Как на роду написано ... (СИ) - Борискин Александр Алексеевич - Страница 2

«Спасибо за человеческое ко мне отношение. Сохрани мой подарок. Тебе пригодится. Он меня хранил до тех пор, пока выполнял приказы, а не своевольничал. Этот оберег мне отдал дед перед тем, как я был призван в армию. Он не раз спасал меня от смерти. Я его тебе отдаю потому, что у меня началась гангрена и врачи сказали, что помочь мне ничем не смогут. Этот оберег работает только в случае, если его владелец с ним расстался добровольно по собственному желанию или снят с убитого владельца. При краже амулета или насильственном изъятии он работать не будет. Пусть он будет лучше у тебя, чем не знамо у кого после моей смерти.»

Больше я этого человека не видел, да и не хотелось мне с ним встречаться.

После госпиталя меня комиссовали, и я женился на твоей матери: она как раз вернулась в Ленинград из эвакуации.

Полученный от «косаря» минерал я не выкинул, а засунул в чемодан и забыл о нём. Недавно перебирал вещи из него, и он попался мне на глаза.

- Пап! Покажи его. Хочу посмотреть!

Отец сходил к письменному столу и вынул из него коробку, где хранил свои награды. Вынул из неё завёрнутый в газету кусок минерала и показал нам с матерью. Она смотреть его не захотела, я же с интересом повертел оберег в руках.

- Как этот минерал, похожий на стекляшку, мог оберегать человека? От чего? – спросил я отца.

- Не знаю. На войне и не такие амулеты люди хранили, верили в их чудодейственную силу. Правда, не всем эта вера помогала.

Потом отец опять спрятал минерал в коробку.

- Дай мне эту стекляшку. Я в свои «драгоценности» её спрячу и буду там хранить!

- Да возьми, мне она не нужна.  Не верю я в её силу.

Так этот оберег и оказался у меня.

А спустя три дня отца не стало: по дороге с работы у самого дома его убили. Свидетели видели, что убийца что-то искал у него на груди. Следствие велось серьёзное: отец работал в «военном почтовом ящике» - занимался оборонными заказами. Мать рассказала о «косаре» следователям. Те съездили в Горцы, но «косаря» в живых не застали: на следующий день после убийства отца он повесился. Соседи рассказали, что последний год тот пил по-чёрному, вот и допился до самоубийства. Преступление так и не было раскрыто.»

Прошло шестьдесят четыре года. Володя превратился в Соколова Владимира Петровича, подполковника в отставке. Он, битый жизнью, отдавший много лет службе в пограничных войсках, начиная со службы рядовым в Карелии на границе с Финляндией и закончив её преподавателем в Голицынском военном институте Федеральной пограничной службы РФ, последние два месяца безвылазно сидел дома в самоизоляции в связи с пандемией коронавируса. Не вылезал из интернета. Поскольку с этой новой болезнью: «ковид 19» было очень много неясного, как лечить, как себя вести при тех или иных признаках и т.п., он, погуглив, начал тщательно просматривать информацию о случившейся в 1917 – 1921 годах пандемии гриппа, названного «испанкой». Миллионы умерших людей по всему миру. Болезнь то отступала, то, волнами возникала снова. Мир болел ею практически до начала 21 века, пока учёные не создали от неё лекарство под названием «тамифлю». Название было очень необычным и намертво врезалось в его память.

«В наше время все усилия учёных брошены на создание вакцин для прививок от «ковид 19», о лекарстве от этой болезни пока даже не говорят.»

Последние три года Владимир Петрович был не при делах: после отставки в конце девяностых возглавил службу безопасности в одном небольшом коммерческом банке, расположенном в Москве, где проработал до 2018 года, отметив там своё семидесятилетие. Последнее время не работал, занимался рыбалкой, сделав её своим хобби летом и зимой. Жил один в однокомнатной квартире в Одинцово: дети выросли, жена ещё пять лет назад покинула этот мир.

