Ката - дочь конунга (СИ) - Степанова Мария Игоревна - Страница 17

— Что это за место? — повернулась она к Светозару.

— Златоверхий теремок, — ответил Светозар, — а вон там — Смотрильная башня.

Они прошли в башню, резные окна которой были украшены цветным стеклом. Все это выглядело не просто восхитительно — в первый раз Маша ощутила себя как в сказке.

— Это их любимое место, — произнес Светозар. Он встал у Маши за спиной, и теперь закрывал ее от сквозняка, продувавшего из одного окна в другое, — отсюда видно воду.

Маша посмотрела туда, куда указывал Светозар — и правда, как на ладони видна была река, и колыхавшиеся на ней кораблики.

— Когда они приехали, — говорил Светозар, — нам с братом было по двенадцать лет. Мы только и делали, что дрались, то между собой, то с детскими. Готовились стать гриднями, наедали жирок, да присматривались к девкам. А тут они. Князь сам просил отца, чтобы отдал нас в услужение именитому гостю, мол будут товарищи. А Магнусу тогда было всего-то четыре года, и он ревел по ночам и мочился в постель. Мы со Светиславом приняли это как наказание, батюшка часто бранился на нас, что бестолковы и в военных науках не усердны. А тут мальчишка этот. И стали мы няньками, целыми днями с ним. А он и по-нашему-то не разумел, лопотал что-то на своем, непонятно. Мы уж отчаялись, хотели в ноги князю упасть, чтобы освободил, а тут она…

— Ката? — поняла Маша без слов. Светозар кивнул.

— Такая разумная девка оказалась! Ее сначала на женскую половину отправили, мамкам-нянькам поручили, а она сбежала, разыскала брата и поселилась с ним в гриднице! Среди мужчин — девчонка! Уж ее гнали, а она не уходит! Ну и оставили, жалко стало их, они как лоза друг за друга цеплялись. Ката быстро говорить выучилась, стала брату помогать, он с ней лучше стал соображать. Потом, правда, что-то она ему сказала, когда ему шесть исполнилось, и ушла, стала на женской половине жить. А Магнус в рост пошел, нам полегче стало. Покрестили их, и совсем наши стали, только что между собой лопотали на своем. Когда Ката хворала, никто не верил, что встанет. Думали все, помрет. Один Магнус верил, сидел рядом с ней, она не ела, и он не ел. Заставил, уговорил ее вернуться с того света, а то бы обоих похоронили, он себя совсем заморил.

Маша слушала, как рассказывает парень об этих странных детях, и поражалась, с какой любовью он говорит о них.

— И что теперь будет? — спросила она тихо.

— Если не соврал старик, — ответил Светозар, — то Магнус наш стал королем, а значит плыть ему в родные края.

— А Ката?

— Она брата не оставит, — задумчиво сказал Светозар.

Они еще постояли на галерее, потом спустились обратно. Светозар взял Машу за руку, чтобы она не упала в темных переходах, и уверенно вел, сильным толчком ладони открывая двери. У входа в светлицу он остановился. Маша, не ожидавшая такой резкой остановки, врезалась со всего размаху в мужчину.

— Сделай свое дело, как вы, женщины, умеете, — попросил Светозар, — утешь, пожалей ее, поплачь рядом. Тяжело ей, боится она, и за отца и за брата.

Но в светлице ни Каты ни Магнуса не было. Светозар переменился в лице, оставил растерянную Машу и вышел в двери. Когда дверь скрипнула, Маша обернулась — это была Умила.

— Княжну Катерину Владимировну с княжичем княгиня к себе призвала, — сообщила она.

Очевидно, для серьезного разговора, догадалась Маша.

Ожидание было невыносимым, и когда Ката, наконец, вернулась, заплаканная, в сопровождении нянюшки и служанок, Маша не удержалась и сорвалась навстречу.

— Ну, что там? — спросила она.

По Кате было видно, что ничего хорошего ей не сказали. Личико ее совсем опухло от слез, в руках она теребила маленький платочек. Повернувшись к Маше, она упала к девушке в объятия и зарыдала.

— Нету у нас больше батюшки, — причитала Ката, — сгинул он, оставил нас сиротами. Одни мы теперь на целом свете, я да братец. Как же жить-то теперь?

Маша поглаживала девчонку по плечу, потому что слов утешения у нее не было. Ката плакала долго. Потом обессилела, рыдать в голос прекратила, и только всхлипывала горячо. Служанки подсуетились, уложили молодую госпожу, намочили полотенце и приложили ко лбу. Маша села на краешек широкого ложа. Помочь она ничем не могла, но и равнодушно наблюдать за страданием девушки, только-только вышедшей из детства, она тоже не могла. Ката затихла, Маша думала, что она уснула, но Ката не спала.

— Магнус уедет, — сказала она надломленным голосом, — княгиня сказала, едет посольство. Его уже провозгласили королем, потому что народ не доволен нынешним королем Кнудом. А я останусь…

Это было произнесено с такой горечью, что Маша почувствовала в горле ком.

