Любовь ювелирной огранки (СИ) - "Julia Candore" - Страница 17

"Тебе будет очень трудно удержаться и не перейти за грань", — вспомнились Эсфири слова Вершителя. А почему, собственно, нельзя переходить? Кто сказал, что это запрещено?

А даже если и запрещено, кто ей мешает разведать обстановку и быстренько вернуться? Никто ничего и не заметит. Следить-то за ней некому.

Эсфирь вздохнула, взяла себя в руки и решительно направилась к колючей проволоке. Ей казалось, что Вершитель на самом деле только того и ждет, чтобы она пересекла черту. Пересекла и узнала то, что знать не полагается. Страшную тайну, за одно упоминание о которой можно поплатиться жизнью…

Глава 11. Станешь одной из нас

Ограда шелестяще расступилась, стоило Эсфири подойти. Та лишь хмыкнула: да уж, конечно, чего еще ожидать? Волшебства понапихано на каждом шагу. Загадки вот-вот лопнут, как спелый гранат. Здесь они существуют лишь затем, чтобы их разгадали.

Что если Розалинда нарочно вывела ее из себя, чтобы Вершитель назначил ей наказание и тем самым поневоле подтолкнул к своей тайне?

Эсфирь преодолела рубеж, и колючая проволока позади надежно затянула брешь в ограждении. Всё, теперь только вперед. А впереди — мгла. Белёсый туман, подвенечное платье вечности.

Единственный ориентир в этом царстве белого — сигнальные столбики. С каждым столбиком туман редеет, начинают просматриваться тени. И когда пространство расчищается окончательно, Эсфирь едва не сталкивается с женщиной.

— Ой, извините, — бормочут обе. Эсфирь — низким голосом, в котором слышится биение жизни. Женщина — механически, словно в грудь ей вмонтирована голосовая коробка.

Она стоит на зеленой поляне в пышном свадебном наряде — стоит слишком прямо и неестественно. Золотистые волосы невесты завиты в локоны. А в приторной улыбке вежливость мешается с кровожадностью, и от этого как-то не по себе.

— Кто?.. — Эсфирь запнулась. — Что ты такое?

— Не "кто" и не "что". Я жива лишь настолько, насколько мне позволяет хозяин. Я кукла.

Говорящая кукла в человеческий рост. Эсфирь отшатнулась. Кто здесь из них двоих спятил?

— Не надо так пугаться, — с неизменной улыбкой наёмного убийцы произнесла Невеста. И рывком наклонила голову набок. — Я вся на шарнирах. Да и ты скоро изменишься. Уже меняешься, по правде говоря. Попробуй, согни руку.

Эсфирь согнула — и раздался щелчок. Затем медленно разогнула. Впрочем, медленно не получилось. Новый щелчок — и конечность резко распрямилась. Эсфирь уставилась на нее квадратными глазами.

— Это не моё. Это… Глупый, дурацкий розыгрыш!

На месте сгиба обнаружилось странное сочленение. Локтевой шарнир. Действительность никак не желала укладываться в голове. Внутри у Эсфири будто морозильную камеру открыли — мороз пробрался в самое сердце. Перед глазами заплясали цветные пятна. Ноги подогнулись (новообретенные коленные шарниры работали как нельзя лучше).

И Эсфирь со стоном рухнула на траву.

— Стоп. Минуточку. Пластик? — Она ощупывала себя другой, пока еще нормальной рукой и не могла поверить в происходящее.

— Со временем ты научишься управляться с шарнирами, и твои движения станут плавными, — утешила ее кукла. — Переключишь внимание со своих страданий вовне. — О небо, да ч то этот болтливый манекен вообще знает о страданиях! — И тогда мы раскроем тебе один потрясающий секрет.

— Мы? — взвыла Эсфирь. — Вас тут что, много?!

— Мои сёстры обитают в кукольном доме. Там, за поворотом. Мы все чувствуем, — восторженно, насколько позволял голосовой механизм, поведала она. — И это нечто фантастическое.

До дома Эсфирь не дошла. Доковыляла. Обзаведясь тугими шарнирами, к которым — о ужас! — придется привыкать. С которыми придется смириться.

Зачем, скажите на милость, ну зачем она перешла на ту сторону?!

Ее нежная, бархатистая кожа покрылась блестящим пластиком, ощущения улетучились, и от этого хотелось рыдать. Только вот незадача: как ни усердствуй, ни слезинки не выжать. Обоняние? Вкус? Осязание? Забудь об этом, дорогая. Одна отрада: глаза по-прежнему могут различать цвета. Да и слух всё еще на месте.

