Защити меня (СИ) - Николаева Юлия Николаевна - Страница 13

На кладбище я поехала. Надела темные джинсы, толстовку, нацепила капюшон. Не хотелось светиться, но оказалось, что на меня и не обратили внимание. Народу пришло очень много. В основном парни и девушки до двадцати пяти, но были и старше. Увидела в стороне Клима, он меня не заметил, был погружен в себя.

Я приехала к концу отпевания, рассматривала выходящих за гробом из маленькой церкви людей, пытаясь понять, кто они для Кристины. Было удивительно тихо. Никто не плакал, раздавалось только шуршание шагов по асфальтированной дорожке.

Мне подумалось: для многих из них смерть — это впервые так близко. Когда можно увидеть. Коснуться. Когда прошла совсем рядом, и еще холод ее дыхания чувствуется при каждом взгляде в сторону гроба, который тащат впереди четверо дюжих мужчин. И внутри растерянность, страх, облегчение — это не я, это не со мной.

Я отогнала не к месту пришедшие воспоминания. Проводила взглядом мачеху под руку с невысоким мужчиной, опухшим и явно с трудом вылезшим из запоя к сегодняшнему утру. Отец — решила сразу. Следом за ним шла высокая красивая женщина, держащаяся особняком. Увидела Эдика с группой парней и девчонок, Митяев шел в одиночестве, глядя себе под ноги. Клим — в стороне, одним из последних. Нес в руке две красных розы. Таких ярких, что в играющих солнечных лучах они казалась кровавыми.

Возле могилы никто ничего не говорил. Работяги методично орудовали лопатами, и слышно было только, как она входит в песок, а тот падает на крышку гроба. Первым разрыдался отец, некрасиво сморщившись, присев на корточки, теребя пальцами полы мятой рубашки. Как по команде и остальные начали вытирать слезы. Это было странно, когда вот так со стороны смотришь.

Но я знала: там внутри такая боль, которую не выплеснешь еще долго, может, никогда. Которая когда-нибудь уляжется на дне, и ты будешь ходить осторожно, так осторожно, чтобы не дай бог не всколыхнуть снова ее. Будешь шарахаться, слыша похожий голос, терять внутреннее равновесие, видя похожий взгляд. Мир не изменится, жизнь продолжится. Просто ты должен будешь привыкнуть к тому, что кого-то в ней больше нет. Даже если этот кто-то и был для тебя всей жизнью.

— Даш…

Я не открываю глаза, хотя знаю, Мирон понимает, что я не сплю.

— Даш, поговори со мной.

Смотрю на него, он сразу теряется, словно даже уменьшается в размерах, опуская плечи.

— Даш, надо есть. Иначе ты…

Снова теряется под моим взглядом, отставляет тарелку в сторону. Вздыхает.

— Даш, так нельзя.

— А может, я хочу умереть, — говорю, глядя в стену перед собой. Красивое лицо Мирона кривится, кажется, он сейчас заплачет. Но он только дергает щекой.

— Даш…

— Я хочу побыть одна.

Он еще немного мнется и уходит из комнаты, оставив еду на тумбочке.

Прошел месяц. Месяц с того момента, как Луки больше нет. И меня нет вместе с ним. Я виновата в том, что он умер. И в том, что не умерла я. Я должна была быть рядом с ним тогда, а я испугалась. Испугалась смерти, и теперь должна жить одна.

Я пытаюсь вспомнить его лицо, то, когда он был жив, когда улыбался мне, громко смеялся, то, когда любил меня… Но перед глазами только бледное осунувшееся лицо умершего. Кровоподтеки и синяки замазали, и оно просто маска. Которую хочется сорвать, чтобы убедиться — там нет Луки. Но его там действительно нет. Потому что это только тело. Потому что Лука умер. А я нет.

Толпа расходилась нестройно, перешептываясь. В конце концов, у могилы остались только отец с мачехой и чуть в стороне Клим. Его розы лежали возле фотографии, и выглядело это почему-то зловеще. Валентина отошла в сторону, вздыхая.

— Пойдем, Матвей.

— Ты иди, я еще посижу.

Женщина, потоптавшись, не спеша пошла с тропинки к дороге. Клим минут через десять тоже удалился. Отец так и сидел, глядя на фотографию дочери, стирая слезы. Я аккуратно приблизилась, он поднял на меня глаза, спешно встал.

