Ненавижу тебя (СИ) - Шварц Анна - Страница 6

Изнасилование красавчиком сегодня в мои планы не входило, поэтому я пытаюсь расслабиться и представить уютную квартиру, где я сяду за знакомый стол в простой пижаме, достану салатик и съем. И перед моими глазами не будут мельтешить красотки, с которыми я постоянно буду себя сравнивать. Буду пялиться в телевизор.

Черт, сумочка.

Я оставила ее у Юльки. Мысленно издаю стон, закатив глаза, потому что сейчас мне придется вернуться обратно и пройти мимо Элиаса. Не удивлюсь, если этот самовлюбленный индюк, в которого он превратился, подумает, что я пытаюсь привлечь его внимание, и просто кокетничаю, изображая неприступную крепость.

Но мне приходится это сделать, и — ожидаемо, я вижу этого индюка, который провожает меня взглядом. Стоит, засунув руки в карманы. На его лице появляется довольная усмешка.

— Решила, все же, остаться? — насмешливо интересуется он, когда я подхожу ближе.

— Забыла сумочку, — мило сообщаю ему я.

Он останавливает меня, вытянув руку, и я поднимаю на него испепеляющий взгляд.

— Если ты сваливаешь из-за меня, то не стоит. Тебе выдадут ключ от номера, Никольская, — он поднимает уголок губ в улыбке, — я не стану расстраивать жену брата из-за глупой ситуации между нами.

— Спасибо, Бергман, но мне не улыбается спать в отеле, владелец которого пытался залезть мне под юбку, — парирую я.

— Кажется, я сказал, что ты меня уже не особо интересуешь.

— Тогда тем более дай мне пройти. Какого черта ты ко мне прикопался, Элиас?

— Повторяю — просто не хочу, чтобы жена брата расстраивалась и носилась в поисках тебя, будучи беременной. У не сильно много знакомых и друзей здесь, — он усмехается, — поэтому можешь не обольщаться, Никольская. Я не пытаюсь тебя остановить из-за того, что ты меня привлекаешь, поэтому прекрати набивать себе цену.

— Пошел к черту, Элиас. Эта фраза тебе достаточно понятна? — медленно говорю я, смело глядя в расплавленное серебро его глаз. В их глубине светится ироничный огонек. Самовлюбленный индюк, однозначно, — я не хочу тебя больше видеть, и даже не пытайся меня остановить, прикрываясь заботой о жене брата. Твои поганые намеренья прекрасно читаются у тебя на лице.

Резко отталкиваю его руку и обхожу.

— Трындец ты проницательная. Вали, Никольская. Лучше вообще быть в одиночестве, чем иметь друзей вроде тебя, — доносится мне в спину.

Я шокировано открываю рот, едва не споткнувшись.

Ну и сволочь.

Она возмущенно разворачивается в ответ на мою реплику, но я уже ухожу, усмехаясь про себя. Крючок заброшен. Рыбке Никольской осталось заглотить эту наживку из легкого унижения и игнора.

Я могу пойти за ней, добиться в конце концов, что она окажется подо мной, отодрать до звезд в глазах, до того, что она не сможет даже в душ отползти потом. И уверен — вряд ли она останется разочарованной. Я могу притвориться хорошим парнем и добиться манипуляциями, что она рано или поздно будет таскаться за мной, выпрашивая внимание, ласковые слова и все, что положено.

Однако, я знаю вариант проще. Как говорил мой отец — ты можешь сколько угодно меняться под влиянием обстоятельств, но какая-то часть всегда остается неизменной внутри. Это и есть ты. Несмотря на эти долгие пятнадцать лет, я уверен, что она осталась той же Никольской, кто бросил когда-то своего друга дохнуть за школой ради симпатичного парня. Рано или поздно сама придет ко мне. Такие, как она, приходят. У меня есть все, чтобы она проглотила любой мой отвратительный поступок, и любое отношение.

— Элиас, — меня неожиданно останавливает голос отца, и я выплываю из мыслей. Поднимаю взгляд и вижу, что я едва не прошел мимо их столика, с хмурой рожей.

Мать смотрит на меня с легким беспокойством.

— Все в порядке? Ты куда-то уходил…

— Да ничего такого, — пожимаю я плечами.

— Девушка, с которой ты говорил, кажется мне смутно знакомой, но я не могу вспомнить, откуда, — продолжает мать, ощупывая меня взглядом, и будто пытаясь считать с моего лица все эмоции.

— Это Никольская Настя, — усмехаюсь я, — старая знакомая.

Мать округляет глаза.