В домике, по первому впечатлению, слепленном из зефира, ее встретили одинаково тошнотворными улыбками боли и досады. Куклы располагались на зефирных диванчиках в розовых тонах, носили милые пижамки с лемурами и непрерывно щебетали обо всём, что видят. В их болтовне, словно в радиоэфире каком, то и дело проскакивали помехи.

"Дурдом", — подумала Эсфирь последней извилиной, которая осталась в ее — теперь уже кукольной — голове.

— Новенькая? — осведомилась пластиковая барышня, вынося из кухни пластиковый поднос с пластиковым печеньем. И компетентно посоветовала: — Ей надо успокоиться. Пусть не накручивает себя почём зря.

Искусственные волосы барышни, накрученные на бигуди, были намертво зафиксированы лаком.

— Я в порядке, — соврала Эсфирь не своим голосом, который исходил откуда-то из области рёбер и неприятно резонировал в гортани. — Расскажите мне то самое, потрясающее. Я хочу знать.

Ее первоначальная ошибка стоила слишком дорого и должна была окупиться. Желательно — невероятным открытием.

— Нет. Не расскажем, — стала в позу барышня с печеньем. И пустив поднос по кругу, переплела на груди руки.

— Вот именно. Не расскажем, — подтвердила Невеста. — А покажем!

Прочие куклы прервали свою живейшую беседу и зашлись ненатуральным, дребезжащим смехом.

Понятно. Шутки у них такие.

А Эсфирь чуть было не решила, что всё, не видать ей тайны Вершителя, как своих ушей.

— Ладно, отведите ее кто-нибудь в операционную, — равнодушно распорядилась шутница номер один, когда ей вернули пустой поднос.

Эсфирь ощущала себя прямо как этот поднос — опустошенной. А еще потерянной. Опустошение и потерянность возглавляли парад, пока остальные эмоции вяло плелись за ними в хвосте.

Она практически ничего не испытала, когда ее привели в операционную и показали хирургический стол. Там, на белоснежных простынях, кто-то лежал со вскрытой грудной клеткой. И, что примечательно, вокруг не обнаружилось ни единой капли крови. Прямо-таки стерильная чистота.

— Подойди поближе, — посоветовала девица в платье. — Взгляни.

Кристалл, который увидела Эсфирь в груди неведомой куклы, переливался золотом и лазурью.

— Живой кристалл, — пояснила Невеста. — Источник силы. Что-то вроде универсального генератора. Нужно дождаться Мастера, чтобы он завершил работу.

— И когда же Мастер придет?

— Может, сегодня. А может, через неделю. Или даже через месяц.

— И что, всё это время она будет так лежать? — спросила Эсфирь, чувствуя, как угасают внутри последние вспышки страха и как на его место заступает абсолютное безразличие.

— А ей несложно. В отличие от людей, нам не надо питаться и двигаться. Мы комфортно чувствуем себя в какой угодно позе. И вообще, мы всего лишь экспериментальные модели, заготовки. Мастер делает с нами, что хочет. И мы, конечно же, на всё согласны.

— Но это безобразие! — попыталась было воскликнуть Эсфирь. Только вот ее негодование мгновенно вытеснила какая-то необъяснимая, сковывающая холодность. Поэтому вместо восклицания у нее вырвался сдавленный шёпот.

— Перестань. Кристаллы позволяют нам чувствовать. Они — великий дар для таких болванок, как мы. Правда, знаешь, ходят слухи, что однажды Мастер вживил кристалл одной человеческой женщине, которая уже стояла на пороге смерти. И женщина та вроде как переродилась, стала феей и поселилась в верхних мирах. Мы ей страшно завидуем. Нам ведь не то, что в фей, нам и в людей никогда не превратиться. Мастер как-то раз обмолвился, что для бесчувственной пластмассы живой кристалл — вполне сносная замена пустоте. Но он ничто в сравнении с человеческим сердцем.

Невеста выложила конфиденциальную информацию и с удовлетворением замолкла.

— Значит, вот он, ваш потрясающий секрет? — спросила Эсфирь, ужасаясь тому, с какой скоростью по ее пластиковому телу разливается апатия. — Хорошо, я узнала, что хотела. А теперь будь добра, проводи меня обратно к границе. Думаю, не стоит тут задерживаться.