— Княгиня потому и торопила с замужеством, чтобы муж увез меня к себе. Она сказала, что там мне нет места, что Магнус женится, зачем ему сестра — полукровка. Что я буду только мешать ему.

— Конечно же это не так, — начала убеждать Маша, — Магнус любит тебя! Но… Ему наверняка будет спокойней, если он будет знать, что ты счастлива и довольна, что у тебя есть мужчина, который позаботится о тебе.

— Он так и сказал, — произнесла Ката, — именно так. И еще он сказал, что не уедет, пока не погуляет на моей свадьбе.

В силе духа девчонки Маша убедилась еще раз, когда та, проплакавшись, начала собираться. Вчерашний праздник, как оказалось, еще не закончился, и день неведомой Маше Аграфены плавно перетек в день Иоанна Крестителя, или, как по старинке говорили, Иванов день. Этот праздник Маша знала, кто в детстве на Ивана Купалу не обливался водой? Но тут все было развернуто широко и праздновалось с большим размахом.

В этот раз одежда была не яркая разноцветная. Маше надели поверх светлой льняной рубахи юбку некрашеной ткани, с тонкими голубыми вышивками по подолу. Ката нарядилась в такое же, только узор был красным. Она была все еще бледна, и глаза припухли, но, в целом, выглядела молодцом, и Маша все думала, откуда этот вчерашний ребенок берет силы.

На широком дворе расставили столы и лавки, откуда-то доносился запах жареного мяса. Служанки с запотевшими кувшинами разливали напитки. В шентре кривлялись под дудки молодые парни, у одного в руке был веник, и он все старался этим веником ударить второго. Тот уворачивался, и забавно кривил рожи. Кату усадили недалеко от княжеских детей. Маше нашлось место позади, за спинами знатных, но ее это вполне устраивало. Ката время от времени оглядывалась, будто теряла ее, а когда находила, то слабо улыбалась.

Все представление было долгим. Княгиня сначала произнесла молитву в память о великом святом, и люди повторяли, кто-то про себя, кто-то вслух, а потом, с широкой улыбкой, обрызгала присутствующих из лохани, заботливо подставленной двумя слугами. Это означало начало празднования. Дудки опять загудели, народ заговорил, засмеялся, дети бегали с ковшиками, стараясь облить друг друга, больше проливая на себя, чем на противника. Маша смотрела, как играет маленькая княжна Анна. Девочке было от силы лет пять. Она вспомнила слова старика на торгу, про дочь, которая долго будет рядом с матерью, но станет гораздо известнее ее. Анна… Анна Ярославна. Анна Ярославна?! Та самая? Маша уставилась на ребенка. Так вот кто она! Дочь Ярослава Мудрого, которая в будущем станет королевой Франции! Ничего себе! Про нее Маша знала не только из уроков истории, но и читала книги. Да, эта девочка действительно станет знаменитой. Сейчас будущая королева носилась вместе с другими детьми и смеялась взахлеб.

В центр вышли девушки, взялись за руки, начали ходить, завиваясь змейкой, петь что-то протяжное. Маша разобрала что-то про сватов и девичью долю. Ката обернулась, поманила ее ладонью. Маша подошла.

— Иди, — махнула головой подруга, — ворожи со всеми!

— В смысле — ворожи? — не поняла Маша.

— Суженого закликай, сватов зазывай, — пояснила Ката, — девушки незамужние все в том кругу.

— Да я, вообще-то, не планировала, — бормотала Маша, но ее уже увлекли в общий круг, схватили за руки и повели вместе со всеми. Слов она не знала, но с любопытством оглядывалась, как остальные старательно выводят слова древних песен. Наконец девичья змейка распрямилась и вытянулась вдоль рядов, где сидели и стояли мужчины. Девушки сделали несколько шагов вперед, расцепили руки, поклонились молодым людям. "Умойте!" — прозвучало хором. Маша приготовилась, что сейчас будут обливать водой, но произошло другое. Молодые парни и мужчины постарше шагнули вперед, в руках у них сверкало что-то разноцветное. И слева и справа от Маши девушки с удовольствием подставляли руки и шею, мужчины надевали на них украшения — бусы, браслеты, кольца. Так вот зачем был утренний поход на торг! Мужчины покупали своим зазнобам подарки! Маша старалась аккуратно выбраться из толпы, ей среди этого праздника любви было неудобно. Она шагнула из круга и натолкнулась на Светозара. Мгновенно оробев, она подняла глаза на парня и ощутила то, что ощутили все девушки, к кому подошли с подарками — причастность к чему-то важному и глубинному. Этими песнями завлекали возлюбленных издавна, когда еще православный бог не пришел на славянские земли, и призыв неизменно работал. Светозар был как всегда серьезен и сосредоточен, и энергию, исходящую от него, Маша ощутила, даже не прикасаясь. Молодой мужчина протянул руки и положил ей на ключицы тонкое ожерелье из серебряных пластинок. В каждой пластинке был инкрустирован маленький самоцвет. Маша не успела восхититься подарком, Светозар взял ее за руку и надел на средний палец левой руки колечко.