Любовь ювелирной огранки (СИ) - "Julia Candore" - Страница 6

— Погоди, не кипятись, — примирительно сказала Эсфирь. — Мы попросим у короля средства на ремонт.

Под затянутым тучами утренним небом надсадно прокаркала ворона. Юлиана раздраженно сдула с лица надоевшую прядь и покосилась на подругу с некоторой кровожадностью.

— Ремонт, ха! Да на тебя тут крыша упадёт, прежде чем ты к ремонту приступишь! А лично моя крыша — поедет. Потому что это дурдом какой-то!

Интуиция подсказывала ей, что на сей раз благодушия королю хватит лишь на то, чтобы вежливо послать их лесом.

Кстати, о лесах (точнее, особах, их населяющих).

Пелагея через соломинку потягивала кленовый сироп, пристроившись между корней, когда Юлиана решила к ней пристать.

— Слу-у-ушай, может, у тебя завалялась парочка суперспособностей, чтобы отреставрировать наше издева… кхм, издательство?

Пелагея чуть сиропом не подавилась. Если у нее в резерве и осталась какая суперспособность, так это влипать в чудовищные истории.

***

Солнце катилось за горизонт, когда в Юлиане созрело волевое решение — двигаться к мечте во что бы то ни стало, сквозь нужду и лишения, унизительные походы к королю и сумасшедшие счета за стройматериалы.

— Кекс, Пирог, будете за главных. Не шумите, Киприана не изводите. И Графа Ужастика не трожьте, пусть поправляется, — менторским тоном отдавала распоряжения Юлиана, одновременно собирая саквояж.

— А не жестоко бросать тут Вековечный Клён с полуживым котом и двумя псами? — задавалась резонным вопросом Эсфирь.

— Перестань! Мы задержимся дня на три, не больше, — свято верила Юлиана. — К тому же, я бесстрашная и отчаянная, — привела аргумент она. — Киприан привык к моим авантюрам. Он не будет против.

С этим аргументом стоило считаться.

Пелагея поглядывала на своих волшебных светлячков, толкущихся в банке, на пожар заката, что разгорался за холмами. И с тоской думала о том, как славно было в бревенчатом доме посреди леса, какой уютной и мягкой была ее постель, как грела душу уверенность в завтрашнем дне. А главное — авантюрами там даже и не пахло.

Но вот что странно: невидимка тоже ничем не пах. А если взять, к примеру, шоколадно-пряного субъекта, который ее спас…

Ой, опять щёки горят. Да что ж такое-то?!

И чего она про невидимку вдруг вспомнила? Аноним несчастный, с угрозами со своими. И билеты эти… Какой от них прок?

Пелагея стиснула кулаки и дала себе зарок, что непременно выкинет из головы и невидимку, и благородного негодяя. Пора уже браться за ум и начинать думать серьезные мысли.

***

Здание на улице Исполинов готово было развалиться в любой момент. Сквозь крышу кое-где виднелось быстро темнеющее небо. Ни намёка на дождь — уже хорошо.

Юлиана преисполнилась безрассудства: она решила заночевать прямо здесь.

Раздобыла переносную туристическую печку, три пледа, складные стулья и жестяные кружки, чтобы пить из них чай. Подожгла дрова, вскипятила воды.

Одним словом, комфорт. С огромным, жирным таким знаком "минус".

Под полом скреблась какая-то писклявая тварь. "Только крыс нам не хватало!" Нечто летучее, бесшумное и чрезвычайно неуловимое носилось под потолком. Загадочное рукокрылое, не иначе.

Юлиана выдула две порции чая и куталась в плед, греясь возле печки в состоянии глубокой отрешенности. Неужели она всерьез полагает, что если намеренно отказаться от благ земных, удача сама приплывет в руки? Не-ет, так не бывает.

Пелагея откровенно скучала и обливалась п о том, хотя сидела от огня дальше всех. Только Эсфири как будто всё было нипочем. Ее такая экзотика вполне устраивала.

— Когда-то давным-давно, — глядя исподлобья, замогильным голосом произнесла Эсфирь, — здесь была лавка антиквариата. Но владелец лавки сгинул вместе со всей семьей. Вот просто взял — и испарился, — добавила она шепотом, обводя присутствующих пристальным взглядом.