— Мне жаль, — сказала искренне, мужчина кивнул, снова переводя взгляд на фотографию.

— Она была хорошая девочка, — проговорил он. — Взбалмошная, характерная, но не злая… Злой никогда не была. И красивая, на мать свою похожа в молодости. Вы ее подруга?

— Мы неплохо общались, — соврала я. — Не могу поверить, если честно. Она ведь отлично плавала.

— Да, занималась с детства… Мать ее мечтала об этом, и я старался, деньги доставал, чтобы Кристина могла… — он снова заплакал, не сумев сдержаться. — Это несправедливо. За что, за что ее так?

Я могла бы сказать, что возможно, есть за что. А возможно, и нет. Что жизнь вообще штука такая… непонятная. И остается только надеяться на то, что за всем есть какой-то высший смысл, который нам, простым людям, непонятен и никогда не будет понятен. Потому что если не надеяться, то можно сойти с ума.

— Вы были близки? — спросила я, когда мужчина успокоился.

— Нет, не очень. Мне было трудно наладить с ней контакт. Поначалу помогала сестра, потом я женился на Вале… Много работал, почти и не видел их толком. А сейчас думаю: зачем это все было? Разве кому-то лучше стало? Она ничего мне не рассказывала. Но любила, даже такого непутевого. Всегда обнимала, целовала, когда я со смены возвращался. Ужинала со мной, болтала обо всем подряд. Улыбалась. У нее всегда было хорошее настроение. Никого не хотела огорчать.

— Вы знаете что-нибудь о ее увлечениях?

Мужчина устало покачал головой.

— Знаю о слухах, которые о ней ходили. Что она легкого поведения, что каждый, кто хотел, мог… — он сжал зубы. — Мне на эти слухи плевать. Мне достаточно было того, что моя дочь хороший человек. Она бы никогда никому не сделала зла. Может, немного легкомысленная, но точно не жестокая.

— Вас полиция опрашивала?

— Приходили. Да что бы я сказал? Меня не было дома.

— А последнее время вы ничего не замечали странного в ее поведении?

Матвей помолчал.

— Она задумчивая была, встревоженная. Ногти грызла, — на мой непонимающий взгляд мужчина пояснил. — Она, когда волновалась, всегда грызла ногти. А тут смотрю, два дня ходит и грызет. Я спросил, случилось чего? Она только головой закачала. Я дальше: ты влюбилась, что ли? А она покраснела вдруг, глаза спрятала.

— И ничего не сказала? — такая реакция со стороны Кристины казалась странной в свете узнанной информации.

— Сказала, молчи, чтобы не сглазить. И что он очень хороший. Только там все сложно.

— А вы что?

— А я сказал, что если он ее любит, то все преграды можно преодолеть. Она тогда печально так улыбнулась, обняла меня… Вот где он, этот хороший, когда она умерла? — мужчина посмотрел на меня, глаза снова наполнились слезами. — Все они только пользовались ей, обвиняли не пойми в чем, а сами-то? Сами-то не лучше!

С кладбища я уходила в хмуром настроении. Повод, конечно, и так не радостный, но разговор с отцом оставил тяжелый осадок. Конечно, он как любой родитель защищает свое чадо, но по факту, любил ли действительно хоть кто-то девочку Кристину, кроме него и, возможно, Клима? Или все только пользовались ей, не пытаясь понять?

Резо на похоронах не было, я сделала вывод, что он по-прежнему сидит взаперти, контент в блоге не обновлялся. Значит, Давид продолжает искать? Что же все-таки зацепило его в смерти девчонки, что он так упорно волнуется за младшего брата? Вот они все ее парни, были здесь, и ничего…

И снова в голову пришли слова отца: он хороший, только там все сложно. Женат? Занимается незаконной деятельностью? Попал в какую-то передрягу? Мог ли этой ее любовью стать Антон Черепанов? Но зачем ему скрывать подобную связь? Может, боялся осуждения?

Ему под сорок, она совсем юная. Хотя сейчас этим мало кого удивишь, особенно, если мужчина богат. А Антон, судя по всему, обеспечен. И почему Митяев так занервничал, когда разговор зашел о главном? Потому что понимал, что отношения Кристины и Антона, если я права, вызовут у кого-то вопросы?