Наследие проклятой королевы (СИ) - Осипов Игорь - Страница 10

В этот момент за дверью раздались голоса, а потом она без стука распахнулась, и в комнату ввалились Урсула и Катарина. У одной в руках был поднос с запечённой порче́ттой и караваем хлеба, у второй — вяза́нка колбасок, сырная голова, а под каждой подмышкой зажаты по две бутылки вина́ подешевле нашего, так как в склянках из низкокачественного мутного стекла.

— Я же говорила: по роже разок стукнуть, сразу всё появится! — громко заголосила тётя Урсула, ногой закрывая за собой дверь и отодвигая этой же ногой табурет с дороги. Мечница со стуком опустила на стол бутылки и шлёпнула колбасками. — Я у двери. Ты со стороны окна, — добавила она, оглядев комнату.

— Я-а-а у-у-у… — тихо протянула Катарина и кивнула в мою сторону.

Андрюха хмыкнул, а Урсула разразилась бранью:

— Нет, сегодня ты под окном! Мало ли что пьяным дурам в голову влезет! — повысила голос на храмовницу умудрённая годами телохранительница и добавила: — Не умрёт без одной ночи с тобой!

— А разве можно на посту пить? — ехидно спросил лейтенант.

— Так это мне-е-е! — возмущённо протянула Урсула. — Кошка пить не будет!

— А тебе разве можно? — не унимался Андрей.

— С четырёх бутылок тиа Урсула но комо уна кубо.

Дословно это звучало: «Тётя Урсула не будет как бочка». В русском языке есть аналогичная фраза: «Не будет в стельку пьяной». В общем, не прошибёшь мечницу этой дозой.

Слова кончились. Под ногами веселье было в полном разгаре, а мы, еле шевеля ложками от усталости после долгой дороги, поели похлёбки и пригубили вина́. Даже Урсула лишь ополовинила одну бутылку, сунув остальные в мешок, который подложила под голову вместо подушки. Ума не приложу, как мечница собиралась спать на такой неудобной подстилке.

Разместились. Затушили свечи. Но сон не шёл, и, слушая шум праздника и сопение товарищей, я подвесил на прищепку к балдахину небольшой светодиодный фонарик и, достав волшебную книгу, прошептал название: «Арте да фуэго — искусство огня»…

* * *

Сектантка Арселия стояла на коленях перед небольшим алтарём, где размещалась одинокая статуэтка. Мрак комнатушки, больше похожей на тюремную камеру в подвале замка, разгоняла только тусклая древесная лучина: богиня этого места не любила свечи, предпочитая древесный огонь. Холодный пол был сглажен многими и многими часами молений, проведённых на коленях. Часы складывались в годы, а те, в свою очередь, в десятилетия. Богиня не часто отвечала, но когда озаряла этот каменный мешок своим ликом, всегда была приветлива. Всегда благословляла сестёр мудрыми напутствиями.

Шёпот десятков голосов, читавших молитву, эхом отражался от сводов, разбивался обрывки слов, подобно тому, как факел рассыпается искрами. Ответ же привносил радость в душу, уверенность в завтрашнем дне и придавал сил…

Теперь же она была одна, и одинокое эхо металось по полумраку, как обезумевшая летучая мышь, не могущая найти выход из запертого склепа. Сестры мертвы, радость погасла, а на её месте разгорались ненависть и злость.

— О, милосердная покровительница, — шептала Арселия, — смилуйся и откликнись на зов дочери своей. Помоги отомстить за сестёр.

Эти слова повторялись снова и снова, роняя в душу женщины ещё и обиду.

— О, милосердная… — слетала с её губ молитва, смешанная со слезами.

— … смилуйся… — царапала она изнутри безответной тишиной.

— …помоги мне, — догорала надежда вместе с лучиной.

Раз за разом женщина повторяла молитву, а рядом лежали ненавистные ключи, ожидая своей участи.

— Да откликнись же ты! — не выдержала Арселия и закричала, когда тусклый огонёк дрогнул и погас, оставив её в темноте.

Огонёк погас, но затем вспыхнул с новой силой и взметнулся тонким белым языком пламени, доставая почти до потолка, а рядом с Арселией теперь стояла возникшая из пустоты богиня.

— Милосердная, — глотая слёзы, пробормотала Арселия и потянулась к подолу белого, как мел, платья, но покровительница молча сделала шаг назад, заставив молящуюся затаить дыхание.

— Милосердная? — неуверенно переспросила она.

