Лихой гимназист (СИ) - "Amazerak" - Страница 48

— Можно посидеть, только недолго, — произнесла она, наконец.

Мы поднялись на четвёртый этаж, я открыл дверь.

— А вот и моя скромная обитель, — мы прошли в гостиную. — Располагайся, а я пока чай разогрею.

Маша уселась в кресло, а я зажёг газовую лампу на стене, которая лениво разгоняла полумрак тёплым тусклым светом, после достал керосиновую горелку и установил на неё чайник, предварительно налив воды из-под крана.

Вскоре на столе оказались почти все мои запасы съестного: калачи, банка с вареньем, ватрушка и две железные коробочки с разными сортами чая. Повесив сюртук на спинку стула, я сел за стол. Маша устроилась напротив. Она почти всё время молчала, и только отвечала на вопросы.

— Ещё волнуешься? — спросил я. — Это из-за сегодняшнего случая? Уверяют, беспокоиться не о чем, с нами всё будет в порядке, если конечно мы не будем болтать о чём не следует.

— Да, да… конечно. Я понимаю. Прости. Просто… да, не могу придти в себя. Я так испугалась, когда поручик опять подошёл к нам. До сих пор не по себе.

Мы посидели ещё немного, но разговор не клеился.

— Ладно, — сказал я, видя, что Маша не в настроении. — Наверное, тебе пора домой. Отец будет ругаться.

Маша не двинулась с места.

— Но если хочешь ещё побыть, я не возражаю, — добавил я.

— У тебя тут так спокойно, — произнесла Маша, оглядываясь по сторонам. — Хорошая квартира. Только чего-то не хватает. Пусто здесь. Сюда бы ковёр постелить, а на стены можно повесить картины и зеркало. Диван тоже не помешал бы, и горка с посудой.

— С наведением уюта у меня проблемы. Да и когда? То учёба, то тренировки, то по дому дела.

— А прислуга?

— Не держу. Всё сам.

— Удивительно. Даже к нам заходит кухарка, чтобы готовить и пыль протирать. Мы платим ей за полдня. Как ты один справляешься?

— Жизнь научит, — усмехнулся я.

— А вообще у тебя хорошо. Даже уходить не хочется.

— Так не уходи.

— Папенька ругаться будет. Нельзя. А это… единственная комната?

— Есть ещё одна. Показать?

— Пошли.

Я открыл дверь в спальню. Сюда можно было попасть как из коридора, так и из гостиной.

— И эту бы комнатку тоже обставить, — улыбнулась Маша, обернувшись ко мне. — И было бы очень неплохо.

Я обнял её за талию, притянул к себе и стал целовать шею. Маша закрыла глаза и лишь сильнее прижалась ко мне.

Повернув её к себе, я принялся покрывать поцелуями губы и лицо девушки. Мы двинулись к постели и уселись на край. Не прекращая ласки, одной рукой я стал расстёгивать Маше платье, а другой — поглаживать её бедро, поднимаясь всё выше. Маша расслабилась, полностью доверившись мне. Казалось, сейчас я мог сделать с ней всё, что угодно.

Под платьем была нижняя рубашка, которую тоже пришлось расстегнуть, прежде чем я, наконец, добрался до небольших округлых грудей, которые тоже принялся целовать.

Во мне бурлила страсть. Даже не помню, когда последний раз испытывал в прошлой жизни такое сильное желание, доходящее до дрожи. Наверное, когда-то давно, в юности…

Мы лежали в кровати нос к носу. Маша закрыла глаза, словно пыталась заснуть, а я смотрел на неё. Мне нравились её черты лица, особенно сейчас, когда они выглядели столь умиротворённо. Казалось, Маша забыла о вчерашнем инциденте. Теперь ей было хорошо.

Она не торопилась уходить, и мне вдруг стало тревожно от мысли, что она захочет остаться. В квартире — оружие, деньги, бумаги с заклинаниями, и как бы Маша мне ни нравилась, ей здесь не место. Провести вдвоём ночь нестрашно, но ни о чём большем и речи идти не могло.

Однако Маша и сама знала, что надо идти домой. Она поднялась, села на кровать и, словно стесняясь своей наготы, прикрылась одеялом.

— Я уже должна быть дома, — сказала она. — Ну и попадёт же мне.

— Скажи, что была у знакомых.

— Всё равно слишком поздно. Никогда во столько не возвращалась. Страшно представить, что папенька подумает.

