Королевский тюльпан. Дилогия (СИ) - Лебедева Ива - Страница 22

А еще представила, как он этой стамеской, или отверткой, или как это называется — зонд? Как он вот этим будет ковыряться в детской ножке. Да это уже шок.

Нет!

Видимо, сказала вслух.

Стоявшая рядом тетка посочувствовала:

— Не повезло тебе, лепесточек. Сегодня он слишком веселый. Вот что, а сходи-ка к Голове-на-плечах.

Я попросила подробностей.

— Он точно все сделает, если примет. Ну, если до него доберешься. Ступай в квартал Лилий — за угол, налево и наверх, не собьешься. Там тебе уже сухой ствол дорогу покажет.

Так я и сделала.

Путь оказался дальний и интересный. Я поняла, что живу в Городе почти неделю, но так его и не видела.

Квартал, в который меня привела широкая улица, выглядел благоустроенней окрестностей пустыря. Тротуар — чище, лавки сменились изящными магазинами и витринами, а у входа висели букеты почти засохших цветов, которые в других кварталах продали бы в розницу. Я поняла, что могу читать вывески: «Аромат добродетели и скромности», «Платья равенства и целомудрия». Впрочем, я бы не сказала, что именно платья на уличных манекенах выглядели целомудренно.

Если бы я притормозила и стала разглядывать, раскрыв рот, меня бы давно схватила стража. Но я остановилась лишь на секунду, узнать, куда свернуть.

Вот и нужный дом. Если люди перед крыльцом являлись живой очередью, то я этого не знаю. Главное — не растерять задор.

Дерни за веревочку, дверь и откроется. Я дернула, не пожалев сил. Дверь открылась почти сразу. На пороге стоял юноша в жилете с мечтательным лицом и раскрытой книгой в руках.

— Зачем так громко? Вы проглотили иголку или сели на нее? — спросил он, чуть подняв голову от книги.

— Нет, — чуть задыхаясь, ответила я. — У ребенка серьезная травма.

— Правда серьезная? — опять спросил юноша, не отрываясь от страниц. — Может, если все очень серьезно, вы отдадите его в музей медицины? Обещаю, что его очень бережно заспиртуют.

Моя одышка прошла, а энергия перешла в злость.

Для начала я шагнула вперед и поставила ногу на порог.

— А я обещаю, что тебя четвертуют и бережно сохранят все четыре половинки: в спирту, в рассоле, в соляной кислоте и в формалине!

Юноша выронил книгу, но успел подхватить. С моей ногой он ничего сделать не смог, поэтому повернулся и убежал, а я вошла. Для приличия, а также, чтобы никто из конкурентов-пациентов не попытал счастья, закрыла за собой дверь.

В холле было полутемно, наверх вела лестница. В углах действительно стояли какие-то заспиртованные экспонаты. Может, мне дали неточный адрес и это правда музей?

На лестнице показался юноша, уже без книги.

— Пожалуйста, проходите, — сказал он. — Профессор заинтересовался лепесточницей, которая знает про формалин.

Мой маленький принц, которого снова укачало у меня на руках, тихонько застонал. Я пошла наверх, надеясь, что лимит невезения на сегодня полностью исчерпан. Только бы приняли и вылечили.

Чтобы взбодрить себя, я вспоминала квартиру одного московского профессора, умельца возвращать потенцию пожилым мужчинам и превращать собак в пролетариев. Интересно, у кого из них больше комнат?

Наконец мы дошли до приемной. Из-за закрытой двери доносилось: «И пью я воду, и ем траву, и не вижу любви в твоих очах. Но, наверное, немного еще поживу, ведь моя голова еще на плеча-а-ах».

Потом дверь открылась, вышел пошатывающийся субъект с забинтованной рукой.

Я услышала тот же дребезжащий, но бодренький голос:

— В следующий раз, мил человек, хватайся за нож правой рукой, эту больше зашивать не буду. Раньше утра не развязывай и не вздумай это выпить, а сбрызни шов. Лепесточница? Проходите, милая дама, рассказывайте, как недоглядели за отпрыском и что ему придется пришивать.

Я поежилась, вспомнив прошлого коновала. Тот был просто пьяный. А этот, не дай бог, еще и сумасшедший. Впрочем, доктора часто с приветом, а так совет пациенту он дал вполне профессиональный.

Перехватив дите поудобнее, я вошла в кабинет и застыла от удивления.

ЛИРЭН

— Стареешь, брат мар, — шутили капитаны, когда я часа три пополуночи покинул кутеж.

