Феерическая Академия (СИ) - Юраш Кристина - Страница 34

Я тихо поскуливала, намереваясь укусить его за палец. Максимальный счет этой игры мог быть «десять: двадцать девять», поскольку за все мое время жизни я «помудрела» только на один зуб.

Яростно сопротивляясь и пытаясь выбраться из обнимашек, я понимала, что силы неравные. Последний рывок, и я обессиленно лежала в железной хватке, тихо сопя и хныча. Сладкое чувство слабости подкралось в темноте, а я даже не сразу поняла, как тело цепенеет в ленивой и мучительно терпкой неге. Я смотрела на его бледное лицо, чувствуя, как в сладком мороке знакомые черты расплываются в океане рожденной моим сердцем нежности. Я смотрела на полуоткрытые губы, лениво любуясь красивыми очертаниями и каким-то волнительным предвкушением. Мои губы пересохли, а по телу пробежал терпкий озноб.

Я смотрела в вишневые глаза, которые смотрели на меня с такой непередаваемой жалостью, от которой болезненно сжалось сердце.

— Бедная моя, — услышала я шепот, а от прежней веселой возни осталось воспоминание. Его рука убрала волосы с моего лица. Я тяжело дышала, чувствуя, как он встает на колени, все еще держа меня в объятиях.

— Прости меня, — послышалось в тот момент, когда его прохладные губы прикоснулись к моим, словно вытягивая из меня жизнь. Упоительный поцелуй заставлял сердце колотиться так часто и так гулко, что я не слышала ничего, кроме его ударов. Яд проклятия отступал, а вместо него рождался сладкий восторг. Оберон прихватывал мои губы своими, сжимая меня все крепче и крепче. Он сам задыхался, а дрожащими руками уперлась ему в грудь. Длинные огненные волосы скользили по моим обнаженным плечам, а я чувствовала, как бессовестно дразню его. В этот момент меня обнимали так, что ребра начинали хрустеть.

— Я так не могу, — послышался шепот, а меня положили на кровать, прижимая к ней с такой силой, словно все его предыдущие девушки в этот момент начинали вырываться. Меня целовали, а я чувствовала, как слабость отступает, а яд его поцелуя разливается по венам, заставляя вздрагивать от каждого прикосновения.

Подо мной что-то шевелилось, пытаясь выбраться, но меня прижимали к кровати с такой силой и упоением, что пошевелиться не представлялось возможным. Я чувствовала, как по ноге пробежала мышь, еще одна. Из-под меня кого-то дружно вытягивали.

— Пусти, — взмолилась я, чувствуя, что еще немного и придется искать нарядную коробочку. – Погоди!

Но Оберон меня не слышал, с упоением покрывая поцелуями шею и сжимая меня в объятиях с такой силой, словно меня пытаются вырвать несколько очень голодных чудовищ.

Возня под моей попой прекратилась, а я попыталась привстать, чтобы освободить несчастного копошащегося узника, к которому жизнь повернулась попой. Через мгновенье я чуть не родила от боли, чувствуя, как меня с размаху укололи булавкой. Я дернулась, а из-под меня освободили нерасторопного узника.

— Ай!!!! Больно!!!! – заорала я, пытаясь понять, как эти бессовестные мыши додумались до булавки. У меня такое чувство, словно французскую булавку вогнали по самый шарик, чтобы уже наверняка.

Объятия резко разжались, а я потирала попу, тихо постанывая. Я села на кровати, выдыхая мысленные ругательства и честно обещая на подмогу потенциальному коту завести кошку.

— Где больно? Говори… Где я сделал больно? – послышался шепот, а ко мне прикасались, как к фарфоровой вазе. У меня по щекам текли слезы внезапной боли. Я пыталась потереть несчастную попу, проклиная тот день, когда впервые услышала веселую писклявую песенку про фею и зеленого змия.

— Все нормально, — процедила я, мысленно обещая оторвать мышам хвосты и превратить их в хомяков-джунгариков. А потом, будучи садистом в душе, раздать их первым встречным деткам.

— Нет. Не нормально, — произнес холодный голос, беря меня за подбородок. По щеке скатилась слеза, а я шмыгала носом. Я тут им значит покои выделила, пристроила так сказать… А они вот так?

Я молча постанывала, чувствуя, как меня бережно пытаются обнять, но мне было как-то не до этого.

