Тайная дипломатия (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 46

Вторую тарелку Яков ел уже обстоятельнее и спокойно, пытаясь жевать беззубыми деснами. Эх, надо ему каши взять, что ли.

– И кто же это тебя предупреждал?

– Я к Артузову подходил, знаю его, еще Фраучи звался, и знаю, что вы с ним друзья. Так тот сказал: Яков, если ты к Володе со своими выкрутасами подойдешь, схлопочешь по полной и в дураках останешься. А если какую гадость сделаешь за его спиной, потом не обижайся.

– А чего же связался-то? – спросил я.

– Не поверил. Думал: мотал я таких Аксеновых… А ты и впрямь…

– Только, извольте обращаться ко мне на вы, – хмыкнул я. – Я с вами, гражданин Вишневский, сиречь, Киршенбаум, гусей не пас. И еще, вы мне, гражданин хороший, и на хрен здесь не нужны и на два хрена, а я вам нужен. Так что излагайте – чего хотите? Для чего вы во Францию прибыли, ко мне явились? Нет – до свидания. Обедом я вас накормил, потом рассчитаетесь.

Я сделал вид, что собираюсь встать и уйти, но Блюмкин остановил.

– Олег Васильевич, мне нужна ваша помощь…

– Слушаю вас, – сделал я такой официозный вид, что самому стало противно.

– Может, не здесь? – робко поинтересовался Яков, оглядываясь по сторонам.

Посетителей, за исключением двух усталых девушек завтракавших после ночной смены (ли ужинавших?) нет.

– Эти по-русски не понимают, можно свободно.

– Ладно, – вздохнул Блюмкин. Подняв взгляд, многозначительно сказал: – Мне высокие товарищи, имен называть не стану, дело важное поручили. Э, чего уж там… Лев Давидович поручение дал. Деньги наличные нужны, лучше в долларах. Сказали: наше торговое представительство поможет. Дескать, Аксе… Кустов – человек ушлый, наверняка, уже и связи приобрел, сделает. И про то, что вы у Игнатьева деньги должны взять, тоже сказали.

– Тогда объясните, гражданин Киршенбаум, какого… нехорошего слова… вы просто не пришли ко мне и не сказали: мол, товарищ Кустов, помощь нужна?

Блюмкин в ответ лишь развел руками и улыбнулся с виноватой улыбкой, в которой если и проглядывала наглость, то самая малость.

– Думал, на шару вас взять. И брюлики сбагрю, и что-нибудь поимею.

– Брюлики? – сделал я заинтересованный вид. – И что за брюлики?

– А нету у меня больше брюликов, – злобно выдохнул Яков, а потом разразился тирадой – Гроз зол аф дир ваксн[1]!

– А если по-русски? – попросил я, поняв, что Яшка желает кому-то умереть, или что-нибудь в этом роде.

– Да хоть по-русски, хоть по-французски – рыло мне начистили, зубы выбили, сволочи! Ну хрен с ним и с рылом, и с зубами. Я поручение Льва Давидовича не выполнил. Как мне теперь домой возвращаться?

Вот те на… В эту минуту Яша Блюмкин напоминал самурая, не выполнившего приказа даймё. Еще немного и себе харакири сделает. Или как там правильно-то? Сэппуку? Впрочем, не суть важно, но я начал понимать, откуда «росли ноги» в репрессиях тридцатых годов, и отчего с троцкистами поступали настолько сурово. Ишь ты, Лев Давидович! Сколько же ты таких самураев вырастил?

– Давайте еще разок и по порядку. Что за брюлики, кому вы их собирались продать, отчего сделка не состоялась, – вздохнул я, словно бы и понятия не имел о бриллиантах. И даже совсем-совсем не догадывался, отчего это сделка не состоялась.

– В общем, бриллианты у меня были, двенадцать штук, – начал повествование Блюмкин. Хитренько поглядев на меня, спросил. – А догадаетесь, товарищ Кустов, куда я их спрятал?

– Ну, Яков, мне-то откуда знать? – повел я плечами. – Не в одежде, я сам проверял.

– А вот хрен тебе, то есть вам, в одежде и были! – торжествующе заявил Блюмкин. – Только не в штанах и не в клифте, а знаете где?

– Понятия не имею, – очень правдоподобно хмыкнул я.

– В пальте зашиты!

– В пальто? Да кто же в пальто драгоценности прячет? – вытаращился я на Якова.

– Вот! – воздел Блюмкин вверх указательный палец с траурной каймой под ногтем. – И все так думают, что в польтах бриллианты не прячут. Мол, пальтишко снимают, его и потерять можно, а зашивают в пиджаки да в подштанники. А кто умный искать начнет, тоже и в клифтах, и в ширинке проверять станет.

