Запрещенные друг другу (СИ) - Александер Арина - Страница 43

— … так дальше не может продолжаться. Это нечестно по отношению ко всем, и к тебе — в первую очередь, — ошарашил Марину заявлением о расставании вполне себе равнодушным голосом. Он сказал это таким тоном, как ещё недавно предложил поехать домой и поговорить в непринужденной обстановке. Словно не на адские муки её обрекал, а говорил о чем-то несущественном.

Так просто. Даже бровью не повёл. Стоял, смотрел на неё выжидающе, а в глазах… ни капли жалости, ни капли понимания той боли, что испытывала сейчас, пытаясь не разреветься дурниной.

«Это»?.. Всё, что было между ними, он поместил в одно «это»?

«Ко всем»? К кому это — ко всем? К ней? Да. Даже не обсуждается. Но никак не к той дряни, что стала между ними.

В глазах предательски защипало. А вот это уже лишнее.

— … ты умная смышленая девушка и должна понять меня, — безжалостно хлестал словами, выбивая из легких воздух. — Я не могу обманывать тебя и дальше, не могу обещать то, что стопроцентно не смогу дать.

— Почему? — сорвалось с её губ едва слышно. Вал, стены, мебель — всё поплыло перед глазами. Ухватилась руками за стол, сохраняя равновесие.

— Марин, — предпринял попытку подойти, но она выставила вперёд руки, не подпуская к себе. После такого заявления она видеть его не могла, не то, что испытывать прикосновения. — Я не знаю, — вздохнул, вернувшись на прежнее место. Их разделяла барная стойка, а такое впечатление, словно целая пропасть. — Могу только сказать: я не хотел, чтобы так получилось. Ты действительно мне нравишься и…

— Да пошёл ты со своим сочувствием знаешь куда? — закричала из последних сил, срывая голос. — Со своими овцами будешь так сюсюкаться, понял? — выплюнула скопившуюся желчь, изнывая от испепеляющей ревности. — Что, натрахался — и всё, стала ненужной?

Вал поморщился, скрестив на груди руки. Понимал, что неприятно. Ожидал, что будет нелегко, и в силу Маринкиного возраста был готов закрыть глаза на многие моменты, но всё же надеялся, что Военбург сможет проявить чудеса разумности, приняв известие о расставании с куда более спокойным выражением лица.

— Ты сейчас продемонстрировала свой характер далеко не с лучшей стороны. Я думал, у тебя больше мозгов.

Ему в ответ показали средний палец. Зашибись, блдь. А он ещё уповал на нормальный диалог.

— Давай ты сейчас успокоишься и начнешь хотя бы немного сдерживаться, — процедил холодно. — Я тебе никакой-то там двадцатилетней пацан, чтобы так со мной разговаривать. Сейчас выставлю за дверь без всяких объяснений, и будешь тыкать свой «fuck you» пока не лопнешь. Я. Ясно. Выражаюсь?

Марина горько усмехнулась. Куда уж яснее. Не собралась она закатывать истерику. Несмотря на молодой возраст, голова на плечах имелась. Немало подруг оказалось в подобных ситуациях. А некоторых и вообще, бросали едва не в день свадьбы. То ли не нагулялись их «папики», то ли испугались ответственности, фиг поймешь, но то, что они ни с того ни с сего разрывали отношения, бросая своих «бусинок» и «вишенок» в два счёта — было горькой реальностью. Им просто указывали на дверь, «успокоив» напоследок дорогущим презентом в виде машины или путевки на Сейшелы и всё… конец сказочным надеждам, добро пожаловать в серые будни.

В большинстве случаев её знакомые не любили своих «благодетелей», а только пользовались их возможностями, связями, деньгами. Продавали молодость, прикрываясь искусной демонстрацией чувств. Но ведь она не такая. Почему он так и не понял этого?

Плевать она хотела на горький опыт подруг, мамины опасения и бабушкины предостережения. Последняя, будто обезумела, только то и делала, что названивала по десять раз в день, взяв за цель довести её до белого каления. Не понравился ей Вал видите ли. Скользкий, наглый, самоуверенный. Бабник! Ну да. Последнее — вообще серьёзное основание. Такое впечатление, что Софья Ивановна специально поехала в город и прошлась вдоль всех подъездов, собирая нелицеприятные слухи о Дудареве, не упустив возможности перечитать местную желтую прессу за последние пять лет.

