СволочЪ (СИ) - Тулина Светлана - Страница 10

Оставалось только ждать.

Ларт Рентон

Бабушкин кот был той еще сволочью. Огромная мерзкая тварь с проплешинами на местах старых шрамов и в клочья изодранными ушами. У него был гнусавый голосина и характер такой же паскудности, как и внешность.

— Вы подружитесь, он же такой милый котик! — сказала бабушка, умиленно глядя, как приехавший на каникулы Ларт слизывает кровь со свежих царапин на руке, опрометчиво протянутой в сторону «милого котика».

Бабушка ошибалась редко, но то был как раз такой случай — милый котик и Ларт возненавидели друг друга с первой же встречи. Только если Ларт по юности лет стеснялся выражать свое отношение слишком уж явными выходками вроде расстрела паскудной твари вишневыми косточками из рогатки или меткого пенделя ботинком в поджарый зад, позволяя себе о таком развитии событий разве что помечтать, то милый котик подобной щепетильностью не страдал ни в малейшей мере.

Ссал в тапки — и вообще во все и на все, имеющее к Ларту хотя бы косвенное отношение и опрометчиво не подвешенное на стенку повыше. Драл шмотки (смотри вышеозначенное условие). Сидел под кроватью часами в засаде, чтобы запустить все пять когтей в голую ногу, когда набегавшийся за день Ларт вечером устало бухнется на койку и скинет ботинки. Воровал еду с тарелки — но как раз за это Ларт был согласен простить ему много чего другого, ибо бабушка была хлебосольна и сам бы Ларт ни за что не справился с ее порциями для «бедненького худенького мальчика, до чего же тебя эти злыдни в городе заморили, совсем о ребенке не думают».

Бабушка котика очень любила. И, будучи оптимисткой, полагала, что котик отвечает ей полной взаимностью. Ларт очень в этом сомневался, но бабушку котик хотя бы терпел. Пусть и морща презрительно нос и подергивая кончиком хвоста, но без членовредительств.

Милый котик вообще много чего не любил в этом мире и не стеснялся выказывать не устраивающим его явлениям или предметам всю глубину собственного отвращения. В частности, он терпеть не мог лазить по деревьям, и однажды Ларт понял почему — котик не умел с них спускаться. Совсем.

Что загнало эту тварь на телеграфный столб, Ларт так и не узнал. Вряд ли это был страх перед зверем или человеком — котик никого и ничего не боялся, в принципе. Соседи говорили, что однажды он подрался с молодым медведем — и медведь позорно бежал, а кот еще долго орал ему вслед что-то непотребно-победное и оскорбительное на медвежье-кошачьем. Так что что бы ни загнало котика на ту злополучную верхотуру, к страху оно не имело ни малейшего отношения. Просто однажды рано утром Ларт проснулся от доносящихся со двора гнусных воплей и обнаружил котика на вершине вкопанного у ворот телеграфного столба.

Вопил котик весь день, с короткими перерывами.

— Жрать захочет — слезет, — отмахнулась бабушка, когда уставший от непрекращающейся аккустической атаки Ларт отвлек ее от мыльной оперы и попытался обратить внимание на страдание любимого питомца.

Бабушка была оптимистка и придерживалась свободных взглядов на любовь — в том смысле, что давала тем, кого любит, полную свободу самовыражаться и самоубиваться так, как им нравится. Ларту, к примеру, она не запретила выкрасить волосы в зеленый цвет и покрыть все тело временной светящейся татуировкой. Не запрещала нырять с высокого берега, не требовала гулять в лесу только по тропинкам и ни в коем случае не подхзодить ближе чем на триста метров к трассе скоростного монора. Она ему вообще ничего не запрещала.

На второй день котик охрип. Но орать прекратил только на третий, ближе к вечеру.

— Значит, судьба его такова, — философски сказала бабушка, пожав плечами. Она резала на кухне тесто для пирожков на завтра, была вся в муке и малиновом джеме и погнала Ларта спать пораньше, чтобы не путался под ногами и не приставал со всякими глупостями.

