По дороге пряностей (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович - Страница 52

— Только соглашусь с вашей мудростью ваша святость, мы протянули ему руку помощи в трудную минуту, он нам этого не забудет, к тому же, вы помните письмо от епископа Аваллонского, который рассказал, как Витале не захотел прикрыться саном, чтобы не бросить тень на Священный престол.

— Да, этот поступок очередной раз доказал, что он истинный христианин и решение в его пользу, было принято нами не зря, — согласился Папа, — теперь, когда его честное имя оправдано, мы можем и сами огласить во всеуслышание, о пожаловании ему сана.

Оба кардинала переглянулись.

— Представляю, как напугаются его враги, — улыбнулся кардинал Луиджи, — получится, будто Святой престол их наказывает, за спесь и гордыню.

Все трое улыбнулись.

— Готовь приказ Луиджи, разошлём буллу уже завтра.

20 августа 1197 года от Р.Х., Венеция

Город застыл, словно перед надвигающимся ураганом. Купцы других стран спешно сворачивали свои дела, стараясь отплыть как можно раньше из города, другие же, в предвкушении надвигающихся событий, наоборот выходили на кораблях в море, но не уходили далеко от города, чтобы стать свидетелями чего-то, чего ещё никогда не было в Венецианской республике.

Четыре благородных дома, чья вина в клеветничестве и лжесвидетельстве была доказана «перед Богом и людьми» новым судом с участием легата Папы, спешно собирали армии. Дочерей, которых отлучили от церкви за клятвопреступление, они успели отправить подальше из города, кого-то в монастырь, кого-то просто к дальней родне. Дальше, самые умные из них продавали имущество и тоже бежали в другие страны, самые смелые собирали деньги и ставили под свои знамёна всех наёмников, которых только можно было найти, самые глупые укрепляли дворцы и кварталы, думая, что смогут защититься от того войска, которое Венецианец также собирал за городом. К его личному отряду, хоть и слегка поредевшему за эти годы, стали добавляться наёмники и рыцари, едва был кинут по Европе клич «Венецианец приглашает пограбить и поубивать». Те, кто прошёл с ним сицилийскую компанию, бросая всё, мчались на этот зов, вливаясь в армию, на прежних условиях, которая в возбуждении и ожидании отмашки, всё разрасталась и разрасталась. Даже из армии венецианских домов, которая собиралась в самом городе, ручейки дезертиров постоянно перетекали к Венецианцу. Поскольку грабить и убивать это одно дело, а защищаться и умирать, совершенно другое.

Простые жители каждый раз, запирая двери на ночь, молились, чтобы разборки Венецианца с другими великими домами, не затронули их, поскольку силы, накопленные им за то время, когда он медленно по слухам приходил в себя, становились критичными для города и его инфраструктуры. И это не говоря про армию венецианских домов, которая накапливалась в самом городе и его пригороде, безуспешно штурмуя ночами резиденцию дома Дандоло, поскольку днём чаще всего приходилось отбиваться от вылазок отрядов со стороны самого Венецианца. Все ночные атаки великих домов разбивались о грохот пушек, тех страшных орудий, которые стояли раньше на его корабле, а сейчас просто сметали нападавших с узких улиц, не давая попасть им во дворец. Не достался нападающим и сам корабль, заблаговременно уведённый преданными офицерами подальше от Венеции, которые оставили на борту лишь две пушки, для своей защиты, остальные же поровну поделились между армией Венецианца и дворцом его рода.

Ни один человек не сомневался, что большей буре, чем сейчас — быть, поскольку слова Венецианца, произнесённые им на площади святого Марка, разошлись среди всех жителей, и всё что происходило в городе последние два месяца намекало на то, что он накапливает силы, для осуществления каких-то своих планов. К тому же, мало кто хотел против него выступать, из не замешанных в суде семей, поскольку во всех церквях и соборах была оглашена булла Папы, в которой говорилось о присвоении сана епископа Индийского Витале Дандоло, и описание, за что он его получил. Оказалось, что тот не только зарабатывал деньги во время путешествия, но ещё и нёс свет христианской веры язычникам по ту сторону океана! Тысячи и тысячи новых христиан встали под знамя Иисуса Христа и это не могло остаться незамеченным Святым престолом.