«Сколько же этот карантин будет продолжаться? Весной на рыбалке так и не побывал, а уже июнь наступил! Неужели в этом году опять всё лето дома просижу? Был бы моложе, меньше опасался бы коронавируса. Ведь и в семьдесят три пожить-то хочется. Хоть бы до восьмидесяти лет дотянуть, несмотря на проблемы с сосудами и сердцем. Вот как назло кашель уже два дня мучает: как бы в больницу с этим вирусом не угодить. Жаль, у меня вторая группа крови. Говорят, старики с этой группой крови и моими болячками оттуда только ногами вперёд выходят.»

Подозрения его подтвердились: температура поднялась неожиданно и очень быстро. Скорая помощь отвезла пенсионера в Коммунарку, где, несмотря на интенсивную терапию и недельное нахождение под аппаратом ИВЛ, сердце не выдержало, и подполковник скончался.

Единственное, что Владимир Петрович успел сделать перед приездом скорой помощи – это надеть на шею амулет, подаренный отцом в 1956 году.  Во время службы он всегда надевал его, когда намечались какие-либо особые мероприятия, могущие привести к тяжёлым последствиям. И никогда амулет ещё его не подводил. Оберегал.

Владимир Петрович открыл глаза: взгляд упёрся в серый дощатый низкий потолок с висящей посередине керосиновой лампой. Свет в комнату проникал из двух маленьких окон, расположенных под самым потолком. Он лежал на кровати лицом к ним. Комната, в которой страдалец находился, походила на больничную палату, поскольку там было не менее десяти кроватей с лежащими на них людьми в той или иной степени перевязанными бинтами. Однако тяжёлый дух, немытый пол и грязь на стёклах окон не позволяли это с уверенностью утверждать.

«Не понял! Ведь я лежал в отдельном боксе на двоих в Коммунарке под аппаратом ИВЛ и вдруг оказался здесь.»

Он пошевелил ногами и руками: всё работало, только правая нога в районе бедра сильно болела. Владимир Петрович откинул простыни: бедро правой ноги было забинтовано и на повязке расплывалось пятно уже засохшей крови. Бинты также были серые, неприглядного вида. Рана давно не перевязывалась.

«Дышится мне свободно, кашля нет. Температуры – тоже. Аппарат ИВЛ и капельницы у кровати не стоят. Что же случилось с ногой? И что за место, где я оказался?»

Владимир Петрович провёл рукой по голове и вздрогнул: на ней были волосы! И огромная шишка на темечке, отдающаяся сильной болью при касании. Только сейчас обратил внимание на свои руки: это были не его руки. Совершенно без выступающих перекрученных вен, покрытые густыми чёрными волосами и со шрамом на правом предплечье, которого у него ранее не было. Пальцы длинные с хорошо ухоженными ногтями.

Лицо тут же покрылось испариной: он всё вспомнил!

- Любезный, - обратился поручик к больному, только что завершившему бритье, - не одолжишь мне на минутку зеркало.

«Не так уж и плохо! Бледноват, щёки ввалились, мешки под глазами, волосы давно не мыты … Но лицо симпатичное, глаза голубые, нос тонкий и прямой, уши не оттопыренные, волосы чёрные, зубы все на месте, белые. Даже щёточка усов над верхней губой. Что ж, будем жить!»

«В августе 1916 года через Архангельск на кораблях конвоя поручик Северцев Владимир Павлович в составе третьей особой пехотной бригады Российской армии, которой командовал генерал-майор В.В. Марушевский, оказался во Франции. Особенно сильно часть, в которой служил поручик, была потрёпана в боях весной 1917 года в так называемом «наступлении Нивеля». Она понесла большие потери и была отведена на отдых и переформирование в военный лагерь Ла-Куртин в районе Лиможа. Однако революционные настроения из России уже охватили русские войска во Франции, и они требовали возвращения на родину и прекращения войны. Вместо этого местные власти приказали им вернуться на германский фронт. Произошёл бунт, который был жестоко подавлен. Русским солдатам и офицерам было предложено либо войти в состав французских частей и вернуться на фронт, либо трудиться на французских предприятиях. Ещё можно было отправиться на каторгу во французские колонии в Северной Африке. О возвращении в Россию пока речи не было.