Королевский тюльпан. Дилогия (СИ) - Лебедева Ива - Страница 62

Почему «неверная», я у зануды уточнять не стала. Чисто так, на всякий случай. Вздохнула, мысленно поймала мозг в районе сжавшегося от нехорошего предчувствия желудка и попыталась водрузить туда, где ему и положено расти: в голову. Ну, куда-то позади глаз.

Кажется, зря я это сделала… потому что, как только нудеж и скулеж сосредоточились в нужном месте, это самое место вдруг взорвалось болезненным фейерверком. А потом наступила темнота.

Но прежде чем она меня накрыла, я еще успела понять, что не просто дура, а дура в квадрате. Потому что, пока я тут предавалась угрызениям совести и розыскным работам по организму, меня тупо шваркнули чем-то тяжелым по голове. И сделал это человек, который даже особо не прятался, просто стоял сбоку от двери за какой-то хиленькой драпировкой. А я, курица слепая и озабоченная, его даже не заметила со своими метаниями в духе «я не такая, я жду трамвая»!

Дождалась, блин!

И Филь-Филь там, в коридоре, не просто так отвлекла Лирэна. Вот же су-у-у… самка собаки. Второй раз мне гадит. Надеюсь, битый жизнью король воров сообразительнее меня. И успеет сбежать…

Про гадину и самку собаки я думала куда-то в пустоту звездного космоса, в который падала сознанием. И надеялась только на одно: мне не проломили голову насмерть, просто вырубили, чтобы удобнее было…

— Ну, и что в ней такого особенного?

Голос возник все из той же темноты и сразу мне не понравился. Вроде мужской и, если слушать объективно, даже местами бархатистый баритон. Но смутно знакомый и противный — аж до мурашек по спине. Или это она у меня затекла потому, что я неудобно лежу?

— Страшненькая. Старая, лет двадцать пять уже точно есть. Точно не девица. Ни сисек ухватистых, ни задницы. Чего вас всех так вздрючило, что уже третий придурок просит разрешения с ней переспать, пока не прибили и добродетельному не отдали?!

Чего?! Что он сейчас сказал?! Мамочки…

— Дык это… Ухо… ты эт просто не видел, значить. А меня Филь-Филь-то вовремя позвала. Как раз прежний-то маршал с ею в зал для танцев спустился и она, значить… тама… ух! Ежели б не это, я б и бил сильнее, добродетельный-то козел, сталбыть, и за дохлую б заплатил. Но рази ж можно такую бабу насмерть? Это ж грех, то исть… противу всех мужиков как есть преступление!

Ы-ы-ы-ы… вот что значит вовремя покрутить задницей. Хоть не убили сразу, и то хлеб. А я еще думала, что дура, нашла время танцы устраивать. Оказывается, нас к тому моменту уже выследили. И только благодаря ламбаде я сейчас рискую получить бурную сексуальную жизнь вместо спокойной и добродетельной смерти. Еще два раза подумать, что хуже, а что лучше…

Интересно, если блондинистая зараза была в доме соблазнов с самого начала, не она ли плеснула нам в вино того сладкого, от которого нам обоим крышу снесло? От души могла плеснуть, а не капельку, как там принято. А впрочем, какая теперь разница? Не о том думаю.

— Этот-то, полумаршал, мертв?

Вот так вот одной фразой как обухом по больной голове… Эти слова заставили сердце провалиться куда-то в желудок. Ведь правда, если на нас обоих готовилось нападение… черт. Почему мне так плохо при одной мысли, что нахальный блондин, с третьего шага вполне сносно подхвативший мою ламбаду, убит? Я о себе должна думать! Ну, еще о Нико, о лепесточниках…

— Нет, брат Ухо. — Говорящий явно втянул голову в плечи, я не видела этого, потому что глаза открывать боялась, но слышала по его голосу. — Верткий, сволочь. Прирезал шлюшку, что его заманила, и погнался за мной, точнее за бабой своей. Насилу ушел, сталбыть, и то потому, что ребята прикрывали.

— А где были остальные бестолочи?! — Братец Ухо, которого я наконец опознала по первому неприятному знакомству, буквально шипел, как прогорклое масло на раскаленной сковородке, так же зло, бессильно и мерзко.

— Троих порешил в борделе и еще двоих на крыше. Он же ж маршал, сталбыть, не просто так.

— Он наглый ублюдок, которому везет на идиотов! Пошли вестника к добродетельному. Пусть забирает девку как можно быстрее!