— Где больно? – слышала я голос, а меня поцеловали в запястье, пока я составляла расписание дежурства кошек и планировала схему расстановки мышеловок. – Где я сделал больно?

— Это мыши, — отозвалась я, честно обещая переловить их всех и выселить.

— Снова мыши? – произнес Оберон, скидывая покрывало на пол. Следом за покрывалом полетели подушки. Ни одной мыши обнаружено не было. – Ты боишься сказать мне о том, что я сделал тебе больно? Говори, не бойся…

— Нет, — отрицательно покачала головой я. Мои пальцы нащупали булавку, спрятавшуюся на мягкой перине. – Это были маленькие, пушистые, сволочные мыши! Вот! Булавка!

Оберон смотрел на булавку таким взглядом, что я бы не хотела быть на ее месте.

— Охрана! – заорал Оберон, а дверь тут же открылась. – Быстро сюда! Кто перестилал кровать?

— Я говорю, что это были мыши! Обычные мыши! Только говорящие! – спорила я, а меня сгружали охране. Разобранная постель украшала королевские покои, пока на крик слетались феи-служанки.

— Проводите в ее покои, — произнес Оберон, а я увидела, как заклинание, связывающее нас, рассыпалось маленькими сверкающими звездочками, которые погасли, не долетев до пола.

Меня отвели в комнату, пока я прижимала к груди спадающее платье.

— Как вы могли! – возмутилась я, видя, что в комнате снова чисто и красиво. Модная линия одежды была развешала по вешалочкам, а осколки и прочие результаты неудачных заклинаний, включая, дыру в стене, были убраны и заделаны.

— Как ты могла! – запищали мыши, вылезая из своих укрытий. – Ты чуть не задавила нашего собрата!

— А нечего лезть в чужую личную жизнь! Не удивительно, что предыдущая фея спилась! Это все из-за вас! – я ткнула пальцем в стадо набежавших мышей. Мне кажется, или их стало больше.

— Если ты не помнишь, крестная фея, то пить ты начала после того, как Оберон обязал тебя поставлять ему крестниц! – пропищала мышь в юбке.

Мыши вытащили ворох писем и вручили их мне. Большинство их них начинались словами «Дорогая крестная!». Я схватила первое попавшееся письмо: «Я так рада, что ты устроила мою жизнь! Я не устаю благодарить тебя за него! Он такой заботливый, такой красивый, такой замечательный! Если бы ты знала, как я люблю Альбераунта, ты бы порадовалась за меня! Он осыпает меня золотом и бриллиантами, у меня столько роскошных нарядов, что любая принцесса умерла бы от зависти! И стоит попросить о чем-либо, он тут же подарит… Ты бы видела, какой браслет он подарил мне! Я безмерно, безгранично счастлива!».

безмерно, безгранично счастлива!».

Я жадно пробегала глазами каждую строчку, а потом нервно отложила письмо, беря следующее. Мои руки почему-то дрожали, когда разворачивали еще одно письмо, которое начиналось словами: «Прости, что долго не писала, моя дорогая крестная… Просто приболела… Странная слабость по всему телу не позволяет встать с постели. Это письмо я диктую служанке. Но я не хочу, чтобы ты беспокоилась за меня. Альбераунт не отходит от моей постели, а я говорю ему, что скоро поправлюсь! Твоя Малиора». Я нервно сглотнула, доставая еще одно письмо. Руки действительно дрожали, пока я читала письмо некой Амелии. «Альбераунт – просто мечта, и счастье мое безгранично! Я благодарна тебе, моя крестная. Я ведь даже не помышляла, сидя в нищите на чердаке, что однажды и мне улыбнется такая удача! В последнее время я чувствую себя какой-то слабой, но обещаю, что скоро выздоровею и буду писать тебе почаще!».

Малиора, Амелия, Лионелла, Камилла, Мадлен, Амандина, — я сбилась со счету, разбирая одинаковые письма. Какие-то были парные, какие-то нет. Все они в один голос твердили, что лучшего мужчины на свете не нет.

— Думаем, что это освежит твою память! – пропищали мыши, прячась и обижаясь. – Больше мы тебе ничего не скажем!

— Оберон! – заорала я, сгребая в охапку письма и прижимая их к груди. Решительным шагом, потирая укушенное мышиной совестью полупопие, сикось-накось зашнуровав корсет, я выдвигалась в сторону его покоев. Теперь понятно, почему фея – крестная пила беспробудно. Она тут гарем кому-то собирала! Ну ничего!