Ларт долго ворочался на койке, настороженно прислушиваясь к тишине. Бабушка уже давно ушла с кухни, ее громкий жизнерадостный храп раскатисто сотрясал тонкую межкомнатную переборку, а Ларт все никак не мог заснуть. Пытался считать овец, но снова и снова ловил себя на том, что сбивается и слушает тишину. Ту жуткую тишину во дворе, которую не мог заглушить даже самый жизнерадостный храп.

А потом встал и как был, босиком и в одних трусах, пошел в сарай за лестницей.

Бонд по имени Сволочь

Сволочь смотрел на небо за окном. Можно было сочинить хокку об эфемерности веток цветущей сакуры на фоне предрассветной перламутровой голубизны небесного свода. Или исполненный самоиронии лимерик о сложившейся ситуации. Только вот никакой сакуры за окном не было, ни цветущей, ни даже засохшей, и на фоне медленно (черт, до чего же медленно!) светлеющего неба легкими росчерками темнели лишь провода. А иронизировать не хотелось. Хотелось другого. Очень.

В пять двадцать три состояние, которое вчера и позавчера он всего лишь имитировал, стало наиболее вероятным вариантом развития событий, достигнув критической отметки 89 %. С тенденцией медленного, но неуклонного роста. Полностью заблокировать работу почек не удалось, программа алармила о растущей интоксикации организма и предельном натяжении стенок мочевого пузыря, требовала немедленного слива жидких отходов и предупреждала, что при любой попытке существенно изменить позу это произойдет автоматически в принудительном режиме. Сволочь держался, раз за разом отменяя приказы. Пока еще держался.

Он и сам не понимал, в какой именно час или какую минуту идущей к финалу ночи это вдруг стало так важно — выдержать. Раз уж никак не получается обойти программу и нарушить приказ, то хотя бы не исполнить его так, как ожидает командир и хозяин, чтоб спалось ему сладко и долго. Победить. Посмотреть в глаза как… нет, не равный, конечно, что вы, что вы, как вы могли подумать, ни в коем случае, вы хозяин, этим все сказано, не как равный, нет-нет!.. Но и не как… ссыкло. Н-да… Он ведь там еще и добавил — какое.

Сволочь.

Похоже, иногда слова — это не только слова.

Сволочь зафиксировал имплантатами нижнюю часть тела вплоть до диафрагмы, чтобы самому случайно не шевельнуться. Для дыхания в режиме экономии энергозатрат вполне хватало и верхушек легких. Увеличил температуру тела и простимулировал работу потовых желез — должно сработать хотя бы на снижение уровня интоксикации. Футболка промокла быстро и теперь неприятно липла к телу, но лучше так. Мокрые штаны — куда неприятнее.

Сотрудники приходят в девять. Первыми — как правило, девочки из бухгалтерии и секретариата. Очень удачно, что Ларри такой миляга и кофемашина буквально под дверью его кабинета, девочки любят забегать к нему перед началом работы просто так, приветствием переброситься, вроде за кофе шли. Еще более удачно, что Ларри так сильно хлопнул дверью, что она не закрылась.

С вероятностью 93 % любая женская особь заглянет в любую приоткрытую дверь. И можно будет объяснить ситуацию, надавить на жалость и попросить ведро. И получить — женские особи куда отзывчивее мужских и с удовольствием помогают несчастненьким, особенно если эта помощь им ничего не стоит. Только физиономию состроить пожалостливее, бровки домиком, во взгляд страдания — они это любят.

Но это — самый крайний случай, ибо в семь приходит уборщица. Она — дживс, ее даже просить не придется, для нее любой офисный гард приравнен к хозяевам четвертого уровня подчинения. Не нужно будет даже рта раскрывать — просто связаться по киберсвязи и приказать, чтобы в приоритетном режиме поднялась сюда.

И ведро у нее точно есть.

Ларт Рентон

Ларту тогда очень повезло — его бабушка до пенсии служила военным хирургом и потому наложила шестнадцать швов на распоротую спину еще до приезда скорой, врачи потом только языками цокали.