Освобождение (ЛП) - Лейк Кери - Страница 46

— А что, если я не вернусь?

— В Нью-Йорк? Ну, я была бы этому рада.

— Нет, к прихожанам. В церковь. Что, если откажусь от сана?

— Зачем тебе это делать? В смысле, церковь — это твоя жизнь. Ты стольким для этого пожертвовал.

— Да, церковь помогла мне пережить очень трудные времена. Но теперь я готов двигаться дальше. Готов к чему-то еще.

Будь мы сейчас героями какого-нибудь мультфильма, мое сердце выскочило бы у меня из груди и расстелилось бы длинным красным ковром.

— Что ты хочешь сказать? Со мной?

— Айви, это не предложение руки и сердца. Я просто подумал, что мы могли бы пить кофе и вместе завтракать. На более регулярной основе.

— Звучит неплохо. Очень неплохо.

Что-то проскальзывает мимо моей икры, и мы оба опускаем глаза на трущегося о ноги Дэймона кота.

— А вот и киска, которой мне так не хватало.

Я, посмеиваясь, шлёпаю его по руке, а он наклоняется и, подняв кота, целует его в голову. Уже через несколько секунд Филиппу надоедают ласки, и он выпрыгивает из объятий Дэймона.

Фыркнув, я скрещиваю на груди руки.

— Рада, что он такой не только со мной. А то я уже начала думать, что это личное.

— Он не из любвеобильных.

— Это у него от тебя, верно? — я выскальзываю из позаимствованного у него пальто, и его тепло сменяет прохлада моей квартиры, а Дэймон, усмехнувшись, перекидывает пальто через руку.

— Я собираюсь завтра подать заявление об уходе.

При этой мысли меня охватывает волнение. Как же будет прекрасно проводить с им каждый день.

— Как насчет того, чтобы порепетировать совместные завтраки?

— М-м-м, — произносит он и, рванув за ворот моей рубашки, притягивает меня к своим губам, которые, черт возьми, почти тают под моими от разожженного им жара. — Сегодня вечером у нас важные дела.

Его пальто с глухим звуком падает на стоящее позади него кресло, но я этого даже не замечаю, потому что он наклоняет голову и перехватывает мой взгляд. Дэймон задирает мне юбку, открывая себе беспрепятственный доступ к проделанной им сегодня дырке в моих колготках.

— Хорошая девочка, — низким от похоти голосом произносит он и, подтянув мою ногу к своему бедру, поднимает меня на руки. — Я опасался, что ты меня разочаруешь.

Обхватив его ногами, я прижимаюсь губами к его губам, и он лишает кислорода мои легкие обжигающим поцелуем.

— Мне нравится Вам угождать, отец Дэймон.

— Тогда ты сделаешь в точности то, что я тебе скажу.

Одной рукой обхватив меня за спину, он крепко прижимает меня к стене и с лёгкостью проникает двумя пальцами в мою скользкую плоть. Это почти постыдно, как под его пальцами я превращаюсь в какую-то лишенную секса нимфоманку. Когда Дэймон их вынимает, я откидываю назад голову и, улыбнувшись, вижу, как он подносит свои поблескивающие пальцы к моему лицу и, вдохнув их запах, проводит по ним языком.

— Я скучал по твоему вкусу.

Стиснув зубы, он снова просовывает в меня пальцы, туда и обратно, пока сопровождающие его движения звуки не возвещают о том, что я и так уже давно знаю об этом мужчине — он делает меня влажной. Скривив губы в оскале, он яростно разжигает мое возбуждение, словно ему больно от того, какое воздействие оказывают на мое тело его руки. Словно он может отрицать полыхающую между нами химию.

Видимо, удовлетворившись количеством смазки, он опускает меня на пол и, не сводя с меня глаз, начинает расстегивать свою черную рубашку.

— Понравилось мучить меня сегодня утром?

Я на мгновение отвлекаюсь от вопроса, засмотревшись на его рельефные грудные мышцы, и Дэймон вскидывает бровь, словно ожидая ответа. Сдерживая улыбку, я опускаю взгляд, чтобы не разжечь тот неподдельный гнев, который чувствовался у него в кабинете.

— Да, святой отец.

Я вижу, как он потирает руки, те самые сильные и безжалостные руки, которые выпотрошили Кэлвина по всему полу моей ванной комнаты.

— В Послании от Иуды о таких как ты говорится: «Они как свирепые морские волны, пенящиеся своим позором, как блуждающие звезды, обреченные на вечную беспросветную тьму.».

