Подземелья Лондона (СИ) - Блэйлок Джеймс - Страница 5

Через раздвижную крышу амбара должен был вылетать дирижабль, который принадлежал Сент-Иву, но был невосстановимо разрушен, когда профессор направил воздушный корабль сквозь стеклянную крышу-купол собора Оксфордских мучеников. Теперь ничего не осталось ни от собора, ни от дирижабля. Случилось это год назад, прошлой весной, незадолго до появления слона, и расходы на новый дирижабль были слишком велики, чтобы планировать его постройку. На смену ему Сент-Ив купил воздушный шар, доставка которого ожидалась со дня на день, отчего и слон, и подвижная крыша амбара стали чрезвычайно важны.

— Кажется, я закончила, — сказала Элис от своего рабочего стола. Одетая в парусиновые брюки и такую же блузу, пошитые из ткани, которую стирали с абразивами, пока та не становилась мягкой и струящейся, высокая — почти шесть футов без обуви, — с длинными черными волосами, небрежно собранными сзади, она была великолепна. Элис показала мужу вывязанную мушку, которую держала за крючок; мушка поблескивала в свете, падавшем из окна. — Весенняя бурая. Что думаешь?

— Дивная вещь. Будь я рыбой, заглотил бы тут же, невзирая на сезон.

Элис выглядела невозможно привлекательной в этой простой одежде, которую носила только дома и называла «ленивым нарядом». Утренний ленивый наряд Сент-Ива состоял из цыганской рубахи, расшитой орхидеями, бархатной, очень экзотичной, но полностью вышедшей из моды и гибельно заношенной — некогда плотный ворс вытерся на локтях до основы.

— Перо из крыла? — поинтересовался Лэнгдон.

Элис радостно разглядывала муху.

— Да, скворца, милый, — молодого, пока перья не почернели. Тут синий, желтый и коричневый — сможешь разглядеть цвета, если посмотришь ближе, — а вокруг тела мушки намотан шелк цвета примулы, с витком желтого вокруг крючка. Боюсь, получилось чересчур пестро, но как украшение мне нравится.

Элис сегодня казалась особенно веселой, и удовольствие, которое она испытывала, вывязывая мушку, подчеркивало ее природную красоту, несколько в данный момент причудливую благодаря очкам с увеличительными стеклами, требовавшимися для тонкой работы, — глаза женщины казались необычайно огромными. Моменты, когда Элис не чувствовала себя счастливой, были редки — и хвала небу, ибо когда покушались на нее или в особенности на кого-то из близких, включая Сент-Ива, она, не раздумывая, выплескивала на обидчика свой гнев. Года четыре назад ей случилось огреть человека по затылку дубовой доской трехдюймовой толщины, поскольку ее мужу угрожали. Профессору в целом нравилось быть женатым на женщине, которая способна разорвать его на кусочки, если ей того захочется, — к счастью, эта идея пока не приходила Элис в голову, потому что Сент-Ивы всё еще были влюблены друг в друга. Лэнгдона никогда не влекли тепличные лилии, к общению с которыми призывал мистер Диккенс (похоже, и самого мистера Диккенса они не очень интересовали).

— Это ведь соответствует рекомендациям твоего дядюшки Уолтона по поводу ловли форели, да? — спросил Сент-Ив.

Исаак Уолтон, знаменитый аристократ-рыболов, приходился Элис двухсотой водой на киселе. Страсть к рыбной ловле Элис унаследовала от тети Агаты, скончавшейся два года назад, вместе с домом и собственностью. Ее тетя Агата Уолтон была отличным рыбаком и натуралистом-любителем. Рыбы, населявшие реку Мидуэй, что протекала менее чем в двухстах ярдах от входной двери, несомненно, устроили праздник, услыхав, что их старинный недруг в облике пожилой леди отошел в мир иной. Но теперь они жили в страхе перед Элис.

— Нет, эту идею я взяла не у дяди Уолтона, — улыбнулась миссис Сент-Ив, взяв книгу, лежавшую раскрытой под стеклянным пресс-папье. Книга именовалась «Практическое ужение на муху». — Я заказала ее по каталогу Мерфи вместе с этим пучком перьев, крючками, шелком и проволокой. Утверждается, что она непреодолимо соблазнительна для форели.

— Ты про книгу? Она должна быть умеренно скучным чтением, хотя рыбе, наверное, все равно.

Элис сняла очки и уставилась на мужа с притворным гневом, но не сдержалась и снова улыбнулась.