Пофиг. Кто бы там что не говорил, чхать она хотела. Посылала всех лесом, упрямо следуя зову сердца, но сколько не противилась, не закрывала уши, а всё равно насторожилась. Бесконтрольно, где-то на подсознательном уровне учуяла предупреждающий звоночек, начав обращать внимание на такие мелочи, как задержка на работе, вспыльчивость, отсутствие настроения.

Такое чувствуется. Улавливается неким шестым чутьем. Впитывается сухостью голоса, потухшим взглядом, натянутой улыбкой.

Ей никто ничего не обещал, в любви не клялся. Осыпали комплиментами — да. Рассказывали, как хорошо с ней, какая она умопомрачительная и ненасытная в постели — тоже было. Ей вручили ключи от квартиры, заверив, что всё серьёзно и одновременно отстранились, построив вокруг себя ограждение, через которое как ни старалась, так и не смогла перепрыгнуть.

Тогда радовалась этим ключам, витала в облаках, примеряя на себя роль полноправной хозяйки двухуровневой квартиры, и… допустила огромную ошибку. Взяла и потащила Дударева к родителям. Зачем, спрашивается?!! Кто так делает?

А может, дело и вовсе не в родне, а в том чертовом признании в любви? Хотелось ведь как лучше. Тяжело молчать, когда распирает изнутри, когда даже в дождь светит солнце, а на душе вечная весна. Хотелось, чтобы знал, поверил в её чувства, отнесся со всей серьёзностью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Дура!!!

На какой-то миг потеряла контроль над телом, и, не отдавая отчёта своим поступкам, накнулась глазами на талелку с фруктами и, крепко зажмурившись, запустила в Дударева попавшимся под руку яблоком, растеряв те ничтожные крохи самообладания, что ещё тлели внутри неё каким-то чудом.

Он ловко увильнул, пригнув голову, и метнул в её сторону насмешливый взгляд.

— Полегчало? — поинтересовался с ухмылкой. Думала, что он взорвется, выйдет из себя? Да она даже не представляет, насколько он привыкший к таким номерам.

— Нет, — произнесла с придыханием, чувствуя, как дрожат от переизбытка чувств руки, и снова потянулась к тарелке.

— Успокойся, — процедил уже холодно, заиграв скулами. — Хочешь выпустить пар — у меня есть боксерская груша, а мою кухню громить нехрен.

Не делая резких движений, Вал начал приближаться к девушке, не отрывая от её рук глаз. Она медленно отступала к двухметровому холодильнику, и с бурно вздымающейся грудью следила за каждым его шагом.

Раскурочить бы тут всё, разнести на щепки, располосовать это красивое лицо ногтями, стерев с лица ехидную ухмылку.

— Чем же я так не угодила тебе? — поинтересовалась с болью в голосе, борясь с подступившими рыданиями. Уйти по-английски, громко хлопнув дверью, теперь вряд ли получится. Разве что позорно сбежать и то, не уверенна, что смогла бы.

Вал благополучно обошел стол и остановился в шаге от Военбург, наблюдая за её трясущимися руками.

— Дело не в тебе.

— А-а-а, ну да, — рассмеялась натянуто, остервенело смахнув с ресниц хлынувшие слёзы. Нельзя показывать перед ним слабость, нельзя вести себя, словно избалованный капризный ребёнок, у которого отняли любимую игрушку. Но как же тяжело взять верх над эмоциями, когда внутри всё истекает кровью. — Конечно, дело не во мне, а в ней, да? И что же в ней такого? Чем она лучше? Может, она моложе?.. Красивее?.. Богаче?..

Её слёзы вызвали в нем двоякие ощущения. С одной стороны, испытывал неизведанное доселе чувство вины. Хотелось успокоить, рассказать, почему именно так, а не иначе. Марина стала первой, кому он отдал дубликат ключа, с кем просыпался на протяжении двух месяцев, завтракал, ужинал. С кем действительно могло что-то получиться. А другой… разве он что-то обещал? Признавал, дал ложную надежду, впустив в свою постель на постоянной основе, но разве это показатель? В его мире — нет. В её? Судя по набирающей обороты истерике — да.

— Тебя это совсем не касается, и отчитываться перед тобой я уж точно не собираюсь, — вспылил, потеряв терпение.