Грязная жизнь (ЛП) - Аврора Белль - Страница 39

Я также вернулась к простой старой Алехандре.

То как он называл меня малышкой…

Дерьмо. Это все, что нужно, чтобы завоевать тебя, — ласкательное имя, которое он, вероятно, использует с каждой женщиной, которую встречает? Какая трагедия.

Я трясу головой, чтобы прояснить свои мысли. Этот человек опасен для меня. Этот человек, вероятно, является причиной моей смерти, если бы не он сам. Я не должна ему доверять.

Эмоции были непостоянны. Разговоры были дешевкой. Это действия, которые говорят громче, чем слова.

Действия, подобные прошлой ночи?

Не произнеся ни слова, я принимаю сидячее положение, неловко подняв руку и пытаясь согнуть локоть так, как никогда не согнулся бы естественным образом. Но я сижу тихо, мой разум затуманен сном и лишен каких-либо реальных мыслей. Мне интересно, скучают ли по мне сестры, или они разочарованы во мне, в том, что я сделала.

Большая часть меня надеется, что Вероника, моя самая близкая сестра, моя лучшая подруга, поймет, что у меня были причины так поступить.

Были причины так поступить, думаю я с холодным смешком. Это звучит как поступок подростка, например, взять машину без разрешения или одолжить бриллиантовые серьги твоей мамы и потерять одну. Нет. «Были причины так поступить» является плохой фразой для использования. Такие поступки не должны заканчиваться холодной, насильственной смертью человека. Ну, обычно нет.

Я хотела почувствовать себя виноватой из-за безвременной кончины Дино, но, боже, помоги мне, я не могла даже немного соболезновать или сожалеть. Скорее, мне было тепло. Я почувствовала, как мои легкие расширяются до предела. Я снова могу дышать.

Моя причина, почему я сделала то, что сделала, была проста.

Я потеряла все свои основные права человека. Отчаяние было моей главной мотивацией.

Мои грустные мысли покидают меня, когда дверь ванной открывается, и из облака пара выходит Юлий, одетый в слишком темные, для темно-синих, джинсы с расстегнутой пуговицей.

Капли воды прилипли к его точеному торсу, как будто они совсем не хотели прощаться с его телом, и пока мои глаза блуждают по его безумно загорелому торсу, я не виню себя. Юлий замечает мой взгляд и замирает. Его живот на мгновение сжимается, прежде чем он делает шаг вперед. Медленное движение потрясает меня, и мои щеки вспыхивают от смущения, когда удивленным взглядом встречаюсь с его прикрытыми глазами.

Дерьмо.

Меня поймали.

От этой мысли у меня сводит живот. Смущение согревает меня.

Юлий массирует одно широкое плечо большой рукой, и я могу сказать о его дискомфорте, но он никогда не показывает свою боль.

Прошло так много времени с тех пор, как мужчина прикасался ко мне нежными руками или целовал долго и медленно, с чувством. Мой взгляд останвливается на этих полных, ненамеренно манящих губах, и я задаюсь вопросом, каково это — целовать мужчину, которого хочу поцеловать, а не того, кого вынуждена.

Мысли были не правильными. Даже глупыми. Я не должна была думать об этом, тем более о Юлии. Особенно о Юлии.

Я сказала себе, что это только потому, что он чрезвычайно привлекательный, даже можно сказать великолепный, и что близкий контакт с мужчиной такого роста, как Юлий, должен пробудить некоторые чувства в женщине, которая жаждет любви.

Это смятение.

Я снова скольжу взглядом по его красивому лицу и останавливаюсь на полных губах. Подавливаю печальный вздох.

Безобидная влюбленность.

Влюбленность — это все, что может быть.

По правде говоря, я никогда не чувствовала такого влечения к мужчине, основанного только на его внешности. Его темные, короткие, аккуратно подстриженные волосы. Вчерашняя щетина на щеках. То, как он держится, высокий и угрожающий. Безупречная светло-коричневая кожа, высокие скулы, сильный нос и мужественный подбородок. Эти губы…

О боже, эти губы. Они были плодом чистой фантазии.

Его слегка жилистые плечи. Размер его рук. Я смотрю на его босые ноги, и внутри у меня все сжимается. Перевела свой взгляд в его льдисто-синий, который делает это со мной. Все было при нем, даже его мудрость. И это должно было быть самой далекой мыслью, но я хочу, чтобы он снова обнял меня, как прошлой ночью. Ощущение его сильных мускулистых рук вокруг меня пробуждает во мне чувства, которые я считала давно умершими.

