Замок пепельной розы. Книга 2 (СИ) - Снегова Анна - Страница 20

Не надевала до сегодняшнего вечера.

Шёлковый халат — такой же кипенно-белый, словно невесомый, не очень поправляет ситуацию, потому что облегает каждый изгиб тела. Я вроде бы одета… но в то же время такое чувство, будто не совсем. Нервными движениями затягиваю пояс. Пальцы дрожат. Пара быстрых касаний щёткой по распущенным волосам.

Интересно, когда Дорн собирал мои вещи, чтобы принести — он заметил эту сорочку? Думал ли обо мне? Представлял меня в ней? Или равнодушно бросил эти тряпки в куче других на дно чемодана?

Я почему-то уверена, что он сейчас там — возле Пепельной розы. Снова о чём-то думает. Снова уходит мыслями по дорогам, на которые мне доступа нет. Всегда один, даже если рядом. Нет… даже ещё больше одинокий, когда мы рядом — потому что это одиночество чувствуется острее. Режет меня без ножа.

По лестнице ступаю настороженно. Факелы не горят, но в ускользающих отсветах серого хмурого дня можно увидеть, как прочно, будто влитая, легла живая «заплата». Пепельная роза лечит собою умирающий Тедервин. Вплетается каменным телом в прорехи. Это особенно становится заметно, когда подхожу к дверям в трапезный зал. Они все оплетены колючими ветвями — и отворяются беззвучно сами собой при моём приближении.

Посреди огромного зала могучее древо врастает гигантскими корнями в пол. Не удивлюсь, если они пробили толщу камня до самых подземелий. Ветви не только свиваются живым пологом на потолке — они змеятся по стенам, и я почти уже не вижу свободного места. Всё усыпано бутонами. Но ни одного цветка. Невольно поднимаю руку, касаюсь лепестков розы в своей причёске. Аромат усиливается, он слегка пьянит и этот хмель придаёт мне сил идти дальше. По счастью, боль от падения уже прошла. Но всё равно — ноги с трудом держат, и я еле заставляю себя идти вперёд. Готова в обморок упасть от волнения.

За остатками длинного фамильного стола Морриганов сидит мой муж. Спиной ко мне. Откинулся на спинке стула, вытянув длинные ноги и заложив руки за голову. Перед ним на перекошенной скатерти блюда с нетронутой снедью. Как и я, не проглотил ни крошки.

Тёмные волосы отросли и слегка вьются на жёстком вороте белой рубахи. Мне хочется их коснуться — но не решаюсь.

Дорн оборачивается при моём приближении, не меняя позы. Бросает рассеянный взгляд — всё ещё не здесь, не со мной… а потом замечает меня по-настоящему.

Всё неуловимо меняется. Он выпрямляется медленно, поворачивается ко мне всем корпусом, и тело его становится напряжено, как у хищника перед броском. Я вижу по стремительно изменившемуся выражению чуть прищуренных глаз, что от него не укрылась ни одна деталь моего сегодняшнего туалета. И мои намерения. Которые трудно трактовать как-то по-другому.

— Ты понимаешь, что это чистое безумие? — его хрипловатый тихий голос. В зале больше нет эха. Переплетение ветвей гасит звук. Всё будто камерней… и интимней. Как будто мы не в самом большом зале герцогского поместья, а в диком лесу, потерялись в самой глухой и безлюдной чаще.

Подхожу ближе.

— Напротив. Мне кажется, это самое правильное, что я делала за всё время нашего брака. И… не смей мне отказывать. Хотя бы раз. Ты поклялся, что сделал бы всё, что мог, чтобы спасти моего брата. Так вот я прошу тебя сейчас… помоги мне разбудить Замок пепельной розы! Мы перепробовали все средства. Кроме последнего, — закончила я совсем тихо, почти неслышно. Но я знала, что Дорн услышал.

Я подошла так близко, как только могла. Между нами один-единственный шаг. Но мне безумно хочется, чтобы этот последний шаг ко мне сделал он.

Опускаю глаза — не могу больше выдержать его тяжёлого, горящего взгляда. Не могу выдержать того, что даже в такой момент он продолжает о чём-то напряжённо размышлять — я это вижу. А мне бы хоть немного бездумного чувства! Любить без оглядки, без колебаний и без сожалений. И чтобы он любил меня так же. Но я пообещала себе, что приму его любого. А значит, не буду слишком надеяться. Чтобы не разочаровываться потом, если его реакция будет не такая, как в моих мечтах.