— Разве это плохо? Потому что это звучит до боли романтично.

— И впрямь до боли, — протянув руку к своему пальто, он достает из внутреннего кармана небольшой деревянный предмет, похожий на паддл с плоской ручкой, на которой вырезано слово «Грешник». — Повернись к стене, Айви. Расставь ноги и наклонись вперед. Я хочу, чтобы ты обхватила руками свои лодыжки. (Паддл (или шлёпалка) — инструмент в виде вытянутой пластины с рукоятью, используется при телесных наказаниях — Прим. пер.)

Нервно сглотнув, я с трудом сдерживаю волнение, которое так и норовит вырваться из меня с детским хихиканьем.

Однажды mamie рассказывала мне, что, когда она училась в старших классах католической школы для девочек, один из учителей-мирян застукал ее курящей за мусорным баком и подверг телесному наказанию. Она сказала мне, что это был самый унизительный момент в ее жизни, но и самый эротичный. По ее словам, тот мужчина не был красавцем, но поскольку учителя-мужчины были редкостью, она обнаружила, что влюбилась в него.

Дэймон выжидающе стоит, обхватив паддл ладонью, и я принимаю вызов. Поворачиваюсь лицом к стене, позволив себе, наконец, улыбнуться.

Я медленно наклоняюсь вперед, краем глаза замечая зажатую в руке у Дэймона шлёпалку.

— Прояви милосердие. Пожалуйста.

— А ты проявила милосердие? Ты обо мне побеспокоилась, когда вышла из моего кабинета, вызвав у меня самый мучительный за последние недели стояк?

— Прости меня.

Дэймон обхватывает своей теплой ладонью мою ягодицу, и когда он ее сжимает, я издаю тихий стон. Этот мужчина, сам того не ведая, все делает сексуальным.

— Прощение приходит только с божественным наказанием, Айви. С искуплением грехов.

Толкнув меня вперед костяшками пальцев, он рвет мои колготки, и я хватаюсь рукой за стену, чтобы не упасть. Вновь обретя равновесие, я обхватываю лодыжки, как он мне велел, и, облизывая губы, представляю себе, как этот паддл обожжет мою плоть.

Гладкий, холодный предмет касается моей киски, и я впиваюсь ногтями в щиколотки, мышцы дрожат от дополнительного дисбаланса, вызванного все еще надетыми на мне туфлями на высоких каблуках.

— Я купил его в Нью-Йорке. Как только я увидел его в одном из тамошних секс-шопов, сразу же вспомнил о тебе, pécheresse.

— Что ты делал в секс-шопе?

— Искал тебе подарок, — он раздвигает мои ягодицы и стонет, водя большим пальцем вверх-вниз по моей промежности.

Закрыв глаза, я фокусируюсь на его прикосновении, на приятном ощущении от касания его кожи к моей чувствительной плоти.

От внезапного удара по заднице у меня из груди вырывается крик, и, прикусив губу, я концентрируюсь на разлившейся вслед за этим волне восхитительной боли. За первым шлепком следует еще один, от чего под моими полуприкрытыми веками мелькают неровные вспышки света. Мимолетная боль оставляет за собой приятное покалывание.

— Таинство Покаяния — это самый прекрасный акт послушания. Он возрождает и очищает. А ты нечиста, не так ли, pécheresse?

Его большой палец прижимается к моему анальному отверстию, и тут я чувствую, как у меня на языке растекается солоноватый вкус крови, и только тогда понимаю, что прикусила губу.

Мою плоть обжигает еще один резкий шлепок, и я вскрикиваю от расползающейся по заднице боли наказания. Кожу щекочет прохладный ветерок, и, повернувшись, я вижу, что Дэймон обхватил меня за ягодицы и слегка дует на истерзанную плоть.

— Наверное, в тот раз я был слишком груб? — суровый командный тон сменяется прежним ласковым голосом, и я практически слышу в его словах раскаяние.

— Я в порядке, — все еще сгорая от похоти, хриплю я.

Он обходит меня и становится прямо передо мной. Что-то касается моих губ, и, подняв глаза, я вижу зажатый у него в кулаке член. Он проводит уже влажной головкой по моей щеке, и размазанная по коже жидкость тут же высыхает. Его член снова скользит по моим губам, и, не убирая рук с лодыжек, я напрягаю шею, чтобы взять в рот его кончик. Но тут Дэймон резко хватает меня за волосы и от вспыхнувшей боли я порывисто втягиваю носом воздух.