Тайная дипломатия (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 18

Ужин, по моим представлениям, мог бы быть и скромнее, а тут и мясо аж двух сортов, овощи, какие-то фаршированные кабачки, паста.

К счастью, в светскую беседу меня вовлекать не стали, о службе также не расспрашивали. Верно, у дипломатов это не принято. Да и родители, соскучившиеся по дочери, в основном, вспоминали прежние шалости и общих знакомых.

– Я недавно встретила Мирру Евсеевну Минскую, – сообщила Ольга Сергеевна. – Помнишь ее?

– Конечно, – отозвалась Наташа и поинтересовалась. – Как она? – Обернувшись ко мне, пояснила: – Это мама моей гимназической подруги Юдифи.

– Мирра Евсеевна с мужем живут неподалеку от нас, в Сен-Клу. Ее супруг отошел от дел, теперь всем заправляет сын.

– Папочка Юдифи в Санкт-Петербурге был известным банкиром, а еще и коллекционером живописи, – пояснила Наташа. – Они жили на Английской набережной, и мы частенько ходили к ним в гости. Тетя Мирра вздыхала тогда – мол, Наташа, ты такая хорошая девочка, как жаль, что не еврейка, иначе могла бы составить прекрасную пару ее Соломону.

Интересно, если бы Соломон Минский женился на Наталье, он бы мог стать графом Комаровским? А почему нет? Есть же барон Ротшильд.

– Юдифь давным-давно замужем, у нее уже четверо детей, – вздохнула Ольга Сергеевна.

– Мама! – нервно вскрикнула Наталья, словно девочка-подросток, которую мама учит жизни. Впрочем, в присутствии родителей все мы остаемся детьми, будь тебе даже за тридцать, и ты заслуженная революционерка.

– Наташенька, да я ничего… – вздохнула Ольга Сергеевна. – Прости, я снова вспомнила Дашу Изотову.

Видимо, с Дашей Изотовой связана какая-то нехорошая история, потому что за столом воцарилась тишина, прерванная появлением горничной, принесшей сырные доски. И мы опять заработали ножами и вилками, запивая сыр легким вином. Да, передо мной поставили графин с яблочным соком. Оценил, хотя предпочел бы клюквенный морс.

– Я тебе потом расскажу, – пообещала Наташа, и толкнула меня локтем. – Давай…

Хм… Легко сказать… Я ни разу в жизни не просил ни руки, ни сердца. Даже своей жене предложения не делал. Где-то на нашем третьем свидании, проходя мимо ЗАГСА сказал: нужно зайти, она кивнула, а перед четвертым я позвонил и попросил ее взять с собой паспорт. Подали заявление, и я на два месяца ушел в этнографическую экспедицию зарабатывать деньги на свадьбу. Позднее за тридцать с лишним лет семейной жизни мы с супругой не раз со смехом вспоминали этот эпизод, но ни разу не пожалели, что поженились.

– Уважаемые Ольга Сергеевна и Андрей Анатольевич… – начал я и почувствовал, что Наташа пытается что-то вложить мне в ладонь.

Слегка замешкавшись, я зажал пальцами это «что-то» и понял, что это кольцо да еще и с каким-то камушком. Вот про него-то и не подумал. Все-таки я человек иной эпохи, других традиций. Через шестьдесят с лишним лет, чтобы обзавестись обручальными кольцами, нужно иметь специальную бумажку из ЗАГСА именуемую «приглашением». На него помимо колец еще можно было приобрести что-то из одежды в салоне для новобрачных и водку с шампанским в магазине, именуемом «Живые и мертвые». Мой товарищ, кстати, раз пять подавал заявление в ЗАГС с разными девушками, чтобы получить вожделенную бумажку и приобрести что-то из дефицита.

Да, а что мне сейчас-то делать? Надеюсь, не нужно становиться на колени перед будущими тестем и тещей? Вот ведь, историк хренов, бытовые и праздничные традиции русской аристократии совсем упустил из виду, а это целая отрасль знаний. А, плевать… Как скажу, так и скажу.

– Так вот, уважаемые родители, с вашего позволения я хочу взять вашу дочь в жены. А если она не возражает, то вручить ей это кольцо. Наталья, позвольте ваш пальчик…

Сияющая Наташа протянула мне правую руку. А почему правую, если положено носить кольцо на левой?

