Его одержимость (СИ) - "Astra Maore" - Страница 6

Особенно, когда Рейес толкается внутрь меня.

Это больно, тесно и странно жарко. Но больше всего меня пугает не боль, а странное выражение его лица.

Хищное, оскаленное и… полное жажды.

А потом Рейес делает резкое движение, и боль захватывает всю меня. Кажется, болит каждая клеточка моего тела.

А Рейес издает жуткое рычание, словно зверь. И опять это непонятное выражение лица.

Я смотрю на него, чтобы отвлечься от боли. Внутри все горит, как от жгучего перца.

И боль становится сильнее, когда Рейес начинает двигаться.

И вот это — секс? То, о чем мужчины и женщины поют песни?

Я стискиваю зубы изо всех сил, но не могу сдержать слезы. Они сами появляются в уголках глаз. А на губах я чувствую солоноватый вкус крови.

Кажется, я прокусила губу.

И дьявол это тоже замечает. В его глазах что-то темное и пугающее. А то, что происходит дальше, пугает меня больше всего.

Даже сильнее болезненных толчков, каждый из которых словно рвет меня пополам.

Рейес вдруг замедляется, приближает ко мне лицо и… проводит языком по моей губе. Отвратительно, тошнотворно и настолько дико, что по всему моему телу прокатывается чудовищно горячая волна.

И я непроизвольно втискиваюсь в каменный живот подонка, пытаясь спастись от непрошеного жгучего ощущения.

Я совершенно голая, а Рейес без рубахи и в спущенных брюках. Наши тела трутся друг о друга, и это дико и странно насколько, что мне хочется укусить его или расцарапать, чтобы отомстить за свою боль.

Она явно стала меньше после того, как этот дьявол лизнул меня и будто забрал ее часть.

И я ненавижу его еще сильнее.

А он как чувствует. Начинает исступленнее толкаться в меня, вытесняя болью странный окутывающий меня жар.

Скоро все кончится. Рейес не сможет мучить меня вечность. Я терплю из последних сил, а когда он вонзается в меня особенно глубоко, я еле слышно вскрикиваю.

Но это все — он ничего от меня не получил. Ни криков, ни стонов, ни мольбы.

Зато когда смотрит на резинку и видит, что она вся в моей крови, его лицо опять странно меняется. Будто моя боль ему не нравится.

— Это что? Отвечай. У тебя женское, или я тебя порвал?

Я выплевываю:

— До тебя я была девушкой.

Рейес прищуривается.

— Тогда ты идиотка. Но если это правда, я заплачу твоей семье больше. Мой врач тебя проверит. И если лжешь… — он вдруг протягивает ко мне руку и несильно сжимает мою шею.

Я замираю, а когда он убирает ладонь, заворачиваюсь в одеяло. Оно в моей крови, но наплевать.

— Я слишком презираю тебя, чтобы тебе врать! Мне не нужен врач. Ты наигрался? Тогда выкинь меня!

Смуглое лицо Рейеса темнеет. Он мгновенно успел одеться и смотрит на меня сверху вниз.

— Нет, Анхела Рубио. Пока ты добровольно не отсосешь мне, я тебя не отпущу. Плевать, сколько займет твое согласие. Или ты готова прямо сейчас?

На его лице злая ухмылка. Она его портит… Хотя… именно так и должен выглядеть дьявол, чтобы не вводить никого в искушение.

Между ног все саднит. Он причинил мне такую боль этим своим… и о том, чтобы взять его в рот… Да никогда.

Я вообще не представляю, как можно взять в рот это.

Но какой-то дьявол во мне вскидывает голову и говорит моими губами:

— Не раньше, чем ты добровольно отлижешь мне, подонок.

Я не хочу этого даже в самых диких фантазиях. Все, чего я хочу — свернуться клубком, уснуть и спать, пока не закончится пекущая между ног боль. Если не двигаться, она кажется терпимой.

И я совсем не хочу, чтобы Рейес меня убивал. А теперь он точно убьет, потому что его лицо перекашивает от гнева и чего-то вообще мне не понятного..

Я вся сжимаюсь в комок, когда он опускается и нависает надо мной всей своей страшной мощью.

ДИЕГО

Она бессмертная.

И я понимаю, почему, когда сжимаю ее тонкую шею и предупреждаю, чтобы эта наглая и насквозь пропитавшаяся яблоками девка не смела мне врать.

