Легенда о белом бревне (СИ) - "Carbon" - Страница 8

— Скажу, как только ты перестанешь дурачиться и сделаешь то лицо, которое пристало солидному дипломату и отцу, пришедшему после тяжелого рабочего дня в лоно семьи. Пока же я вижу перед собой лишь вредного мальчишку. Причем с каждым днем этот мальчишка все младше и младше, — пожаловалась уже маман, подходя, чтобы поприветствовать мужа, и «незаметно» для нас с Ричардом щипая папочку за одно место. Она всегда так делает, когда он ее дразнит.

А дразнит он ее постоянно. Обаа-сама говорит, что ее невестка ужасно испортила ее сына. Судя по рассказам очевидцев, до знакомства с Татьяной он был серьезен, как Будда на унитазе, и столь же зануден в каждом своем проявлении.

В последнее время папочка особенно разошелся. Конкретно — после того, как моя пятиюродная тетя Марина притащила на Землю целый выводок инопланетного Оружия и все проблемы призмы заодно. Ивановы и до этого момента не голодали — бабуля Гиттиннэвыт снабжала многочисленное потомство мелкими, но регулярными порциями специального «нерпичьего жира», который был буквально панацеей от всех болезней. А уж когда старшие члены клана вышли в бескрайний космос и получили возможность добывать этот самый «жир» в промышленных масштабах… Наши и так не особо серьезные «русские» родственники и вовсе скатились в детство, резко помолодев кто на пять лет, кто на десять… кто на пятьдесят.

Ну, короче, ото-сан у меня — латентное Оружие. Что-то типа заколки-стилета в волосах прекрасной японской леди. Если бы не мама с бабулиным «жиром», он же «скверна», помер бы, как и его старшие двоюродные дяди, лет в сорок. Местные это считали аж целым родовым проклятьем и очень удивились, когда папа, показывающий уже все признаки болезни, после свадьбы резко воспрял духом. Обычно же того… наоборот бывало. И родня радовалась, если смертник успевал оставить потомство.

Как мы раскопали в сети призмы: не кормленное скверной оружие разрушается как раз лет за пятьдесят, при этом последние лет пятнадцать тяжело болея. Но наш ото-сан даже после сорока был вполне здоров и бодр, только выглядел на свой возраст. И чувствовал себя соответственно. Животик отрастил, потяжелел. Снова обрел склонность к занудству.

А когда требуемая его… хм... виду кормежка пошла в других масштабах и мамочка исподволь начала развивать эту его нечеловеческую структуру латентную, папуля в один прекрасный день просто проснулся двадцатилетним пацаном рядом с двадцатилетней девушкой, в которую за компанию мутировала маман. И разом как-то поверил во всю эту нашу фантастику с призмами, Мастерами, Оружиями и прочими сюрпризами, что она ему на голову и вывалила.

Ну и того… даже я слышала, как бурно они праздновали сие чудо. Я прям теперь в настороженных непонятках — как скоро ждать братика или сестричку. Только Норайро Татьяна, моя каа-сан, взяла себя в руки уже к вечеру и, переговорив о чем-то с бабушкой Гиттиннэвыт, на следующий день вернула внешние проявления «солидности».

А вот ото-сан все время норовит помолодеть и попрыгать, как тот зайчик на лужайке. Ну прет его быть юным и бодрым, внешность опытного дипломата он старается носить только на людях, даже тут не удержавшись от шалостей — на животик и начинавшуюся лысину не осталось даже намека.

А мама ругается — то ли завидно ей, то ли конспирация, то ли не знаю. Из вредности. Мне лично молодой папа нравится. Он сразу не такой строгий становится, и есть шанс подбить его на какое-нибудь непотребство.

— И много ты уладил в этом конфликте? — Мама, как и положено примерной японской жене, накрыла усевшемуся в позе лотоса отцу на котацу (низкий японский столик с подогревом) и «покорно» опустилась рядом на колени, ожидая вердикта и возможности подлить главе семейства чаю.

— Ваша матушка — Мастер, а отец — Оружие, я же правильно чувствую? — вдруг тихим шепотом на ушко выдал мне Ричард, во все глаза наблюдавший за этой сценой.

