Два и две семерки - Дружинин Владимир Николаевич - Страница 6
- Предыдущая
- 6/16
- Следующая
Оставшись один, Чаушев помахал рукой, — капитан пожал ее, прощаясь, словно стальными тисками. Ох, и силища!
Уже пора обедать. Чаушев прибрал на столе. Вышел без шинели. О бетон причала мягко шлепала теплая волна.
Два и две семерки, — возникло в памяти. Весьма возможно, — сигналы имеют прямое отношение к «большому бизнесу», к главарю фарцовщиков, столь упорно окружившему свою личность ореолом тайны. Верно, сам еще молод, но ловко учел психологию своих безусых подручных…
У плавучего крана заботливо рокотал буксир, тыкался кормой. Сейчас кран уберут отсюда, откроют и этот причал для начавшейся навигации.
6
— Прямо и направо, — услышал Вадим.
Девушка улыбалась ему; локоны сияли, — весь справочный киоск наполнился солнцем. Как хорошо, что Гета Леснова и в самом деле — Маргарита. А главное, — нашлась! И живет рядом… Эта Леснова, небось, гордячка и не оценила симпатичного молодого человека, не желает его видеть, но он добьется своего. И как знать, не принесет ли ему бумажка с адресом счастье.
Вадим и не подозревал, разумеется, что ему в киоске уже прочат свадьбу. Самое имя — Гета — вызывало досаду. Отчего не Рита? Гета — звучало чуждо и вызывающе, почти как «Тип-топ» на этикетке лондонской блузки.
Видел он Валькину зазнобу всего один раз. Фифа!
Правда, разглядывать было некогда. Они садились в машину у парикмахерской, на проспекте Мира, она и Валька. Машина — красота! Новая «Волга» кофейного цвета. Вадим окликнул Вальку. Тот кивнул, держа приоткрытую дверцу, а девица — подумаешь, как некогда ей — оглянулась, потом оттеснила Вальку и, прошуршав платьем, села за руль.
А Валька замешкался. Может быть, он все-таки сообразил, что надо познакомить друга… «Поехали!» — позвала она, и Валька, бедный Валька послушно юркнул за ней, и они уехали, обдав Вадима горькими клубами выхлопного газа. В памяти остались большие, словно нарисованные глаза девицы, пышная прическа, властное «Поехали!»
Наутро Валька сказал, что был на вечеринке. Спросил, — как понравилась Гета. Вадим ответил мрачно: «Я больше на машину глядел. Ты же не знакомишь меня». Валька смутился. Да, машина мировая, собственная машина отца Геты, знаменитого хирурга. Вадим спросил, где учится Гета. «Поступает в институт», — сказал Валька. Вадим фыркнул, — на дворе зима, вовсе не сезон для приемных испытаний. Не удержался, брякнул: «Который год поступает?» В то утро они чуть не поссорились.
При других обстоятельствах девушка за рулем автомашины возбудила бы уважение Вадима. Но это «Поехали!..»
Несчастный Валька под башмаком. Точнее, — под туфелькой, приколотый каблучком-гвоздиком. Вадим так и заявил Вальке прямо в глаза, искренне жалея его, — ведь худшей участи нет для мужчины!
Валька часто являлся под утро, — из гостей, из ресторана. Хоть бы раз пригласил друга! Для вида хоть бы… Поди, она запретила! Еще бы, ведь у него — Вадима — нет таких костюмов, какие шьет Вальке папаша, портной в Муроме. Валькин гардероб состоял всего из двух костюмов — черного и серого, — но с точки зрения Вадима его сожитель одевался ослепительно. Еще пять галстуков! Белые сорочки!
Сейчас Вадим идет, подхлестываемый злостью, к фифе, к задаваке, к расфуфыренной кукле. Он уверен, — это из-за нее хороший, честный Валька попал в беду. Ну, ясно, — иначе откуда у него деньги на рестораны! Может, сама она тоже замешана в темных делах. Вадим читал в газетах, что вытворяют сынки и дочки знаменитых отцов. От них всего можно ждать!
В парадной мерцал зеленым глазком лифт, но Вадим прошагал мимо, — он презирал лифты.
«Профессор Виталий Андроникович Леснов», — прочел он на медной дощечке и дернул рукоятку звонка. Пронзительно затявкала собачонка; ей вторило в пустоте звенящее эхо. «Квартира большущая, — сказал себе Вадим. — Ишь, живут!»
— Зати-ихни! — раздался голос.