Моя ладонь выглядит на ее шее нелепо. Как будто так не должно быть.

И это ужасно злит. Проще всего растоптать эту единственную чику, которая смотрит на меня без страха. Отдать прямо сейчас Рамосу и другим. Или просто свернуть ей шею.

Но тогда я признаю, что я долбаный слабак.

Что какая-то проклятая девственница меня сделала. Разозлила настолько, что я потерял контроль. Я ей, к херам, не психопат, чтобы действовать импульсивно.

И меньше всего мне нужно, чтобы она померла.

Потому ебать я ее не буду, пока мой врач не разрешит.

Когда-то я нанял бабу осматривать девок. Потому что к мужикам врачам ревновал безумно. Но когда она пару раз меня обманула, то очень пожалела об этом. И тогда я стал работать с Хименесом.

Хименес против меня не пойдет. Он мне жизнью обязан. Так что кое-как, с грехом пополам я его терплю, когда надо какую-то чику осмотреть.

А надо далеко не всех. Самые жуткие сплетни обо мне распускают те, кто потекли от одного моего взгляда. А потом обкончались, стоило им вставить. Эти сучки скакали на моем члене и выли от наслаждения, зато болтают, будто я их резал.

Но я-то знаю, что я на морду ничего, а моя грубость многим даже нравится.

И таких я ненавижу особенно сильно. Потому что с ними словно предаю светлую память Клары.

Ебу их, а на душе поганее некуда.

А почему меня выворачивает от одного вида этой Анхелы, я сам не понимаю. Я и придушить ее прямо сейчас готов, и звать Хименеса немедленно, чтобы не истекла идиотка кровью.

Я убираю руку, а эта дрянь меня выбешивает.

Не нужен ей врач. Презирает она меня. Не ненавидит. Не боится. Презирает, сука такая. Ждет, когда я ее выкину, чтобы ходила по своей зачуханной деревне с гордо поднятой головой.

Никогда я тебя, сука, не отпущу. Никогда. Сдохнешь здесь от старости.

И родню свою не увидишь больше.

А вслух я произношу то, на что эта девка никогда не пойдет. И ухмыляюсь.

Хотя когда-нибудь она мне точно добровольно отсосет, иначе я не я.

Пару мгновений жду ответ, и Анхела меня не разочаровывает. Но говорит не вполне то, что я ожидал. Думал, она просто откажется, а не это.

Я никогда не лизал девок, и ее не собираюсь. А перед глазами прямо вспыхивает картинка, где эта сучка, не помня себя от кайфа, выгибается, закатывает глаза и протяжно стонет мое имя. А потом просит меня «еще». Еще, мать ее.

И меня настолько простреливает возбуждением, что я кидаюсь к ней и спохватываюсь в полушаге от того, чтобы не заткнуть ей чем-нибудь рот.

Наматываю ее волосы на кулак и натягиваю так сильно, что ее лицо кривится от боли. И говорю прямо в ее дерзкие, отвратительно сладкие губы:

— Не злоупотребляй моим гостеприимством, чика. Еще раз назовешь меня подонком, отправишься в подвал. Без еды. Без воды. Без врача. И без одежды.

Я разрываюсь на части. Одна до боли жаждет скинуть ангелка в подвал и «забыть» о ней. Другая пустит мне же пулю в лоб, если я это сделаю.

Потому что искаженное страстью лицо Анхелы так и стоит у меня перед глазами.

Возможно, страсть сломает эту девку лучше любой жестокости. Я смотрю, ей нравится молча страдать от боли. А вот кончать и умолять меня о большем она вряд ли захочет.

И я опять дергаю ее за волосы.

— Поняла? Скажи «да», если поняла.

Она кривится от боли, но кивает молча. А ведь так ей больнее.

Дура. Пока не решила окончательно вывести меня из себя, я отпускаю ее и звоню Хименесу.

Девка сидит, закутавшись в одеяло, и я не представляю, что там с ней. И честно говоря, знать не хочу.

Сам не понимаю, чего так. То ли мне неприятно видеть именно ее кровь. То ли я сорвусь и отъебу ее даже такую больную, когда опять ноги раздвинет..

Стояк не унимается, и я не заправляю рубаху.

Мы просто молчим, пока в комнату не заходит Хименес. Он выглядит таким ученым сморчком, что производит на девок приятное впечатление. Легче дают себя осматривать.