— Ага, — кивнула я, навострив локаторы: что там ото-сан сейчас про родителей моего принца расскажет? Но папенька по обычаю никуда не спешил — раз уж играем в традиции, значит, играем. А вот блондин в ухе не унимался:

— Тогда… традиции вашего клана отличаются от общепринятых норм приличия?

— Почему? Все как раз как у всех… А! Да не, это они играются в правильную японскую семью, не обращай внимания. Тут положено так: мужчина главный, женщина делает вид, что она рыбка без мозгов, но красивая, услужливая и почтительная. Ща погоди, они положенный ритуал оттарабанят и сразу станут похожи на нормальных людей. Мама говорит, что это необходимо для поддержания навыка, а то к нам часто важные гости приходят, или на приемы приглашают, где все эти танцы с бубнами обязательны.

— Эм… они… — слегка запинаясь, парень попытался все же вычленить главное, — тренируют ритуалы абориге… то есть местного населения? — наконец подобрал формулировку он.

— Во! Отлично сказал! — обрадовалась я. — Ма-ам! Завязывайте тренировать ритуалы аборигенов! Давайте ближе к делу!

— Риса-чан! — хором сказали родители и посмотрели на меня укоризненно. То есть я бы даже поверила, если бы они меньше пыжились, стараясь не ржать.

— Уже восемнадцать лет как Риса! Пап, давай рассказывай! Что там родители Ричарда? Ты же их уломал? Уломал же? Ты ж можешь, ты самый крутой в этом деле!

— Риса, побойся ками. И хватит говорить о мальчике как о вещи или брошенном щенке, которого ты нашла в коробке и просишь оставить, — нахмурилась мама.

— Угу, даже интонации те же, — сказал уже ото-сан.

— Ничего я не как о вещи! Правда, Рич? — Я ткнула блондина локтем в бок, а потом порывисто обняла поперек груди. — Он сам сказал, что я ему нравлюсь!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ричард вздрогнул и поперхнулся воздухом. Папочка все же заржал, а мама попыталась сделать на физиономии надпись «Риса — плохая девочка», но у нее так себе вышло. Лишь высокое белое бревно сидело с идеально выпрямленной спиной и не дышало. То есть как раз дышало. Я очень четко дозировала сумасшествие и бесцеремонность, не забывая краем глаза наблюдать за малейшими изменениями его мимики. И раз за разом ловила его на самом краешке, подставляя ладони. Очередная моя выходка так его вздрючивала, что парень забывал свои печали и начинал возмущаться.

— Так, ладно, и правда ближе к делу, — решил папа, когда отсмеялся. — А то парень инфаркт схлопочет от наших шуточек. Слушайте. Дело обстоит следующим образом.

Ричард:

«Молчи и анализируй, молчи и анализируй», — повторял я себе мысленно, наблюдая за бытом чужого клана. Непривычные для меня разговоры, обстановка, эмоции — все это сбивало с толку, и только практически сросшаяся с лицом маска пусть и трещала по швам, но еще держалась. Годы муштры делали свое дело. И все же… я чувствовал, как все это бьется волной о плотину самоконтроля. Еще немного — и вся конструкция рухнет, несмотря на все мои попытки.

Потому что молчать и анализировать было трудно! С одной стороны, меня дико бесила вся эта клоунада. Она раздражала хотя бы потому, что не может этого быть! Это явно некая наигранность, разговоры с чрезмерной веселостью и показушным игнорированием проблем. Как будто проникновение чужого человека на их территорию, враждебно настроенный великий клан и проблемы с порталами и перемещениями — это такая незначительная мелочь. А вот вывести чужое Оружие из равновесия разыгрыванием сцен «местных традиций» — вот дело первостепенной важности.

Ну не могут же они на самом деле быть такими… ржа побери, уверенными в себе и в своем превосходстве! Как будто дети, убежденные в том, что все их шалости и игры сойдут с рук. Или могут? А ведь сходило! И сходит. И… Бе-ес-сит! Точнее, выводит из себя! Нельзя терять концентрацию даже в мыслях.

А еще раздражение возникало потому, что зависть — отвратительное чувство. Почему они могут так… так… у меня даже слов таких нет! Я — никогда! Со мной — никто, ржа! Ржа! Не смей ныть, жалкий перочинный ножик, даже в мыслях! Услышь твои стоны глава клана, тебя бы уже ждал карцер, а то и вовсе тренера для перековки.