Ужин закончился часов в десять, хозяева начали потихоньку зевать. И как мне ни хотелось осмотреть коллекцию живописи Комаровского, а особенно «Портрет гимназистки», пришлось откланяться. Наташа засобиралась вместе со мной, прихватив с собой мой букет. Родители, хотя и состроили скорбные физиономии, но не стали ничего говорить.

Мы взяли такси, но, проехав половину пути, остановили водителя, решив пройтись. Париж хорош в любое время суток, а когда-то еще удастся побродить по этим улочкам? Кажется, Чичерин говорил, что наша миссия заканчивается через две недели.

– Володя, тебе сегодня было смешно? – поинтересовалась Наташа.

– Смешно? – не понял я. – А что именно?

– То, что член партии большевиков с дореволюционным стажем вела себя сегодня как девица из буржуазной семьи. Предложение руки и сердца… Фи… А мне положено быть жесткой и даже жестокой.

– Наташа, не говори глупостей, – обнял я любимую женщину за талию. – Ты хотела сделать приятное своим родителям. И прости меня за кольцо. Скажу тебе честно, я даже не знал, что жених должен подарить кольцо своей невесте.

– Я догадалась, – засмеялась Наталья. Прижавшись ко мне, сказала: – Ты сегодня сделал мне подарок гораздо более ценный, чем это кольцо.

– Какой? – удивился я.

– Вот этот, – уткнула она в букет свой прелестный носик.

– Э, осторожнее, – попытался я отстранить букет. – Там же розы, мне потом шипы выковыривать…

– Плевать, – легкомысленно отозвалась Наташа. – Вовка, ты не понимаешь… Сегодня мне первый раз в жизни подарили цветы! Оказывается, это так здорово. Сегодня я почувствовала себя настоящей женщиной.

– Первый раз в жизни? – обалдел я.

– Первый раз в жизни, – вздохнула моя невеста. – Муж не дарил, мы были революционерами, считали себя выше предрассудков. А гимназисткам цветы дарить не положено. Да и возлюбленного у меня не было. У брата были друзья, но они значительно старше, всерьез меня не принимали.

– У тебя есть брат? – удивился я. – Ты мне о нем не говорила.

– Был. Виктор погиб в Цусимском сражении. Он был дипломатом, не моряком, просто участвовал в походе. Как я теперь понимаю, он был таким же дипломатом, как и ты. Но снаряды, это ты лучше знаешь, не разбирают. Отец очень переживал гибель Виктора, считал, а может и до сих пор считает себя виноватым в его смерти. Ведь он тоже говорил, что маленькая победоносная война отвлечет народ от революции и усилит авторитет самодержавия.

– Странно, – удивился я. – Ты говорила, что отец дружил со членами Центрального комитета партии большевиков, Красина привечал, а сам выступал за войну.

– Отец был конституционным монархистом и полагал, что Россию можно изменить сверху, с помощью социальных реформ, а революционеров, коли они близки к народу, можно использовать как проводников этих реформ. Ты бы послушал, как они спорили с Красиным! А потом, после русско-японской войны и первой революции, отец стал говорить, что Россия упустила свой шанс, и монархия обречена.

– Мудрый у тебя отец, если это увидел еще тогда. Да, хотел тебе сказать, что Андрей Анатольевич предложил мне взять твою фамилию. Дескать, это останется в тайне, и только для Франции.

Наталья не удивилась моему сообщению.

– Смотри сам, – пожала она плечами. – Если тебе это нужно, можешь стать Комаровским.

– А тебе?

– Если только ради отца. Я бы с удовольствием стала Аксеновой, но, боюсь, мне это не грозит.

– Почему? – удивился я. – Вернемся в Москву, распишемся, возьмешь мою фамилию.

– Даже если и возьму, то все равно останусь Комаровской. Ты помнишь, что у Надежды Константиновны фамилия Крупская, а не Ульянова? Так и у меня. Знаешь, сколько у меня было этих фамилий? Не то семь, не то восемь. А может, еще не одна будет?

– С другой стороны, какая разница, что за фамилию носит человек. Был бы он человеком хорошим, – пришел я к выводу.

– Это точно, – согласилась Наташа. – Но чего я терпеть не могу, так это кличек.

– У тебя не было клички Гимназистка?

– Была. Целых четыре года. Знаешь, как я ее ненавидела? Еще я Цикадой была и Муравьем. Но это глупые клички, сообразно фамилии. А вот Крупская терпеть не может кличку, которую ей еще в «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса» дали. Знаешь какую?