Пелагея икнула и выронила пустую жестяную кружку. В тишине от этой несчастной кружки грянуло так гулко, словно произвели стрельбу из орудий. По крайней мере, Пелагее на ум пришло именно такое сравнение. Она поёжилась, поёрзала на шатком стуле и в конце концов отпросилась в туалет.

"Если нам, как и тому антиквару, суждено здесь сгинуть, пусть это произойдет побыстрее. Терпеть не могу неопределенность", — думала она, бредя по мрачному дому и сжимая в руке подвес, на котором болталась банка со светлячками.

Она завернула в коридор, выложенный мелкой квадратной плиткой цвета обожженной глины. За множеством приоткрытых дверей виднелись белые бока каких-то раковин, больших чаш и круглых бассейнов. Пахло дохлыми мышами, краской и уксусом. Да, это вам не специи с шоколадом.

Пелагея шла и думала, что для сегодняшнего идиотского турпохода нужна ну очень уважительная причина. Должно же быть какое-то объяснение тому, что Юлиану дёрнуло скоротать ночь в дыре под названием "Будущее Издательство", а остальные с этим беспрекословно согласились. Здравомыслящим людям такое и в голову бы не пришло.

Может, их околдовали?

Она обогнула диковинный агрегат с торчащими отовсюду сифонами, свернула за угол — и очутилась на пустыре. Над пустырём носился ветер, сияли звезды и шпарила огромная оранжевая луна. Топорщились сухие метелки трав. Ржавая железная дорога, по которой уже сто лет никто не ездил, тянулась вдаль, насколько хватало глаз.

Шпалы пьяняще пахли сладкой смолой.

"Будут билеты — придет и поезд", — вспомнила Пелагея слова невидимки. Непроизвольно сунула руку в карман своей верхней деревенской юбки — и нащупала там три злосчастных билета.

"Можешь взять с собой попутчиков", — словно откуда-то издалека прозвучал вкрадчивый голос.

— Ну нет, — насупилась та. — Юлиану и Эсфирь я в эту мутную историю впутать не позволю.

И тут вдалеке загрохотало, загудело, взвыло. Затряслась земля, затряслись поджилки у Пелагеи.

"Как? Уже? Погодите секунду, я не готова!"

Мысли лопались, как зерна кукурузы в горячем масле. В плотном прозрачном коконе Пелагеи происходило волнение. Прямо сейчас извне в кокон пыталось прорваться нечто ужасное, мощное, бескомпромиссное.

Но защитная оболочка оказалась пластичной. Сколько ее ни продавливай, внутрь не попадёшь. Кратковременный шторм чувств оставил после себя некоторое беспокойство и смутное ощущение опасности.

А тем временем из неизвестности по ржавым рельсам к Пелагее на всех парах мчался поезд — такой же древний и полуразрушенный, как здание за спиной. Со злобным лязгом, в вихре сизой пыли нёсся скелет паровоза. По-другому его и не назовешь — из обшивки кузова мало что уцелело.

Он вспорол ночную тьму парой ацетиленовых прожекторов, затормозил с отвратительным скрипом, от которого стыла кровь, и тело насквозь пронзил озноб. А затем Пелагею накрыло облаком густой, едкой гари.

Когда гарь рассеялась, обнаружилось, что у мироздания были несколько иные планы на Юлиану и Эсфирь: впутать. Непременно впутать их в приключение назло всем зарвавшимся феям, которые нарушают законы и отказываются умирать.

— Ого! — воскликнула Юлиана. — Всегда мечтала прокатиться на таком допотопном драндулете!

— Никакой он не допотопный, — авторитетно возразила Эсфирь. — Эксклюзив. Авторская работа.

Заслышав их спор, Пелагея обернулась так резко, что ей прострелило шею. А ведь могла бы поклясться: по коридору за ней никто не шёл.

Поезд пялился на нее слепыми окнами. Будто оценивал: подходит она по параметрам или не подходит. Видимо, подошла. Потому что во всех окнах разом вдруг зажёгся желтый свет. Возбужденно замигал, включился снова.

И вот тогда-то из дверей переднего вагона с фонарем в руке вывалился высоченный устрашающий тип — эдакая костлявая каланча, ребра можно пересчитывать. На голове у него красовался бумажный пакет, куда обычно заворачивают сдобу из пекарни, — с прорезями для глаз и весьма условной оленьей мордой, которую набросали впопыхах небрежными красными мазками.