прилипали к языку намертво.

После очередной лекции я напомнила студентам потока Вяземцева про рефераты, которые им предстояло сдать уже через неделю, за день до нашей консультации.

Я давала задания в течение семестра. Постепенно озвучивала темы, и студенты сами выбирали, какую им хочется взять для самостоятельной работы.

Поток счастливо рванул к дверям аудитории. Я собрала листочки с конспектами лекций, не глядя заторопилась на выход и… почти врезалась в Шауката.

Он остался в аудитории последним. Перегородил дверной проем мощной фигурой и смотрел на меня, не мигая. На минуту я смутилась, будто девочка. Ощутила, как краска заливает лицо и хочется спрятать глаза. Сердце замерло в груди и вдруг забилось с удвоенной силой. Но я заставила себя снова посмотреть на Вяземцева и строго спросила, хотя, кажется, голос чуть вздрагивал:

— Вы что-то хотели, Шаукат?

Он ответил не сразу. Какие-то секунды, а может и минуты, мы так и стояли. Вяземцев смотрел, гипнотизировал и совершенно сбивал с толку. И внезапно я поняла, что он тоже сильно волнуется. Грудь мужчины, я просто не могла назвать его парнем, вздымалась мехами, лицо раскраснелось. Шаукат чуть прикусил губу, открыл рот, явно собираясь что-то сказать, но сразу же закрыл. Я подумала, что еще немного — и очередных сплетен не миновать. От этой мысли сердце припустило еще быстрее. Я рванула в сторону, собираясь обогнуть Шауката и боясь, что он преградит мне дорогу.

Нет. Я почему-то хотела этого и одновременно страшилась.

Ведь если бы Вяземцев шагнул в мою сторону, мы просто налетели бы друг на друга. Столкнулись. Соприкоснулись телами. Как тогда, в подсобке. Мне даже стало жарко от этой мысли. И одновременно злость полоснула изнутри когтистой кошачьей лапой. Я вспомнила ту ярость, что закипала тогда в венах…

Ну если он попытается снова… Убью! Нет, правда убью! И суд меня оправдает! Уж точно не засадит из-за этого похотливого самца!

Все тогдашние эмоции вернулись с утроенной силой, с утроенной мощью.

Я заторопилась прочь, обогнула Вяземцева и почти вышла, когда в спину полетел вопрос:

— Алина Хаматовна, пожалуйста, напомните мне тему моего реферата!

Голос Шауката звучал хрипло, взволнованно. И это уже точно не было моей фантазией. Я снова ощутила то, что не должна была чувствовать. Затаенную радость от мысли, что мне ничего не пригрезилось. Что-то эдакое между нами происходило.

Боже! Да что со мной такое?! Я ведь не хотела этого! Не хочу! Ни за что! Я не собираюсь становиться очередной пассией местного плейбоя! А заодно мишенью для критики коллег. Уже не в спину, в кулуарах, на очередном заседании кафедры. А прямо в лицо и при всех!

Я ведь еще минуту назад готова была убить этого плейбоя за то, что случилось в подсобке!

И все же я не могла отделаться от мысли, что мне нравится, как Вяземцев реагирует на наше сближение…

Какие бы усилия ни прилагала, как бы ни старалась себя одергивать, образумить, убедить, наконец!

— Пожалуйста, — тише повторил Шаукат.

Я вернулась назад, остановилась неподалеку от Вяземцева и вгляделась в его глаза.

— Вы шутите? — я старалась придать голосу как можно больше строгости. И вроде бы все получилось.

Шаукат помотал головой.

— Я ведь повторяла темы на лекции.

— Эм… — он усмехнулся и мотнул головой вновь. Будто сам себе поражался. — Я слушал вас, смотрел на вас и… ничего не запомнил.

Шаукат замолчал. Замер, словно окаменел. И, кажется, я тоже.

Это признание — без окружающих Вяземцева подпевал из его группы богатых пижонов, тихое и откровенное, шокировало и сбило с толку. Он не хватал меня, не стремился поцеловать, не нарушал границы моей зоны комфорта. Не сминал мое сопротивление.

Он признался в чем-то, в чем непросто признаться мужчине его возраста и статуса.

Я не знала, что и ответить. Только смотрела на Вяземцева, а он на меня.

Так, что у меня колени слабели и так приятно сосало в животе. Я отошла от Шауката на пару шагов.

Вяземцев дернулся вперед, словно планировал преследовать, но резко остановился.

И это мне тоже понравилось.

Снова вспомнилось, как он действовал в подсобке. Решительно, как хозяин положения. Как хозяин мира, черт его побери! Как мужчина, который не признает и не знает отказа!

Который видит ни границ, ни рамок. Подчиняет все на свете своему «хочу»…

А вот сейчас… Сейчас он проявил уважение и понимание…

От этой мысли мое волнение только усилилось.

— Вы ведь все записывали на видео, — с недоверием уточнила я, стараясь вернуть себе спокойствие.

— Ннет… Не все. Только лекцию. А потом почему-то забыл включить. Хотите проверить? — он полез в сумку за ноутбуком.