Достигнуть границ (СИ) - "shellina" - Страница 41

— Я подумаю, Андрей Иванович, — наконец, я сумел дать ответ на этот непростой вопрос. — И передам тебе о решении своем лично. Ну а теперича ступай, и назначь смутьянам хорошее наказание. Например, работа весь день, а ночевать снова в камеру. И так в течении пары недель. Неча задарма кормить их, прав ты, пущай кошт отрабатывают.

Ушаков быстренько подобрал папку и убрался, пока я в чем-нибудь не одумался и не передумал. Я же снова посмотрел на стол.

— Степан! Степан, сукин ты сын! — дверь отворилась и в кабинет вбежал растрепанный Голицкий. — Убери здесь все, — я уже спокойно кивнул на стол, с которого Голицкий спешно убирал кофейник и так раздражающую меня чашку. Чашка раздражала до такой степени, что хотелось садануть ее о стену, но, как рачительный хозяин я не мог себе позволить подобные детские выходки.

— Государь, Петр Алексеевич, там Нартов ждет. Уже часа полтора как, — уже у двери сообщил Степан.

— А что же ты молчал-то? — с языка готово было сорваться крепкое словцо, но я его придержал, негоже срываться на секретаря, который не виноват, что его еще не вышколили до идеала.

— Так звать? — я резко обернулся и взглядом дал понять побледневшему Голицкому, что тот крепко нарывается.

Юркнув за дверь, которую оставил слегка приоткрытой, он прямо от порога громко произнес, правда с той стороны двери, но это уже мелочи.

— Нартов Андрей Константинович к государю.

Через приоткрытую дверь в кабинет зашел не старый еще мужчина весьма приятной наружности.

— Проходи, Андрей Константинович, — я махнул рукой на кресло для посетителей. Нартов, о котором я только знал, но еще никогда его не видел, присел на краешек, нервно оглядываясь по сторонам. — Слышал я тут намедни, как князь Черкасский дифирамбы тебе пел, рассказывая, как хорошо ты дело чеканное, да печатное поставил. И типографию оснастил и чеканку наладил…

— Пустое то, — махнул он рукой и отрешенно посмотрел на меня. — Мне бы стоящим делом заняться, государь, Петр Алексеевич, да чтобы пользу какую принести во славу отечества.

— Золотые слова, Андрей Константинович, золотые слова, — я сел напротив него. — Вот об этом я и позвал тебя, дабы поговорить. Видел я намедни чертежи твоего станка, что сумеет идеального сечения трубы делать, да еще и диаметру различного, хошь для пушек дуло клепай, а хошь и в бусах женских отверстие прорубит, не повредив при этом болванку.

— Да сколь лет уже тем чертежам, — Нартов скривился. — Еще при деде твоем, государь, при Петре Алексеевиче чертил я их. Петр Алексеевич даже по заграницам меня отправил, дабы мастеров найти, что машину таку соберут, но, увы… — и он развел руками.

— И об этом огорчении твоем ведаю я, Андрей Константинович, — я сложил руки домиком и опустил на них подбородок, глядя на гениального токаря, по чьим чертежам сумели работать англичане, да и то лишь век спустя. Чем больше я живу в этой эпохе, тем больше убеждаюсь, что практически все, что я знаю, кроме, разумеется электроники, когда-то уже создавалось, но по каким-то причинам было невостребованно. Ну про Нартова понятно, кому он мог быть интересен, ежели меня не случилось? Аньке что ли? Или ее лошаднику, у которого мозгов хватило его, по крайней мере, в Академию наук определить, когда он работу Монетного двора наладил. Но мне он не был интересен как ученый — потому что как ученый, Нартов не состоялся. А вот как гениальный токарь, опередивший свое время, вполне. Да что далеко ходить, многие части современных мне токарных станков имеют детали, разработанные этим нервным человеком, что сидит сейчас передо мной, и они практически за столько лет не поменялись! — Андрей Константинович, меня интересуют эти станки. В парке этого дворца расположена императорская мастерская, где я иной раз по стопам деда моего следую. Кузнецы все там от Бога, помощники грамоте обучены, работай — не хочу.

— Но… — Нартов на мгновение задумался, что-то быстро просчитывая про себя. — Хорошо, я могу попробовать. А есть ли, государь, у тебя какие отдельные пожелания?