— Ты… ты сегодня просто невероятна, — сказал ей Сент-Ив. — Мы могли бы отправиться в спальню вздремнуть, если почувствуем… э-э… сонливость. — Детей, Эдди и Клео, увезли в Скарборо, к бабушке Элис — старой миссис Типпет.

— Вздремнуть? — спросила Элис. — Или заняться любовью? Да тебе явно стоит заняться чем-то прочищающим мозги, поскольку ты путаешься в эвфемизмах! Ради бога, скажи просто. В каком это смысле я невероятна? На мне холщовые брюки, заляпанные краской и клеем, а мои волосы явно закалывала какая-то сумасшедшая. Тебя что, привлекает только мой ум?

— Весьма опосредованно, — ответил Сент-Ив. — Все дело в этих очках — твои глаза в них выглядят совсем лягушачьими, отчего у меня начинает колотиться сердце. Ты же знаешь, я обожаю лягушек.

— О, это я отлично знаю, хотя изо всех сил стараюсь не придавать этому значения, и лестью меня тоже не возьмешь. Как думаешь, не слишком рано для стакана холодного ромового пунша? Может, возьмем его с собой наверх — он отлично дополнит картину бесшабашного разгула, если я правильно разгадала твои намерения.

— Да. Я как раз хотел сказать, что ты проникла в самую суть замысла. И для всего, что связано с разгулом, понятий рано или поздно не существует. Сейчас же пойду смешаю порцию-другую, — Сент-Ив встал, намереваясь направиться в кухню, но услышал чьи-то шаги на крыльце; в окне показалась фигура почтальона. Едва профессор открыл дверь, тот вручил ему два письма и экземпляр «Корнхилл Мэгэзин». Журнал Сент-Ив отложил для Финна Конрада. Одно письмо — из Скарборо, адресованное Элис, — извещало, что все прибыли благополучно и погода на побережье сносная. Отправителем второго был абсурдно богатый приятель Лэнгдона, Гилберт Фробишер, бывший сталеплавильный магнат и король промышленности, недавно обеспечивший постоянный доход орнитологическому крылу корпуса естественной истории Британского музея — «Птичьему крылу», как Гилберт именовал эту часть учреждения при любой возможности, счастливо хохоча над собственным остроумием. Безрассудно щедрый Гилберт был прекрасным компаньоном, а его радостный смех отлично поднимал настроение — последнее обстоятельство побуждало Фробишера еще выше ценить собственное чувство юмора.

Сент-Ив присел на скамеечку и взрезал конверт перочинным ножом.

— Послание от Гилберта Фробишера, — сообщил он Элис.

— Ответ: «нет», — сказала Элис. — Ты знаешь, я обожаю Гилберта, но если он собирается снова оторвать тебя от меня, я отнесусь к этому с мрачным неудовольствием. Я уже отношусь к этому с мрачным неудовольствием, хотя понятия не имею, о чем письмо. Вряд ли он планирует всего лишь еще одну невинную экскурсию. Он просто помешался на своих затеях, и, похоже, ему ничего другого не остается, кроме как втягивать в них своих друзей. Вот к чему приводит неуемная энергия, умноженная на нежелание заниматься полезным делом.

— Вовсе нет. Он только что вернулся из второй поездки на Карибы, — ответил Сент-Ив, — и написал, что кто-то нашел полностью сохранившуюся гигантскую гагару в пещере, открытой провалом возле Темзы.

— О да, это стоило трех пенсов за марку!

— Вот тут ты права. Гигантская гагара вымерла сорок лет назад, последний раз встречалась в Исландии, мне кажется. Кости и перья не вызвали бы восхищения, хотя довольно странно, что птица обитала под землей. А вот сохранившаяся тушка — это и в самом деле кое-что, Элис, — Сент-Ив дочитал и сказал: — Ко всему прочему там нашлось что-то связанное с грибком, что озадачило Гилберта и его друга из музея, доктора Джеймса Хэрроу. Хэрроу настоящий ученый — орнитолог и блистательный палеонтолог. Я встречал его время от времени в клубе «Бейсуотер». Гилберт спрашивает, не смогу ли я выбраться в город, чтобы взглянуть на эту гагару, учитывая, что я написал монографию о палеолитической орнитофауне, а также всерьез интересуюсь грибами и их систематикой. Он получил разрешение у Совета по общественным работам обследовать пещеру вместе с Хэрроу. Не стоит упускать время, потому что Совет рвется начать работу по засыпке дыры и восстановлению набережной, которая сейчас в плачевном состоянии.