Замок пепельной розы. Книга 2 (СИ) - Снегова Анна - Страница 1

Как жаль, что мой фиктивный муж так и не стал настоящим в нашу вторую брачную ночь!

Возможно, тогда целых десять дней в карете наедине мы провели бы куда более приятным образом. А так…

Тот странный приступ нежности, когда он держал меня за руку и позволил даже уснуть на своём плече, быстро прошёл. Сменился ледяной холодностью.

В первое утро нашего путешествия я проснулась ближе к обеду, и обнаружила, что неплохо согрелась, но вместо плеча Дорна под моей щекой — собственные ладони, и сплю я, лёжа на боку, целиком заняв банкетку. Мой муж укрыл меня сверху ещё и собственным сюртуком для тепла, а сам дремлет на противоположном сиденьи. Сложив руки на груди, и с лицом таким хмурым, что мне немедленно захотелось разгладить морщинку меж его тёмных бровей кончиками пальцев.

В ответ на мой взгляд он тут же проснулся. Первое мгновение смотрел на меня так, будто не понимал, откуда я тут вообще взялась. Но когда сонный туман в его глазах рассеялся, они стали непроницаемо-спокойными, будто он отгородился от меня стеной серого льда. Вежливо что-то спрашивал, интересовался моим самочувствием… а мне волком хотелось выть от этой его чопорной вежливости.

А потом — от молчания. Эх… надо было в брачный контракт вписать отдельным пунктом — разговоры с женой минимум полчаса в день. Потому что до самого вечера у нас даже столько не набралось. Дорн просто сидел со скрещенными на груди руками, и смотрел в окно. Как будто всеми силами избегал смотреть на меня.

В конце концов, я пошла на крайние меры. Вот совсем на крайние! Никогда бы не подумала, что смогу такое учудить. Но я заявила, что в карете ужасно жарко, и скинула плащ, в котором осталась. Ну а если учесть, что под плащом у меня была лишь ночная рубашка, слегка к тому же порванная… у меня всё-таки получилось приковать внимание Его сиятельства! Он тут же уронил маску чопорности, да ещё и вспомнил, что мы уже переходили на «ты».

— Элис! Немедленно прикройся! Мало того, что простудишься… гм-гм… мы с вами подъезжаем к Полтерни.

И снова давай в своё окошко пялиться.

Слегка краснея — то ли от невольного смущения, всё же выходка для меня была слишком уж смелой, даром, что муж… то ли от обиды — я напялила обратно плащ. Затянула завязки туже. И пожалуй, в моих порывистых движениях было многовато подавленного гнева. А в его неподвижной позе — слишком много нарочитой неподвижности.

В маленький городок по прозванию Полтерни мы и впрямь въехали уже через полчаса. Дорн неожиданно приказал кучеру остановиться. Плотно прикрыл все шторы и строго-настрого запретил мне высовываться из кареты.

Куда-то ушёл, даже не сказал куда. Вернулся через час. С охапкой свёртков, которые были сгружены мне под ноги прямо на пол.

Бросив на меня странный взгляд, Дорн снова вышел, и судя по звукам, принялся прохаживаться под окнами.

С воодушевлением маленькой девочки, у которой день рождения, я принялась разбирать подарки. В свёртках оказалась пара женских ботинок — и они, в отличие от тех, что я позаимствовала у своей горничной, сели точно по ноге. А ещё пара платьев — не слишком изящного фасона, зато из добротной плотной шерстяной ткани серого и тёмно-зелёного цветов. Шляпка, перчатки, шаль, носовые платки… муж не забыл ни одной дамской мелочи!

Долгое томительное ожидание… и вот Дорн вернулся в карету, окинул меня пристальным взглядом, от которого по телу разлилась волна жара… и скупо отметив, что так герцогине путешествовать намного приличнее, снова уселся подальше и вперился в окно.

А ведь я слышала, что выйдя замуж, некоторые милейшие и очаровательнейшие девушки превращаются в злобных мегер как по волшебству. Ну, положим, я никогда не была очень уж милой и очаровательной… но глубочайший и неудержимый порыв стать злобной мегерой прочувствовала на себе в эту самую минуту. И ведь поездка только началась!

