Лилия и лев - Дрюон Морис - Страница 55

• Предыдущая
• 55/77
• Следующая

– Подумаешь, – отозвался Рауль де Бриен, – ведь ему сам король покровительствует.

– Но надолго ли? – возразил Миль де Нуайэ. – Мадам Маго, по-моему, скончалась как-то слишком быстро, равно как и мадам Жанна Вдова. А потом исчезла их придворная дама, некая Беатриса д'Ирсон, и семья тщетно пытается отыскать ее следы... Герцог Бургундский поступает мудро, приказывая предварительно пробовать все блюда, которые ему подают.

– Вы совсем изменили свое отношение к Роберу. Помнится, еще в прошлом году вы были на его стороне.

– А потому, что в прошлом году я еще не изучил его дела, а теперь я возглавляю второе расследование...

– Смотрите-ка, мессир Геннегау пошел в атаку, – воскликнул коннетабль.

Иоганн Геннегау, сражавшийся бок о бок с королем Богемии, не щадил себя; его не считали в партии короля Франции важной особой, поэтому он и не бросил вызова королю, но теперь все уже знали, что именно он выйдет победителем.

Турнир длился целый час, а потом судьи приказали трубачам снова протрубить отбой, открыть проходы и развести противников. Однако с десяток рыцарей и оруженосцев Артуа, казалось, даже не слышали сигнала и как оглашенные колошматили четырех бургундских сеньоров, зажав их в углу ристалища. Робера среди них не было, но чувствовалось, что тут не обошлось без его науськиваний; с минуты на минуту схватка могла превратиться в прямое убийство. Пришлось королю Филиппу VI снять шлем и с непокрытой головой, чтобы все сразу узнавали его, к превеликому восторгу присутствующих, самолично развести драчунов.

Вслед за герольдами и трубачами обе враждующие стороны вновь построились в ряды, и кортеж двинулся с поля боя. Теперь, куда ни глянь, повсюду искореженное оружие, разодранные кольчуги, расколотые гербы, охромевшие лошади под превратившимися в лохмотья чепраками. Кто-то заплатил за участие в турнире собственной жизнью, а несколько человек остались калеками. Кроме Иоганна Геннегау, которому присудили главный приз, врученный ему самой королевой, все участники турнира получили на память какой-нибудь презент: кто золотой кубок, кто чашу или серебряный тазик.

В своих шатрах с поднятыми боковыми полотнищами разоблачались сеньоры, показывая соседу кто отекшее лицо, кто рассеченные до крови запястья, там, где отходила латная рукавица, кто распухшие ноги. Все это сопровождалось пересудами.

– А мне сразу шлем искорежили. Поэтому-то я и не мог...

– Если бы сир Куржан не бросился к вам на выручку, только бы вас, дружок, и видели!

– Недолго же продержался герцог Эд против его светлости Робера!

– Надо признать, Бреси вел себя прекрасно!

Хохот, злобные намеки, одышливое усталое дыхание; участники турнира направились в парильню, устроенную неподалеку в огромном сарае, где их уже ждали заранее приготовленные чаны, куда первыми влезали принцы, после них бароны, после баронов рыцари, а последними оруженосцы. Здесь царила та дружеская мужская близость, какая обычно устанавливается после совместных физических состязаний; но под ней все еще угадывалась неостывшая злоба.

Филипп VI и Робер Артуа погрузились в два соседних чана.

– Славный турнир, славный, – твердил Филипп. – Да, кстати, дорогой брат, мне нужно с тобой поговорить.

– Сир, брат мой, я весь превратился в слух.

По всему чувствовалось, что Филиппу не так-то легко дался этот шаг. Но можно ли найти более подходящую минуту, чтобы поговорить откровенно со своим кузеном, со своим зятем, с другом своей юности, со всегдашним своим другом, чем эта минута, когда они оба только что бились бок о бок на турнире и когда весь сарай дрожит от криков и звонких хлопков, которыми щедро награждают друг друга рыцари, среди плеска воды, среди пара, подымавшегося из чанов и как бы отделявшего их от всех остальных.

– Робер, ты затеял несправедливую тяжбу, так как все твои бумаги поддельные.

Из чана, где отмывался Робер, показалась сначала красно-рыжая шевелюра, потом красные щеки.

– Нет, брат мой, они подлинные.

Король досадливо поморщимся.