Дерьмо, но это что-то значит для меня. Это важно. Это что-то горько-сладкое, что-то, что я хочу исследовать, чертовски хорошо зная, что этого никогда не случится.

Я крепко сжимаю ноги, слегка шокированная тем, как тепло скользит вниз по груди и поселяется в нижней части живота, сопровождаемое легкой пульсацией.

Знать, что у меня нет иммунитета к мужскому телу, было захватывающе.

Это значит, что после Дино есть жизнь, и я больше не хочу умирать, потому что в конце длинного, темного туннеля все еще есть надежда для меня. Очень маленький лучик надежды, но все же надежда.

Юлий входит в гардеробную и так же быстро выходит, натягивая тонкий кремовый свитер. Вещь кажется мягким и теплым. Когда мужчина приближается ко мне, мне хочется протянуть руку и самой почувствовать прохладную шерсть. Я пячусь, укоризненно сжав пальцы.

Юлий наклоняется надо мной, и я закрываю глаза, вдыхая теплый, пряный запах его одеколона. Когда он расстегивает наручники, моя безвольная рука начинает падать, но он крепко держит ее. На моем лице появляется страдальческое выражение, и я приоткрываю рот, когда его длинные пальцы начинают разминать затекшие мышцы. Это ощущение чудесно.

Он ощущается потрясающе.

Юлий, должно быть, внимательно наблюдает за мной, потому что принимает мое страдальческое выражение лица за настоящую боль.

— Мне не нравится надевать на тебя наручники, но ты не оставляешь мне выбора. — При этих грубых словах я смотрю на него, и Юлий продолжает, разминая мышцы моего предплечья. — Что бы ты ни думала, мне не нравится, что тебе больно. Если бы я мог, то отпустил бы тебя. — Его признание ошеломляет меня. — Но Гамбино хочет твоей смерти, и я должен ему что-то дать.

Тяжело дыша, я сглатываю и выдерживаю его взгляд.

— Я не хочу умирать. — Мое признание оказывается чистой правдой.

Его взгляд на мгновение смягчается. Его руки разминают мою ладонь еще секунду, затем его пальцы скользят вниз по моему запястью, затем обвиваются вокруг моей руки на мгновение, прежде чем он кладет ее на колени. В его голосе слышится сожаление.

— Это не мое дело. — Юлий отпускает меня и делает маленький шаг назад, его глаза смотрят на меня, его взгляд осторожен. — Не мое, если только ты сделаешь его моим.

Я открываю рот в попытке спасти себя, и все слова умоляют вырваться, но я закрываю его так же быстро. Я напоминаю себе, что все мужчины в моей жизни либо бросали меня, либо причиняли мне боль, и этот человек сделает то же самое. Было бы мудрым решением — следить за любыми уловками, которые планировал использовать Юлий.

Этот человек не хочет помогать мне. Он хочет манипулировать мной.

Юлий ничего не упускает и раздраженно качает головой. Он слегка шевелится, уперев руки в бока и выжидающе глядя на меня.

— Я не смогу тебе помочь, пока ты не поговоришь со мной, маленький воробышек.

Мне так хочется стать его воробышком, но мое тело сворачивается клубочком, щеки розовеют, и я тихо отвечаю:

— Я хотела бы принять душ. — И добавляю: — пожалуйста. — Чтобы не показаться неблагодарной.

Пройдя вперед, Юлий хватает меня за локоть и ведет меня в ванную. Я вхожу внутрь, и дверь за мной закрывается, отчетливый звук щелчка эхом отозывается в белоснежной ванной.

Я с тоской смотрю на душевую кабину, тянусь за край грязной рубашки, но потом колеблюсь.

Что, если Юлий решит вернуться, пока я принимаю душ?

Я не могу позволить ему увидеть себя.

Мгновенное решение заставляет меня снять лифчик, проскользнуть в пройму блузки и брюк, но оставить нижнее белье и порванный грязный топ. Включив воду, я жду, пока температура не станет подходящей, затем делаю шаг под теплые струи воды, намочив волосы. Я дважды вымываю голову шампунем и чувствую удовлетворение, только когда мои волосы начинают скрипеть от чистоты. Кондиционера я не замечаю, но жаловаться не собираюсь. Я снимаю пластырь с раны на пятке и осторожно промываю ее. Это очень больно, но я не говорю ни слова, чтобы Юлий не ворвался посмотреть, что случилось. Я тщательно намыливаюсь и не спеша ополаскиваюсь, а когда я становлюсь официально чистой, и моя кожа приобрела оттенок красного, я остаюсь под струей с закрытыми глазами, просто потому, что это успокаивает мою душу.