Продолжилась она в том же духе. Пейзажи за окном, выцветшие в преддверие зимы до состояния унылой акварели, на которую кто-то пролил чашку чая, стук колёс по твёрдой подмёрзшей земле, наше напряжённое молчание… и то, как я краем глаза подмечала каждое изменение в его позе, ритме дыхания, направлении взгляда.

И почему-то мне казалось, что Дорн точно так же следит за мной.

Наши обоюдные попытки сделать вид, что мы не замечаем друг друга в тесном пространстве кареты, под конец путешествия стали напоминать уже какой-то несмешной фарс. Неужели в поместье будет так же? Хотя нет, в Тедервин у Дорна будет намно-ого больше возможности держаться от меня подальше и не пересекаться вообще…

Наконец, на исходе последнего, десятого дня, показалась цель нашего путешествия. Узкие дороги, на которые мы сворачивали, привели нас к небольшой долине, скрытой за довольно высокими холмами. Я не помнила, чтобы они были обозначены на картах этой части Королевства ледяных островов. А ведь я изучала их самым подробнейшим образом!

Я не отлипала от окна.

И чем ближе подъезжала карета к поместью, тем сильнее билось сердце, перехватывало дыхание, леденели от волнения руки. Дорн уже не скрываясь смотрел только на меня, считывая реакцию.

Тедервин… я по-разному представляла это спрятанное от всего света поместье, ради путешествия в которое я и согласилась на фиктивный брак с герцогом Морриганом.

Но такого, пожалуй, не ожидала.

Каким должно быть «родовое гнездо» блестящего аристократа, герцога, представителя одного из наиболее знатных родов Королевства? У Морриганов же денег — куры не клюют, это известно всем.

Так что мне представлялось, что поместье Тедервин окажется чем-то вроде столичного особняка, в котором прошла наша свадьба — таким же огромным, блестящим, помпезным, с бесконечным количеством комнат, в которых никто не живёт, но которые всё равно должны быть обставлены с поистине королевским размахом, чтоб никто не заподозрил столь высокородных людей в скупости…

Из всего, что мне представлялось, я угадала только то, что он был огромный.

Я вышла из кареты на подъездную аллею — заросшую побуревшей по-осеннему травой, неухоженную, и мне показалось, что земля всё ещё подрагивает под ногами. Как будто там, внизу, ворочается кто-то. Странное чувство. Вкупе с мёртвой тишиной создавало ощущение торжественности. Словно место, в котором я нахожусь сейчас, очень древнее и чуть ли не сакральное.

— Если бы я не видела собственными глазами руины Замка пепельной розы, на которые вы пускаете туристов, решила бы, что этот Замок — прямо передо мной, — вымолвила я дрогнувшим голосом, как только смогла говорить.

Тёмно-серая громада, местами поросшая зелёным мхом и даже какими-то травами. Видно, ветер наметал землю во впадины и щели меж крупных каменных глыб, из которых сложено было здание, и потом в них прорастала зелень. Тедервин казался стариком, который хмуро взирает на меня из-под кустистых бровей и решает, достойна ли я переступить порог.

Главное здание в три этажа, стрельчатые узкие окна, острые треугольные крыши. Башня с часами в центре — они такие старые, что уже остановились. Чинить никто не стал, и стрелки угрюмо повисли на пяти тридцати. Возле остроконечной чёрной крыши, гномьей шапкой надетой на башню, кажется, даже пророс какой-то кустарник. Широкие каминные трубы торчат в свинцовое, налитое дождём небо. Никакого приветливого дыма из них.

Окаймляли главный корпус Тедервин два массивных трехэтажных крыла, которые загибались назад так, что всё поместье в плане напоминало, наверное, ступенчатый полукруг. Окна там, в боковых корпусах, были поуже, и в некоторых… да, я уверена, в некоторых недоставало стёкол.

Присмотревшись, я заметила и другие детали, которые подсказали мне, почему в моём сознании немедленно возник образ Тедервин как хмурого неприветливого старика.

Кое-где крыша была просевшей, виднелись стропила из посеревшей от старости древесины. Очень запущенный парк, облетевший к зиме, протягивал крючковатые пальцы к дому, словно озяб и хотел обняться. Но Тедервин был не из тех, кто с готовностью делится теплом. Чуть в стороне от левого крыла я и вовсе заметила груду камней… частично обвалилась одна из наружных стен.