— Да, — я бросил на стол безделушку египетскую, которую мне Митька притащил, у купца какого-то в лавке углядев, так как знал, что я к подобным безделицам слишком уж дышу неровно. — Этот металл называется латунь. Вместе с тобой, Андрей Константинович, работать в мастерской будет студент Московского университета Михаил Васильевич Ломоносов. Его задача предельно ясна — сделать производство латуни выгодным, чтобы она стоила ненамного дороже того олова, что в нее добавляется. А еще с тобой будет гвардеец один обитать в мастерской, Калашников. Он недавно мне довольно грамотный макет многозарядного револьвера притащил и поклялся, что обратился к Бернулли старшему и тот ему подсказал, как сделать так, чтобы он сам перезаряжался на следующий выстрел. Но, проблема в том, что составить этот механизм довольно просто, у Бильфингера его паровая машина уже намного сложнее получается, так скоро сама на тяге пара побежит, прости Господи, — и я размашисто перекрестился, а затем продолжил. — Так вот, проблема не в самом механизме, а в патроне, который должен быть полностью собран и оснащен. Эйлер предложил, надо сказать, мимоходом, потому как он другими делами увлечен, чтобы мы попробовали использовать латунь в качестве гильзы. Но появилась другая проблема — сама гильза и те отверстия, куда энту гильзу засунуть можно. Сам понимаешь, они должны совпадать идеально. Вот тут-то ты мне и нужен, просто позарез нужен, Андрей Константинович.

— Как-то это… невероятно звучит, — наконец сумел сформулировать свою мысль Нартов.

— Ну так не оскудела Российская земля на таланты. Все в ваших руках, — я улыбнулся и выпрямился в кресле, показывая тем самым, что аудиенция подходит к концу. — Любые ресурсы в пределах разумного, естественно.

— Надо думать, — он возвел взгляд к потолку. — Да, можно попробовать, — ему было уже все равно, где он находился. Гениальный не только токарь, но и скульптор, он уже витал в каких-то своих высших материях. Я-то всю жизнь был простым ремесленником и мне очень хотелось бы узнать, что же он все-таки видит. — Мне бы мортиру мою круговую, государь, Петр Алексеевич, — он наконец посмотрел на меня затуманенными глазами.

— Я уже сказал, что получишь все в пределах разумного. Ступай, Голицкий проводит тебя в мастерскую и представит остальным. И список не забудь составить того, что потребуется.

Нартов ушел, а я закрыл глаза. Прогресс не остановить, но, чтобы он развивался быстрее, надо просто ему не мешать, и эту истину я понял уже давно.

Я сидел в кабинете и ждал, когда придет Лерхе. Все дела на сегодня были отменены, и я, разложив перед собой листы бумаги преобразовывал тройной интеграл по методу Гауса. Когда я очень сильно нервничал, то всегда занимался этим чертовым вычислением. Оно меня успокаивало, а то, что я жутко нервничал, было заметно невооруженным взглядом. Это довольно странное успокоительное я начал применять еще в университете, и, как оказалось, пронес сквозь века в прямом смысле этого слова. Вот только я впервые нервничал так сильно, что принялся сбрасывать напряжение подобным образом. А все дело в том, что произошло сразу два события, выбившие меня из колеи. И, если с первым вроде бы удалось справиться, и я всего лишь ждал сейчас общий отчет, то все, что касалось второго, вызывало стойкую изжогу и желание совершить нечто безумное, например, решать уравнение методом человека, который не то что еще не родился, а которого даже еще в проекте не было.

Первое потрясение пришло в виде сообщения, что в Крым потянулся поток беженцев, от гражданской войны в Османской империи, которой, казалось, не будет конца, и у нескольких человек на карантине обнаружилась чума. К счастью Лерхе очень хорошо выдрессировал своих военных и карантинных врачей и вроде бы дальше карантинной зоны зараза не пошла, что можно считать моей маленькой победой. Кстати сказать, это происшествие возымело положительный воспитательный момент: солдаты, которых частично, соблюдая все меры безопасности, известные на этот момент, привлекались к ликвидации последствий. Они были далеко не глупы, и прекрасно видели, что умирали очень мучительно смертью те люди, которые не выполняли распоряжений медикусов. Поэтому в армии Ласси после данного происшествия стало наблюдаться гораздо меньше смутьянов, предпочитавших плеть мытью рук и кипячению воды. Но, все уже произошло и теперь я ждал полноценный доклад с перечислением тех мер, которые применялись для недопущения развитии эпидемии. Моя нозофобия настойчиво твердила, что это все не просто так, что больные специально были посланы в Крым дружелюбными османами, и что в этой вспышке необходимо как следует разобраться, дабы не пропустить ничего подобного в другие разы.