Так что жителям Венеции вроде нужно было порадоваться, за своего сына, но вот в преддверии грозы, которая вот-вот должна была развернуться над городом, такие новости ещё больше всех пугали, поскольку вспомнили слова того под пытками, о том, что Венецию ждёт судьба городов Содома и Гоморры.

Сколько прошений не приносили дожу, запершемуся в своей резиденции вместе с большинством членов рода, с просьбой повлиять на сына, тот лишь пожимал плечами и показывал на залитые кровью улицы перед своим дворцом, а также трупы, которые сносило вниз по течению, объясняя, что простым жителям и тем, кто не участвовал в преступлении волноваться не о чем, а сына он давно не видел, поскольку тот живёт вместе со своим войском, не показываясь в городе, лишь изредка помогает отбивать атаки на жилище своих родственников. Если у кого есть желание, может сам сходить к нему и поинтересоваться об этом. Желающих понятное дело не находилось, но от этого беспокойства не становилось меньше.

Больше всего людей удивляло то, что армию собирали только четыре великих дома. Дом Бадоэр не предпринимал никаких действий, словно ничего и не происходило. Правда из него сбежали многие родственники, участвующие в поддержке гонений на Венецианца, но вот сам глава дома, никуда не выходил и жил обычной жизнью, даже не подумав увеличить количество охраны вокруг дворца. Это было странно, и настораживающие, а ведь он первым должен был попасть под удар Венецианца, поскольку именно он с домом Контарини были теми, кто заявил об изнасиловании их дочерей на широкую публику. Никто не понимал его поведения, но тоже никто не особо лез к нему, поскольку и своих проблем хватало.

***

23 августа 1197 года от Р.Х., Венеция

Вечером двадцать третьего августа, от войск Венецианца отделился отряд с белым флагом, который вынес на носилках лежащее там тело, с обтянутой кожей черепом и горящими глазами, которые по свидетельству очевидцев заставляли взрослых отводить от него взгляды. Перед всем войском великих домов, Венецианец произнёс речь, которую потом разнесли всем остальным наёмникам.

— Кто встанет против меня, останется висеть на деревьях, пока ветви их не будут ломаться под тяжестью тел, а кто встанет со мной плечом к плечу, тому будет дана возможность грабить, убивать, насиловать без препятствий.

Едва эти слова, словно штормовой ветер пронеслись над армией, которую с таким трудом собрали великие дома для своей защиты, как копья и мечи повернулись против своих нанимателей, убивая, отрезая головы венецианцам, чтобы принести их в противоположный лагерь в качестве доказательства своей преданности. Те, из нобилей, кто смог избежать расправы, бросились в город, чтобы предупредить свои рода, но были схвачены и повешены на деревьях гроздьями, по нескольку штук, всё как и пообещал Венецианец.

Едва стемнело, как войско пришло в движение, направляясь к городу, а колокол на ближайшем монастыре бил в течение двух часов, предупреждая граждан, что буря, которую так долго ждали, опустилась на город. Большинство жителей и тех семей, которые не были замешаны в суде над Венецианцем, привычно заперли двери и забаррикадировались, как делали это каждую ночь последние месяцы. Сегодня же, едва услышав набат, и увидев появление одоспешанных людей с белыми повязками на руках, они ещё больше дрожали в ужасе и молились, когда тут и там раздавался грохот пушек, подобный грому сопровождающийся затем звуками разрушений стен и домов. Тут и там слышались женские крики, вопли сражающихся и умирающих. В дома часто стучали, умоляя именем господа впустить внутрь, но чаще всего эти крики обрывались, когда просящих протыкали копьями, затем подвешивали вверх ногами на ближайшие крепления или заборы, перерезая горло и давая крови стечь вниз.