Степной ужас - Бушков Александр Александрович - Страница 5

Этим новым планом я не ограничился, придумал еще один. Если то, о чем я только что рассказал, смело можно считать объявлением военных действий, почему бы не попытаться сначала решить дело миром? В конце-то концов, такая попытка ни мне, ни Мэри ничем абсолютно не гро-зила…

Предприятие я задумал незатейливое, старое как мир. Какие могут быть сложности, хитрости и новизна в самом обычном сватовстве?

На другое утро надел парадный мундир, прицепил все свои награды, узнал по телефону, что отец Мэри у себя в офисе, через секретаря назначил место встречи и поехал в город. Без орудия, конечно – чем бы наш разговор ни кончился, безусловно, не станут убивать в офисе или на обратном пути на базу.

Офис у него был большой, сразу видно, что фирма процветает. И выглядел в точности как обычный американский офис крупного воротилы: корейцы, мужчины и женщины, одеты по-европейски, впрочем, и европейцы попадаются. Стрекочут пишущие машинки и телетайпы, звонят телефоны, снуют озабоченные служащие с бумагами – все как обычно.

И кабинет у отца Мэри был самый обыкновенный. Ничего корейского – разве что в углу на лакированной подставке кроме американского еще и корейский флаг, и на стене, за спиной хозяина, кроме президента Трумэна, еще и корейский президент Ли Сын Ман. Это ни о чем еще не говорило – наверняка у наших мафиозных боссов кабинеты выглядят точно так же, и их офисы ничем не отличаются от обычных…

И отец Мэри выглядел в точности так, как должен выглядеть американский респектабельный делец: в дорогом, прекрасно сидевшем на нем костюме, с бриллиантовым перстнем, бриллиантовой булавкой в галстуке, попыхивал дорогой сигарой. Трудно сказать, глядя на его азиатски непроницаемую физиономию, какие эмоции за ней кроются, но мне отчего-то показалось, что он нисколечко не удивился моему визиту. Такое осталось впечатление.

Он вежливо предложил виски и сигару. Я вежливо отказался и сразу перешел к делу. Рассказал, что мы с Мэри, так уж случилось, любим друг друга и я собираюсь на ней жениться. Мы об этом уже говорили, и она нисколечко не против. Поэтому я по всем правилам, как человек взрослый и серьезный, пришел просить ее руки.

О том, какие отношения нас связывают, я, разумеется, ни словечком не упомянул: отцы молодых девушек, где бы дело ни происходило, к таким новостям относятся очень неодобрительно.

У него ни одна жилка на лице не дрогнула. Убедившись, что я закончил, от задал вопрос, какого в этой ситуации можно было ожидать от любого отца: на что мы собираемся жить? Грубо говоря, что у меня есть за душой?

Я рассказал и о бабкиной ферме, и о своем банковском счете, и о перспективе стать пилотом трансатлантических линий. Он слушал с тем же непроницаемым видом, а выслушав, спросил:

– И только?

Это было произнесено ровным, бесстрастным тоном, но мне не без оснований почудилась не просто насмешка, натуральная издевка. Так, наверное, держался бы какой-нибудь хладнокровный король, заявись к нему сватать принцессу захудалый дворянчик с парой убогих деревенек за душой. Я промолчал – а что мне оставалось делать?

Тогда заговорил он. Все так же ровно, бесстрастно, без тени эмоций. Что ж, этого следовало ожидать… Он говорил, что чувства – это, конечно, прекрасно, но, по его глубокому убеждению, они годятся исключительно для романтических фильмов и книг, а в реальной жизни, увы, все обстоит гораздо приземленнее. Не буду дословно передавать его довольно длинный монолог, вы, наверное, и так представляете, что богач вроде него мог сказать парню вроде меня. Он считает отцовским долгом устроить судьбу дочери как можно лучше, благо ситуация тому благоприятствует… И всё такое прочее. А потому, к превеликому сожалению, он из самых благих побуждений, исключительно в заботах о Мэри вынужден мне отказать.

Прозвучало всё это так, что никаких сомнений не осталось: он всё для себя решил и решения не изменит. Любые попытки переубедить не помогут. И я встал, чтобы уйти – а что еще оставалось делать?