— Гету можно? — хмуро сказал Вадим полной пожилой женщине.
— А вы кто будете?
Она отпихивала пяткой противную, нестерпимо шумливую собачонку. И зачем только держат таких! Силясь перекричать ее, Вадим бросил:
— Я товарищ Валентина.
— Хорошо, хорошо… Цыц, психоватая! Вы проходите, сядьте, она скоренько…
Очень скользкий, только что натертый паркет под ногами, блеск металла… За стеклами, на полках, — медно-красные и отливающие серебром кувшины, чаши, выстроившиеся словно шеренги рыцарей в латах. Крышки, похожие на шлемы, гербы, скрещенные шпаги. А на куске стены, свободном от темных, лезущих к самому потолку стеллажей — толстые, круглые, тусклые блюда. На одном — замок на холме, на другом — пухлые, с застывшим зайчиком света щеки какого-то короля или графа, важного, в парике. «Иоганн-Август», — разбирал Вадим латинские буквы. «Фон Саксен», — очевидно, Саксонский. Тысяча шестьсот…
Две другие цифры были снесены как будто сабельным ударом. На миг Вадим забыл о своих заботах, — он почувствовал себя в музее; его окружили интригующие даты, имена, эмблемы.
В углу на круглом столике стоял сосуд с двумя ручками, непонятного Вадиму назначения. Скорее всего, для фруктов. Он подошел, и навстречу ему шагнуло его отражение на полированной выпуклой поверхности. Смешной парень, страшно толстый, с крохотной головой, почти весь погруженный в необъятные лыжные штаны.
— Добрый день! — раздалось за спиной.
Застигнутый врасплох, он отозвался не сразу, а затем, подавляя неловкость, заговорил глухо и неприветливо. Высокая, прямая, в гладком красном джемпере девушка смотрела без улыбки, удивленная его тоном, но Вадим уже не мог ничего исправить.
— Вы должны знать, где Валя, — закончил он.
— Очень странно. — Она не шевельнулась; только брови ее чуть дрогнули. — Почему это — должна?
— Значит, не знаете?
— Извините, понятия не имею.
Он молчал, наливаясь яростью. Ах, вот как! Да они сговорились, что ли!
Молчала и Гета. Будь Вадим любезнее, она сказала бы ему, что сама вот уже несколько дней не видела Валю. Позавчера праздновали ее день рождения, а он не соизволил прийти и даже не позвонил.
Причина, по мнению Геты, только одна — появилась другая девушка. Так она решила, непримиримо и бесповоротно. Недаром Валя в последнее время стал таким угрюмым и невнимательным. А что еще могло случиться? Болезнь! Так он же хвастался, что даже гриппа не испытал ни разу в жизни. Дал бы знать, если бы заболел. Поздравил бы по почте…
Последний вечер, в ресторане, он был сам не свой; то молчит, то отпускает какие-то туманные намеки, — я, мол, могу в один прекрасный день бесследно исчезнуть. Что это-рисовка или предостережение? То и другое, наверно. Вообще странно, — Валентин показался ей таким искренним и цельным человеком, когда они познакомились. А потом он точно стал отдаляться. Что-то скрывает…
Ясно — что! Новое увлечение! Вот и мама так считает.
И пусть! Убиваться из-за него? Ни за что! И уж, во всяком случае, она не обязана отдавать отчет этому невоспитанному, грубому мальчишке. Ах, видите, он товарищ Валентина! Наверно, не очень близкий товарищ, если Валя не счел нужным представить его тогда — у парикмахерской.
А Вадиму трудно было дышать от возмущения. Красная блузка Геты, бархатистая красная блузка дразнила его. Тоже, небось, «Тип-топ»!
— Ладно! — буркнул он, — С вами поговорят в другом месте.
Две минуты спустя, на улице, он уже корил себя, — дурак, зря залез в бутылку! Надо было поделикатней. Эх, не умеет он так обходиться с девчонками, как Валька. Модник и танцор Валька. Хотя все равно, — такая разве скажет правду! Вадим с ненавистью вспоминал красную блузку. Ну, погоди же!..
Между тем Гета медленно приходила в себя. Злобные, непонятные слова грубого мальчишки оглушили ее. Не пьяный ли он! Нет, как будто трезв. Он пришел точно для того, чтобы ругаться, — такой у него был вид.
Она выскочила на площадку.
— Стойте! — крикнула она, чувствуя, что сейчас расплачется, от обиды, от страха.
- Предыдущая
- 6/16
- Следующая