– Ну, дорогой товарищ, вы голова, – с уважением сказал я, стараясь не рассмеяться. – Так и в чем же проблема-то?

Главный авантюрист Советской России тяжко вздохнул и поведал мне грустную историю, как нашел в Париже надежных людей, договорился с ними о продаже двенадцати бриллиантов, но они его избили, отобрали и драгоценности, и все наличные деньги. Да еще и обвинили в том, что пытался их надуть, продав стекляшки вместо драгоценностей.

– Так может, это и на самом деле стекляшки? – осторожно поинтересовался я.

– Какие стекляшки? – окрысился Яков. – Я хоть не цойреф[2], но кое-что понимаю. Я эти брюлики сам в Гохране получал, каждый в бумажечку заворачивал, зашивал. И шовчик мой аккуратненький, его никто повторить не сможет!

То, что никто повторить не сможет, это Яша погорячился. Старые большевики, в особенности женского пола, многое могут.

Я попытался выяснить: что это за такие надежные люди, но натолкнулся на стену молчания. Понял лишь, что какие-то адреса Блюмкин получил еще в России от эсеров. Странно. Социал-революционеры его же к смерти приговорили? Впрочем, эсеры бывают разные. И вообще, вопросов много. С чего вдруг Троцкому деньги понадобились? Или у него свои закончились? И какого лешего сюда толкать приехали? (Тьфу ты, почти в рифму.)

– А вот скажите-ка, Киршенбаум, поближе бриллианты продать нельзя[3]?

– А где ближе? – хмыкнул Блюмкин. – В Англию, на аукционе? Так там хозяева могут найтись. В Польше или Германии? В Германии нынче никто не купит, а в Польшу мне хода нет, там Савинков. А тут, как-никак, торговое представительство.

– Все ясно, – кивнул я. – А что от меня-то хотите?

– Сто тысяч долларов.

– А морду тебе вареньем не намазать?

– А пятьдесят?

– Блюмкин, – не выдержал я. – За пятьдесят штук я тебе морду прямо банкой намажу, без варенья. Хочешь?

– Ладно, хотя бы двадцать, – вздохнул Яков.

Нет, в этом мерзавце есть какое-то обаяние, определенно. А говорить в сотый раз, что я в жизни не сталкивался с такими наглецами не стану. А… уже сказал.

– Вот скажи, дорогой ты мой человек, – назидательно проговорил я. – Отчего я должен дать тебе деньги? От любви к товарищу Троцкому? Предположим, я люблю Льва Давидовича. Я его просто обожаю. Троцкому я дал бы и сто тысяч, и миллион, если бы имел, но причем здесь ты? А даже предположить… Яков, только только предположить, что я готов расстаться… ну, скажем, с сотней долларов, а это пятьсот франков, то что я с этого буду иметь?

– Вот, это уже деловой подход, – обрадовался Блюмкин. – Но мне нужно двадцать тысяч. А что ты с меня можешь поиметь, скажи сам.

– А что с тебя взять-то? Я же в торгпредстве служу, чем ты мне помочь сможешь? Ты уже попытался торговать, вон, с побитой рожей ходишь.

– А ты не ухмыляйся, – помрачнел Яков. – Что с меня взять? А ты с меня можешь чью-нибудь жизнь взять… Скажи, кого пришить нужно?

Хм… А ведь интересная мысль. Я-то недавно жалел, что у меня людей нет для небольшой войнушки. Может, Блюмкину это и поручить? В Париже недавно, языка не знает, а уже успел и в морду получить и едва бриллианты не продал. Я бы так не сумел. И совесть у меня останется чистой. Как ни крути, но я и помог товарищу Блюмкину с его мытарствами. Хотя… мог бы и как человек прийти, избежал бы многих бед. А так, сам виноват.

– Скажи-ка мне, Яша, а ты людей найти сможешь?

– Смотря для чего, – усмехнулся Яков, обнажая пару уцелевших стальных коронок. – Если для этого (провел ребром ладони по горлу), то не проблема. В Париже много кто околачивается, за десять тысяч франков отца родного убьют.

– Двух.

– Не понял?

– Двух отцов, – уточнил я. – Один отец пять тысяч стоит. А два, соответственно десять.

– Ишь, не знал, – хохотнул Блюмкин, мотнув нечесаной и давно не мытой башкой. – Но все равно, деньги понадобятся.

– Видишь Яков, с тобой сплошные расходы. Но насчет денег для исполнителей, разговор особый. А вот тебе придется свои отрабатывать. Так мы с тобой на скольких тысячах договорились? На пяти?