Но в моём глупом девичьем сердце надежда никак не хочет умирать. Цепляется за жизнь, за крохи пищи, которые он даёт небрежными жестами, случайными взглядами, нечаянно оброненными словами, которым я придаю слишком много смысла — цепляется, как Пепельная роза корнями в мёртвый камень.

Слишком долго длится пауза — и я снова решаю взять дело в свои руки. Я ведь решилась уже — отступать некуда. Если не сейчас, то мне не хватит духу больше никогда.

Дёргаю непослушными пальцами завязки халата. В моих мечтах я делала это соблазнительно и грациозно… но я была б не я, если б всё пошло по плану. Они снова запутались! Хоть плачь. И слёзы — слёзы нервного напряжения и стыда — вскипели на кончиках ресниц моего склонённого лица.

— Никак не научишься раздеваться без моей помощи, — тихо проговорил муж. — Иди-ка сюда.

Он подался вперёд и взял мои руки в свои, одним движением прекратил нелепые попытки. А потом резко потянул на себя.

Подвинул поудобнее так, что я оказалась меж его разведенных колен — поясницей упершись о край столешницы. В надёжной клетке из его тела. Некуда бежать. Да и не хочется.

Мы будто замерли на цыпочках над пропастью. Ещё движение — и рухнем вниз.

Древо Пепельной розы притихло в ожидании. Свет бутонов стал глуше, потемнело в зале. В полумраке самым ярким пятном — сияющий шёлк моей сорочки. Белый цвет. Цвет невинности. Цвет первой любви.

И в этой тишине — почти мистической, как в храме — треск, с которым Дорн рвёт запутавшиеся завязки на моей одежде.

Странно, страшно. Как пшеничному полю спелому под чёрной грозовой тучей, которая скоро собьёт зерно и разметает по земле колосья. Как мыши, застывшей в тени парящей над нею хищной птицы. Как берегу океана в ожидании штормовой волны, что вот-вот обрушится на него всей своей первозданной мощью.

Признаться, последние страницы записок Тилль я пролистала, почти не вглядываясь, так была смущена. Теперь понимаю — надо было наизусть вызубрить и под лупой рассмотреть. Может, тогда бы так не боялась.

Ничего, ничего. Он мужчина, мой муж. Он знает, что делать. Надо только довериться.

Смятённое сознание зацепилось за первую попавшуюся деталь. Тяжёлые прямоугольные запонки старинного потёртого золота, с тёмно-серым камнем в центре. Я всегда мечтала их расстегнуть сама. Чтобы вволю полюбоваться его красивыми руками.

Так, ну ладно.

Я глубоко вздохнула, набираясь смелости. И потянулась к его левому запястью, которое как раз было совсем близко — Дорн по-прежнему держал края ткани моего халата с изорванными завязками, не торопясь продолжать.

Муж перехватил мои руки и покачал головой. Осторожно развёл их и уложил «по швам». Что ж. Значит, раздевать Его сиятельство мне не позволено.

— Элис! Делай только то, что я скажу. И не шевелись.

От его низкого властного тона всё моё тело налилось томительной тяжестью. Нервно облизав губы, я кивнула.

Падает на пол халат, как лепесток розы. Я почти раздета и совсем беззащитна перед мужчиной, которого так отчаянно и беспомощно люблю. Несколько долгих, бесконечно долгих минут Дорн изучает меня взглядом, не произнося ни слова.

В полумраке огромного зала бутоны Пепельной розы светят как звёзды в ночном небе. Их свет начинает пульсировать, будто бьётся миллион сердец каменного Замка.

Дорн подаётся вперёд, и я уж было обрадовалась, что он, наконец, решил меня поцеловать или хотя бы обнять. Но вместо этого одним движением сметает со стола посуду и остатки ужина за моей спиной. С жалобным хрустом гибнут тарелки, напитки растекаются безобразной лужей на полу.

Тяжёлые ладони ложатся мне на талию. Дорн поднимает и усаживает меня на край стола.

А мне, наивной, почему-то представлялось, что вот соблазню мужа, и он на руках унесёт меня в нашу супружескую спальню.

С другой стороны… наверное, у корней Замка пепельной розы сейчас самое безопасное место во всём Тедервин. Ведь если лестницей на сей раз не обойдётся, и целых три этажа вдруг решат упасть прямо нам на головы, это несколько осложнит нашу брачную ночь. Так что… пусть.