— Та самая?… — она пытается найти в толпе мою бывшую одноклассницу. Видимо, не находит и смотрит снова на меня, — неужели ты ее пригласил? Но зачем?!

В ее голосе столько искреннего недоумения и возмущения, что я снова хмыкаю. Для родителей мы навсегда останемся детьми, и не удивлюсь, если она попробует сейчас отчитать меня за глупый, по ее мнению, поступок, который я, правда, не совершал.

Отец смотрит на меня, молчит, но в его глазах прыгают искорки веселья. Я подмигиваю ему в ответ.

— Я ее не приглашал, — поясняю я матери, — она знакомая Лены.

— Боже. И ты с ней зачем-то поднимался в отель? — на лице матери появляется брезгливое выражение, — Элиас, мне кажется, здесь достаточно хороших девушек, чтобы…

Я приподнимаю бровь и она замолкает, махнув рукой.

— Прости. Это твое дело, конечно. Я вечно лезу в вашу с Эриком жизнь, хотя пора бы перестать… просто с высоты собственного опыта могу сказать, сын, что люди не особо меняются со временем. И то, как она поступила тогда…

— Мы были подростками, — я перебиваю ее, потому что этот разговор действительно заходит слишком далеко, — и ты права, это мое дело. Отдыхайте, не буду отвлекать, — я отворачиваюсь, давая понять, что разговор закончен, и замечаю на лице матери несколько отчаянное выражение, будто бы я уже привел Никольскую к ней и сказал, что это ее новая невестка.

Конечно же, этого не случится никогда.

Даже если по моей огромной глупости случилось бы — даю сто процентов, что она Никольскую просто сожрала бы. Потому что когда-то Настя очень сильно нравилась моей матери. До тех пор, пока та самая очкастая одноклассница, чье имя я забыл, не рассказала ей все, что произошло в тот день.

Я на секунду оглядываюсь, мазнув взглядом по залу ресторана. Безошибочно выцепляю Настю из толпы гостей — она сидит за столиком с какой-то рыжей. Активно жестикулирует, что-то рассказывая, и периодически прикладывается к бокалу с вином, почти пустому.

У меня появляется сама по себе улыбка. Вечер только начался. И обещает быть… томным.

— Эли! — за спиной раздается мурлыкающий грудной голос, а потом меня обнимают тонкие женские руки с кучей дурацких колечек на абсолютно всех пальцах.

Твою мать, только тебя тут не хватало.

Ручки шарят по моему животу, впиваясь ноготками в мышцы пресса.

— Что это тут у тебя, пузико? У тебя намечается жирок, мой пухлый пряничек? — мурлычет голосок, а у меня встают волосы дыбом на затылке, потому что я понимаю — ну, трындец. Это чудовище здесь. Тушите свет, мать вашу.

— Ксюша, отвали, — произношу я.

— Я видела тебя, как ты уходил с девушкой наверх. Вернулись вы быстро, пряничек. Что, годы уже не те?

Я закатываю глаза.

— Ты можешь перестать меня лапать? Мы на людях, Ксения. И прекращай называть меня пряничком, — я пытаюсь сбросить ее руки с себя, а она хихикает.

— Нееет, Эли, спаси меня! Я молчу, молчу, только спрячь меня где-нибудь, чтобы родители не спалили. Они смотрят на меня!

— Ты пьяна, Ксюш? — я отрываю ее руки от своего живота и разворачиваюсь. Мда. Ешкин кот. Окидываю взглядом ноги в подростковых чулках с рисунком кошачьих ушей, короткую юбку и короткий топ, едва прикрывающий живот. Смотрю на длинные накладные ресницы, которые как опахала отбрасывают тень на ее лицо, потекшую подводку, поблескивающие глаза, и понимаю — угадал. Пьяна.

— Тебе не стыдно, мелкое чудовище? — скептически интересуюсь я, — Ксюш, вроде уже взрослая. Контролировать себя надо.

— Ой все, — она машет рукой, — почему вы такие зануды с Эриком? Не братья, а скучные пряники.

В очередной раз ловлю себя на мысли — раньше я трындец как любил свою младшую сестру, но с каждым годом это чудо все больше и больше превращается в маленькую оторву с достаточно вредным и тяжелым характером. Иногда я подозреваю, что в этом есть и наша с Эриком вина. Ксюша столкнулась в школе с той же проблемой, что и мы — пухлую в детстве девчонку пытались обижать одноклассники. Только к этому времени у нее уже было два старших брата, которые просто пригрозили обидчикам натыкать в зубы.