– Заклинаю, тебя, Робер, не упорствуй в своих заблуждениях. Я сделал для тебя даже больше, чем мог сделать, я действовал вопреки мнению большинства, как в собственной семье, так и в Малом совете. Я согласился отдать графство Артуа герцогине Бургундской лишь при условии, что твои права будут сохранены; я назначил управителем Ферри де Пикиньи, человека тебе, безусловно, преданного. Я предложил герцогине, что Артуа будет у нее выкуплено и отдано тебе...

– Нет никакой нужды выкупать Артуа, коль скоро оно принадлежит мне!

Наткнувшись на такое ослиное упрямство, Филипп VI сердито махнул рукой. И крикнул своему камергеру:

– Труссо! Подбавьте, пожалуйста, холодненькой воды.

Потом снова обратился к Роберу.

– Ведь это общины графства Артуа не пожелали вносить деньги, чтобы переменить хозяина, ну я-то что могу в таком случае поделать?.. Я и так на целый месяц задержал ордонанс о начале твоей тяжбы. Целый месяц отказываюсь поставить под ним свою подпись, потому что не желаю, чтобы брат мой стоял на одной доске со всяким сбродом, который, того и гляди, вымажет тебя грязью, а от такой грязи, боюсь, отмыться будет не так-то легко. Человек слаб, все мы совершали не одни лишь достойные хвалы поступки. Твои свидетели или подкуплены, или дали показания под угрозами; твой нотариус много чего порассказал; те, кто подделывал бумаги, взяты под стражу и признались, что письма писаны ими.

– Письма подлинные, – повторил Робер.

Филипп VI вздохнул. Сколько приходится тратить сил, чтобы спасти человека вопреки его воле!

– Я же не утверждаю, Робер, что ты сам во всем виновен. Не утверждаю, как говорят вокруг, будто ты тоже приложил руку ко всем этим подлогам. Тебе принесли бумаги, ты поверил, что они подлинные, ты просто обманулся...

Сидя в своем чане, Робер с силой стиснул челюсти.

– Возможно даже, – продолжал Филипп, – что тебя провела моя собственная сестра, твоя супруга. Порой женщины, думая нам услужить, пускаются на обман. Лживость – их вторая натура. Возьми хоть мою, не побрезговала украсть печать!

– Да, все женщины лгуньи, – гневно произнес Робер. – Все это бабьи проделки, все это подстроили твоя супруга и ее невестка Бургундская. Я и в глаза не видел этих гнусных людишек, из которых якобы выколачивал ложные признания!

– А также я хочу оградить тебя от клеветы, – понизив голос, продолжал Филипп. – Вспомни, что говорят о смерти твоей тетки!..

– Прости, но обедала-то она у тебя!

– Зато дочь ее у меня не обедала, а умерла в два дня.

– Я ведь не единственный враг, которого они, эти мерзавки, сумели себе нажить, – возразил Робер притворно-равнодушным тоном.

Он вылез из чана и крикнул, чтобы ему принесли полотенца, Филипп последовал его примеру. Так они и стояли друг перед другом, оба голые, розовотелые, густо поросшие шерстью. На почтительном расстоянии ждали слуги, держа на вытянутых руках их парадные одеяния.

– Робер, я жду твоего ответа, – сказал король.

– Какого ответа?

– Что ты отказываешься от Артуа, чтобы мне удалось потушить дело...

– И чтобы ты мог взять обратно свое слово, которое ты же мне дал перед вступлением на престол? Сир, брат мой, неужели ты забыл, кто помог тебе стать королем, кто объединил пэров, кто добыл для тебя скипетр?

Филипп Валуа схватил Робера за запястья и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

– Если бы я про это забыл, Робер, как, по-твоему, разговаривал бы я сейчас с тобой?.. Отступись, прошу тебя в последний раз.

– Не отступлюсь, – отрицательно покачал головой Робер.

– И ты отказываешь в этом королю?

– Да, сир, королю, которого создал я.

Филипп разжал пальцы, стискивавшие запястья Робера.

– Ну, как знаешь, пусть ты не дорожишь своей честью пэра, – проговорил он, – зато я дорожу своей честью короля!

– Прошу простить меня, ваша светлость, но я не могу подняться и встретить вас как положено, – с трудом проговорил сквозь мучительную одышку Толомеи, когда на пороге показался Робер Артуа.

• Предыдущая
• 55/77
• Следующая