— Дык это, брат Ухо, а как же это… не убудет с нее!

— Что ты там бормочешь, выкидыш тупой крысы?! Если не отдать девку, Лирэн придет за ней и первым делом отрежет яйца любому, кто тронул его игрушку! А если ее здесь не будет — не будет и доказательств перед Братством. Мало ли с кем связалась белобрысая шлюха Филь-Филь, я ее еще когда хотел в песке высушить, это брат наш маршал пожалел мерзавку. А она ответила черной неблагодарностью, навела на своего спасителя людей добродетельного. Все ясно?!

— Так, сталбыть… понятно, — уныло вздохнул некто. — Жаль, сталбыть… но, может, пока тот добродетельный своих людей не прислал, я ее маленько…

— Пшел вон! — яростно зарычал Ухо и, судя по всему, сопроводил свои слова смачным пинком пониже талии озабоченного сообщника. — Бегом! Сам отправляйся в обитель добродетели и чтобы мухой туда-обратно!

— Есть, — прогундел новоявленный гонец.

Судя по звукам, за ним захлопнулась дверь. А оставшийся в одной со мной комнате Ухо вдруг сказал еще кому-то, хотя я больше никого не засекла:

— Туда дойдет, а обратно вернуться не должен. Кишки выпустить и в канаву.

ЭТЬЕН

— Наверное, стража нас услышала тоже, — спокойным шепотом прокомментировал я крик Магали.

— Ой, прости, — ответила дева-доктор, — я не сдержалась. Доверили ребенка, а он исчез.

— Бежать на поиск я, пожалуй, еще не могу, — столь же неторопливо продолжил я. — К тому же юный принц не соизволил доложить, в которую из четырех сторон направился.

— Да, — еще тише ответила Магали. — И лепесточникам говорить неохота — еще подумают, что сбежал, чтобы нас выдать. Хотя ему попасться опаснее всех.

— Я бы рассказал сейчас только его котенку, — усмехнулся я. — Впрочем, это невозможно. Они неразлучны и сейчас вдвоем.

— Два неразлучных разбойника, — вздохнула Магали. — Кстати… мсье, если ва… если твоя замечательная кошка заменяет посыльную собаку, может, она заменит и розыскную? Даже не надо искать нюхательный предмет — пострел, когда лечили твою руку, сбросил свою куртейку и она так тут и осталась.

Маленькие чудеса этого дня продолжались. Крошка, услышав, что говорят о ней, подошла. Она уже получила куриные потроха, а на второе поймала себе серую крысу и, когда мы вежливо отказались от подарка, потребила ее целиком. Но легко прервала послеобеденный отдых, понюхала куртку, как показалось мне, понимающе кивнула и скрылась в окончательно сгустившемся мраке.

Мы приступили к самому неприятному занятию — ожиданию. В полной тишине слышались некрасивые хриплые звуки.

— То, что они поют, — это хорошо, — прервал я молчание. — Значит, они получили по вечерней бутылке и в ближайшие часы ничего не предпримут.

Магали не ответила. И вдруг спросила:

— Этьен, почему он так тебя не любит?

Я сразу понял вопрос. Притворяться не хотелось: эта женщина только что спасла меня от смерти, а может, смерть отложилась до утра. Тут как-то не до вранья.

— Он умолял забрать его из приюта. Не словами, а взглядом, но так, что не нужно и слов. А я этого не сделал. Можно назвать мой поступок трусостью. Можно — мудростью. Если бы вечером мы оказались в моем доме, то утром обоих не было бы в живых. Но я не смог этого сказать. А он, скорее всего, не понял бы.

— Если ему объяснить теперь, он поймет, он уже почти взрослый, — ответила Магали.

— Только пусть сначала этот почти взрослый найдется, — невесело заметил я.

И замолчал, прислушиваясь вместе с Магали к звукам из темноты. Сначала мы слушали настороженно, потом дружно прикусили рукава, чтобы не рассмеяться.

— Оставь его, слышишь, оставь его! Ну, пожалуйста, отпусти! — ожесточенно шептал Нико, не забывая о конспирации.

В такт его призывам доносилось такое же тихое, конспиративное мяуканье.

Потом на слабо освещенном пятачке показалась Крошка. Она уверенно и аккуратно волокла Паршивца, ухватив за загривок так, чтобы лапы котенка касались земли и переступали. Рядом шел Нико с каким-то странным котелком в руке и умолял большого катланка отпустить добычу.