— Если хочешь, я поговорю с твоим отцом, — сказал я.

— Нет-нет, не надо, — Маша испуганно на меня посмотрела. — Что он скажет? Я не должна… Мы не должны были… Это неправильно.

— Кому какая разница? — я тоже сел на кровать, обнял Машу и поцеловал. — Тебе же хорошо было? Разве что-то ещё имеет значение?

— Не знаю… До нашей встречи мне казалось, что значение имеет только дело, которым я занимаюсь.

— Революция?

— Да. Я только этим и жила. Это же очень важно.

— Как знать… — я вздохнул. — У каждого свои заморочки.

— Что, прости?

— Не бери в голову. Кстати, мы на этой неделе, наверное, не встретимся. У меня дел полно.

— Дел? — Маша изумлённо на меня посмотрела. — Ты же, кажется, закончил учиться.

— Учиться закончил, теперь надо о заработке думать. Иначе на что дальше снимать эту квартиру? От семьи я не получаю ни копейки, приходится обо всём заботиться самому.

— Ты пойдёшь в следующее воскресенье к Фёдору Аркадьевичу?

— Не знаю, — покачал я головой. — Если время будет.

— Пойдём вместе. После собрания сможем погулять по набережной, если погода выдастся хорошей.

— Если не будет важных дел, сходим.

— Понятно…

— Но сюда можешь придти в любое время, если я, конечно, буду дома. Заходи после работы, чай попьём, займёмся ещё чем-нибудь, — я снова прижал Машу к себе, обхватив рукой за грудь.

— Ладно, загляну как-нибудь, если папенька меня сегодня не убьёт, — Маша хихикнула и отстранилась, потянувшись за валяющимися на полу панталонами.

Она оделась, и мы спустились вниз. Я проводил её взглядом до подъезда. Она напоследок обернулась и помахала мне ручкой.

Вернувшись в свою пустую квартиру, я окинул гостиную критическим взором. Возле стен стояли бюро, комод, кресла, посередине — обеденный стол. Выглядела комната так, словно тут и вовсе никто не жил. Маша права: уюта не хватает.

На следующей неделе мне действительно предстояло много дел, и я не хотел отвлекаться на прогулки и прочую ерунду, а вот насчёт воскресного собрания пока не решил: с одной стороны, проку туда ходить нет, с другой — можно приятно скоротать время и послушать о том, что творится в Петербурге. Ведь газеты писали не обо всём.

Я снял и кинул в таз простыню, на которой осталась кровь. У Маши я оказался первым.

В понедельник я на бал не поехал, как собирался изначально, а отправился за город, желая посвятить день тренировкам. Любопытство любопытством, но в скором времени предстояла магическая дуэль, и следовало хорошо подготовиться, чтобы не ударить в грязь лицом.

Так же на этой неделе я намеревался приступить к выполнению заказа. Перво-наперво требовалось выследить человека и понять, каким образом и где его лучше всего ликвидировать. Вариантов было немного. Никогда не любил работать на ближних дистанциях, но пока ничего другого не оставалось. Конечно, теперь я имел преимущество в виде магии, но её следовало применять ограниченно, чтобы не наследить, как у Оглобли.

Со своим секундантам, Николаем Шереметьевым, я встретился в среду на стрелке Васильевского острова. Мы прогулялись по набережной, пока он рассказывал про условия, на которых сошлись они с Ворониным.

Договориться о мирном решении конфликта не удалось. Поединок должен был состояться в пятницу в восемь утра на Чёрной речке. Оружие — магические чары, бой — до первой крови. Воронин согласился на самые мягкие условия, и это ещё раз доказывало, что Меньшикову просто захотелось помериться силами. Договорились и о врачебной помощи. У Николая имелся на примете целитель, к которому он предложил обратиться. Присутствие врача стоило недёшево, но сумма эта билась пополам между сторонами.

Я в свою очередь расспросил о том, какой техникой владеет Меньшиков и что от него ожидать.

— Пётр Меньшиков практикует ледяные чары, — ответил Николай. — Я владею каменными чарами, и могу с уверенностью сказать, что эти две техники весьма схожи друг с другом. Полагаю, Меньшиков будет использовать ледяные стрелы, ледяной щит, и в качестве защиты — ледяную плоть. Возможно, попробует применить град. Он мог бы прибегнуть к удушению водой, но мы условились, что поединок будет проходить на дистанции двадцать пять шагов, на которой подобные заклинания не действуют.