— Ты больше не дочерь мне, — проронила богиня, вбивая в душу ответ женщины, словно раскалённый клин. — Я любила вас. Я помогала вам. Но вы пошли на поводу жадности, глупости и гордыни. Вы последовали за самозванцем и тем самым отреклись от меня. Твои сестры сами виноваты в своей погибели.

— Но, милосердная… — дрожащим голосом прошептала Арселия. — Была старуха, и она сказала, что она твоя посланница.

— А разве я не молвила, что лично буду давать наставления? Я больше за вас не в ответе! — прорычала богиня и добавила, поддев ногой волшебные вещи: — А эти ключи лучше брось с обрыва в море.

Покровительница замолчала и закрыла глаза, и в тот же миг лучина окончательно погасла, оставив сектантку в одиночестве.

Арселия несколько мгновений молчала, а затем заорала, ударив кулаками по каменному полу:

— Да будь ты проклята! Я всё равно отомщу за сестёр, и если свет не хочет мне помогать, я встану на колени перед тьмой! Тьма всегда рядом, тьма всего ответит, а у меня есть, что ей предложить, и есть, что сказать!

— Да заткнись ты, падла крикливая! — прорычал я в ответ на истошное «Кукареку!», раздавшееся под окном.

Первые петухи вырвали меня из объятий сна, в который я провалился лишь во втором часу ночи. С вечера было жарко, а утром посвежело настолько, что пришлось закутаться в шерстяное одеяло. Параллельно с этим возникло желание выпить горячего кофейку. Я приподнял голову и огляделся по сторонам, умилившись уютом помещения. На побеленную стену красиво падали солнечные зайчики, отражённые от оставленного на столе подноса. Расположенные под потолком три поперечные балки, аккуратно развешенные по углам вязанки чеснока, сушёных яблок и веточек можжевельника, обитый полированными медными полосами сундук под вещи, а также резные полочки с расписными горшочками, расставленными по росту, как матрёшки, придавали комнате стиль деревенского домика. Пахло омлетом, беконом и куриным бульоном.

Я закрыл глаза, решив подремать ещё, так как часы показывали всего шесть утра, но услышал звуки, от которых сон как рукой сняло: это были женские стоны и сдавленное мычание. Более того, я узнал в них голос Катарины. Жар прильнул к лицу. А в груди кольнуло ревностью.

Раньше, чем осознал свою глупость, я резко отдёрнул балдахин, сразу увидев храмовницу. Девушка уцепилась за балку руками и подтягивалась, стиснув зубы и издавая те самые звуки, при этом на храмовнице из одежды имелись только панталоны и пояс с ножнами для фальшиона и перевязь с бандальерками и засунутыми в петли пистолетами. Неудивительно, что я принял за звуки секса, издаваемые ею стоны.

Урсула оказалась за столом. Она уплетала остатки вчерашней миниатюрной свинки-порчетты, заворачивая кусочки мяса в похожие на тонкий лаваш пшеничные лепёшки и запивая парным молоком.

Я выдохнул и откинулся на подушку, рядом с которой лежала колдовская книга, так как сильно обманулся в своих ожиданиях относительно подаренного фолианта. Бесполезно диктовать ей заклинания, бессмысленно размахивать волшебной палочкой над страницами и глупо разбрызгиваться эликсирами и кровью: ничего не поможет. Собственно, я вообще ничего не разобрал, хотя книга написана на непривычном, но вполне понятном диалекте. Очевидно, что она представляла собой просто учебник, причём рассчитанный на тех, кто уже имеет базовые понятия о чародейском ремесле. Каждое заклинание представляет собой нудное описание техники и раскрашенные вручную гравюры, похожие на те, что имелись в земных средневековых книгах по фехтованию или научных трактатах Леонардо да Винчи. На них тщательно нарисованные тушью женщины в кругах, словно идеальный человек в исполнении нашего гениального соотечественника эпохи Возрождения, и куча схем с точками на теле, рядом — наброски кистей рук, сложенных в разных жестах. И только на сороковой странице иллюстрировалось практическое применение искусства огня: мастерица вскидывает ладонь, а напротив волшебницы стоит охваченный рыжим пламенем рыцарь. Подпись гласит: «Эль-гал селе́йда ба́йа де́йля-каде́на и пик-аля торгу́га». («Солнечный петух спускается с цепи и клюёт черепаху»). Впрочем, нашлись и более мирные техники: «Флор эскарла́та флоре́нсе е́нтре лас ра́мас де ун арбо́л се́ко». («Алый цветок распускается среди ветвей сухого дерева»). Под таким поэтичным названием скрывался обычный розжиг костра.