Я отшутился — найду чего-нибудь веселое и без вас. Однако искать не стал и отправился на ночлег в свою башню.

Проснулся не ранним утром и узнал от гонца, что самое веселое произошло в трактире уже после меня. Да такое веселое, что пора спешить в трактир, пока прения не перешли в поножовщину.

Большинство девиц Сычихи разбрелись по номерам, но парочка осталась плясать с капитанами в зале под скрипача и разбитую мандолину. Музыканты старались, вино свое дело делало и капитаны понемногу падали под столы. Кроме одного. Девица в танце неосторожно отдавила ему ногу, он закатил ей оплеуху, а потом снял кожаный пояс и заявил, что сейчас будет играть с ней в строгого папашу и дочку. Девица заявила, что такие игры ей не по нраву за любые деньги и пусть Сычиха найдет замену, которая согласится. Однако Сычиха уже спала с кем-то в номере, докричаться до нее не удалось.

Буян заорал, что строгие папаши не спрашивают и начал бегать за девицей, а та — прыгать через стулья и прятаться под столом. Хозяин заведения и персонал покинули место действия, чтобы не мешаться в игры серьезных людей.

Как рассказала испуганная подруга, скоро в руке девицы оказалась вилка, а некоторое время спустя громила на бегу на нее наткнулся. Это замедлило его прыткость и девочка покинула трактир через окно, а громила выпил еще вина и лег спать.

Когда солнышко взошло и даже стало греть, кутежеры проснулись и один из них обнаружил вилку, воткнутую в живот, причем так капитально, что вытаскивать опасно. Братство не было бы братством, если бы не стало обсуждать, что делать с вилкой. Их больше интересовало — кто виноват? Половина считала, что Сычиху за потерю контроля над персоналом надо разжаловать из капитанш в обычные шлюхи, а девицу найти и отдать обиженному — пусть играет во что хочет, хоть в колбасника и поросенка. Остальные — дурак сам виноват и напоролся по заслугам.

Я пришел, когда одни были готовы резаться, другие — хохотать и брататься.

— А можно и так, — гоготал Ухо, — поймать и отдать мне на переучку. Через неделю она сама…

— Суд маршала! — сказал я самым трезвым и высоким тоном, на какой был способен. — Кто не подчинится суду маршала?

Как и положено, таких не оказалось.

— Суд таков, — продолжил я после подобающей паузы, — Сычиха заплатит сто монет за то, что ее не оказалось на месте ссоры. Девицу найдут, отдадут Сычихе, но как возместить штраф — отработать телом или руками, пусть решит сама.

Половина, мечтавшая о каре, загудела одобрительно-недовольно — легко отделалась.

— Все сто монет, — сказал я, — пойдут в казну Братства, а ты, — показал на обиженного, — не получишь из них ни гроша. С девицами нельзя играть в игры, на которые они не согласны. Это приговор!

Ответный гул был относительно тих. Если кто-то повышал тон, я пристально глядел в глаза и ропот стихал.

— Ладно, Мар, — вздохнула Сычиха, отсчитывая деньги, — но вилку я вытаскивать не буду. Вот, что, Мар, такая вот апелляция — сейчас мы проводим беднягу к Голове. Сходи-ка с нами, попроси маршала всех цирюльников сделать, быстро и как надо.

Братство загудело опять, дружно и одобрительно. Особенно те, кто были недовольны приговором. У нас же суд братский, приговоренный всегда имеет право на небольшую просьбу к судье, в подтверждение, что суд не превыше Братства.

Похоже, придется исполнить.

Я даже не стал объяснять Сычихе, что Голова-на-плечах — маршал хирургов, а не цирюльников, и собрался в путь, к счастью, достаточно близкий.

ГЛАВА 3

АЛИНА

Доктор Голова-на-плечах оказался таким, как я и ожидала, — милым старичком, который бродил по большой зале вокруг стола, освещенного свечным зеркальным прожектором, и насвистывал свою фирменную песенку. Но удивилась я не ему. Его помощ… на самом деле помощнице. Высокая и дородная девица в серой полотняной хламиде и косынке, полностью скрывавшей волосы, стояла со скальпелем в руке, видимо, недавно вынутым из металлического сосуда с кипятком. Да, точно, вон жаровня, а на ней то, что больше всего напоминает металлический контейнер, в котором когда-то бабушка кипятила стеклянный шприц. У нас такой лежал в серванте, как память о допотопных и доодноразовых временах.