– Сядьте, капитан, – сказал он невозмутимо. – Мы еще не закончили.

Я сел.

– Вам, конечно, такой адрес знаком, – сказал он. И назвал улицу, номер дома и квартиры, где мы с Мэри встречались. – Я знаю, какие отношения вас связывают… связывали. Мне, как отцу, это страшно не нравится, как и вам не понравилось бы на моем месте. Но в ярость приходить не буду – Мэри взрослая девушка, гораздо больше американка, чем кореянка, да и я прожил в Америке большую половину жизни. Однако еще не поздно всё поправить. Конечно, я не могу держать Мэри дома под замком – не те времена на дворе, и люди не те. Но вы должны порвать с ней всякие отношения. Безотлагательно и бесповоротно. Так будет лучше в первую очередь для вас.

– Угрожаете, мистер Пак? – усмехнулся я (и боюсь, улыбка была вымученной).

– Ну что за глупости вы говорите! – сказал он так искренне и открыто, что веры ему не было ни на грош. – Как бы я посмел, скромный лавочник, угрожать американскому офицеру? Бравому летчику, который защищает нас, убогих корейцев, от коммунистической заразы? Я просто-напросто пытаюсь, как уж получается, донести до вас сложность нашего мира. В молодости нам кажется, что мир прост и незатейлив, а это совсем не так. Сколько вам лет, двадцать пять?

– Двадцать восемь.

– Ну вот видите, – сказал он тоном доброго дядюшки. – Когда я был в вашем возрасте, тоже не задумывался над сложностью мира. Но потом понял: мир наш полон сложностей. И иные из них могут оказаться для человека опасными. Очень, очень опасными. И все гораздо сложнее, нежели, как вы выразились, «угрозы». Хорошенько подумайте над тем, что я сказал. Иные сложности мира способны человека погубить… и люди будут здесь совершенно ни при чем. Совершенно…

Он замолчал, молчал долго, и я понял, что разговор окончен. Встал и ушел, не прощаясь. Когда садился в джип, весь кипел, но потом с собой справился. Следовало обдумать ситуацию хладнокровно – в точности как на разборе полетов или инструктаже перед очередным боевым заданием.

Без сомнения, за нами следили… и не за нами, а за одной Мэри. Я ничего не смыслю в слежке и прочих таких делах, разве что порой от скуки прочитаю детективный роман – но детективы ничему научить не могут, там просто пишется «я следил» или «за мной, я сразу определил, следили». А технология, так сказать, почти и не описывается. Но тут, по-моему, достаточно обычной житейской сметки.

Следить за мной, я подумал, слишком сложно. Откуда им знать, когда точно я выезжаю с базы? А вот следить за Мэри гораздо проще. Кто? Я слышал краем уха, что и здесь есть частные сыщики. Но в сочетании с угрозами мистера Пака скорее уж заподозришь, что речь идет о местной мафии.

То, что ее папаша оказался связан с мафией, а то и сам – мафиозо, меня нисколечко не испугало. Может, еще и потому, что до сих пор я с мафиозо не сталкивался, плохо представлял, что они такое и чего от них ждать. Этакая абстрактная угроза. Ну, как эскимос, привыкший к угрозе исключительно от белых медведей, не умеет толком бояться ядовитых змей. Даже если и знает, что они есть и их укусы бывают смертельными. А еще я подумал: драться с реактивными «мессершмиттами» было делом гораздо более опасным и, что греха таить, почти безнадежным…

И я вовсе не отказался от мысли жениться на Мэри и отправить ее к моему отцу в Штаты. Наоборот, только укрепился в этой мысли. Уж там-то ее не достанут. Гангстеры – парни серьезные, кто бы спорил, вот только они наверняка не знают, на что способен арканзасский фермер из глухомани, если его разозлить…

Ну а я… Постараюсь не высовывать нос с базы, смотреть в оба, держать ушки на макушке, и пусть попробуют меня достать. Это еще бабушка надвое сказала, кто кого…

В общем, я приехал на базу, уже окончательно успокоившись. И чтобы кое-что прояснить, пошел к Биллу, тому самому приятелю из контрразведки. Отношения у нас были вполне дружеские, доверительные, и я ему рассказал практически все – ну конечно, без тех подробностей, что были моим личным делом.