Двойной генерал (СИ) - "Wolf" - Страница 70

На сцене меж тем господин Оргон, в приступе дружбы и в знак примирения навязывает Тартюфу своё имение в дар.

Кабздец тебе, Оргон, — теперь могу предаться наслаждению игрой великолепных актёров. Хм-м, и красивых актрис. Сейчас начнётся самое интересное, Тартюф вступит в полные права и начнёт резвиться на полную.

Мольер по моим временам оборвал пьесу прямо на пике. О-о-о, графоманы моей эпохи, при полном отсутствии цензуры, живо расписали бы приключения Тартюфа не на два часа, а на множество серий. Очень пикантных серий, в которых Тартюф развернулся бы во всю ширь своей подлой и энергичной натуры. Именно после вступления в права. Живо оприходовал бы и супругу Оргона и дочку, не пропустил бы горничных. А там глядишь, и до мужского пола бы добрался… хотя этот вариант на редкого любителя.

В антракте приветствуем гражданские власти, здесь сам Пономаренко и другие официальные лица. Перебрасываемся словами, обмениваемся впечатлениями о спектакле. Первый секретарь ЦК Пономаренко — первый человек в республике. Последний день он первый, — тьфу-тьфу-тьфу, вермахт, не подведи! — завтра я им стану. А эта штатская штафирка получит гордый статус мальчика на побегушках при моём штабе.

Блохин подходит с докладом в конце антракта. Приказ в армии спущен.

— Генерал Копец велел передать «Утро будет недобрым», — улыбается, — кодовая фраза?

— Я, майн фройнт! (да, друг мой).

Конечно, кодовая фраза. Приказ принят к исполнению, ВВС всего округа готовится. Новые самолёты вроде Яка взлетают быстро, а вот ишачки заводить довольно муторно.

21 июня, суббота, время 22:35

Минск, Дом Красной Армии, кулисы сцены.

— Обожаю выступать перед военными, — звонко щебечет Марианна, плохо запоминаю фамилии. Чокаемся с ней фужерами с шампанским. Прямо пир на фоне надвигающегося тайфуна.

Стрекозы. Они все стрекозы из басни Крылова. Артисты и актрисы, с ними понятно. Но мы, армия, тоже были беззаботными стрекозами. Вот и обрывал я им легкомысленные крылышки, отращивал челюсти, превращал в муравьёв.

— Друзья мои! — обращаюсь ко всем, — вынужден вас покинуть. На границе опять не спокойно. Но вы не волнуйтесь, армия на страже.

С тем и уходим, под восторженные женские восклицания и аплодисменты.

В двенадцатом часу ночи направляюсь в Барановичи. Первый блок-пост на выезде, пулемётные точки не вижу, — браво, ребята! — Т-26 нацелен вовне. Нас подпускают близко, нос броневика пересекают две поперечные полосы. Краткий обмен пароль — отзыв, едем дальше.

До Мачулищ нам недалеко, поэтому только при подходе к аэродрому нас останавливают ещё раз. До Барановичей на колёсах часа два с половиной, этого я себе позволить не могу. Не вовремя МХАТ к нам пожаловал, но препятствовать не стал. Пусть народ порадуется последним мирным дням.

У штаба дивизии меня встречает полковник Туренко. Как всегда, сияет лицом, никакая тревога этому парню нипочём.

— Приказ до тебя довели, Евгений Георгиевич? — на Копца надейся, а проверять не забывай.

— Да, товарищ генерал, — на секунду вытягивается полковник и докладывает, — дежурный самолёт над городом постоянно. Радисты в эфире. Лётчики, как приказано, пока отдыхают. По тревоге их разбудим.

Полковник провожает нас к моей грозной ласточке.

— Товарищ генерал, а когда ждать сигнала? — не удерживается от вопроса комдив.

— Буди своих орлов в два часа ночи. Если до того отмашку не получишь. Успеют перекусить. Веселье жду часа в три, но сам понимаешь, первый ход не за нами.

ТБ уже рокочет, моя свита один за другим исчезает в его объёмистом корпусе. Последний наказ полковнику.

— Самое главное, Евгений Георгиевич. Самое главное — не команда сверху, а собственное решение. Если команды не будет, но твой дежурный доложит, что к городу приближаются вражеские самолёты, немедленно поднимай всех. Не жди разрешения. Мало ли что. Связь нарушится, ушами кто-то прохлопает… давай, полковник. Чистое небо над Минском — твоя забота.

21 июня, суббота, время 23:40

г. Барановичи, резервный штаб округа.

За что я взялся первым делом, когда прибыл в родной штаб? Никто не угадает. Улёгся на диван и заснул, как коней продавши.

— Товарищ генерал, Дмитрий Григорич, — разлепляю лениво глаза. Полутёмную комнату наполовину загораживает силуэт адъютанта.

— Что случилось, Саша? Неужто война началась? — позёвывая, перехожу в положение сидя, с наслаждением и хрустом потягиваюсь.

— Директива из Москвы, товарищ генерал, — Саша протягивает радиограмму. Быстро проглядываю. Ага, после ритуальных заклинаний «не поддаваться на провокации» войскам быть готовыми к внезапному отражению удара немцев. Или их союзников.

— Сколько времени?

— Два часа пять минут, товарищ генерал.

— Проснулись они, значит, в Москве? Ну, и хорошо. Положи на стол.

Саша включает свет, а я отхожу в угол, там у меня гирька. На полтора пуда. Разомнусь, время есть ещё.

— Саш, чаю организуй.

Вместе с чаем Саша приносит ещё одно сообщение. С той стороны есть перебежчики. Предупреждают о готовящемся нападении. Настроение ещё больше поднимается. Теперь мне точно не снимут голову за припрятанные эшелоны.

— Зови всех.

Все, это Климовских, Копец, начальник артиллерии Клич, зампотылу полковник Виноградов, мой зам Курдюмов. Болдина я на Минске оставил. Иван Васильевич звёзд с неба не хватает, но надёжен, как пулемёт максим.

Так-то мне никто не нужен, но личный состав натаскивать надо. Глядишь, так потихоньку и наберутся. Заметное место в предстоящей свистопляске отведено только Копцу. На стол расстилаю большую карту. У меня заготовлены деревянные фишки, навроде шахмат. Такие кругляши, на которых нарисованы пушка, самолёт, танк, пехотинец. Часть фишек чёрные, понятно, кто это, часть фишек — белые, лень мне было их в красный цвет красить. Вернее, приказывать было лень. И то ещё отличие от настоящих шахмат, что чёрные делают первый ход.

Всё, как в предыдущих многодневных КШУ. Излагаю всем то, что до сих пор знали только мы с Копцом.

— Первую атаку, диверсионную, мы отбили. Гражданские линии связи работоспособны, — сообщаю первым делом, — теперь ждём массированных авиаударов. Немцы поднимут в воздух всю авиацию, кроме транспортной и вспомогательной. За транспортную не уверен. Могут снова попытаться диверсантов сбросить.

Ближе к трём часам ночи в кабинет стучат, с разрешения заходит капитан-связист, кладёт сводку нам на стол.

— Замечательно, — задумчиво вчитываюсь, — Иван Иванович, по твою душу.

В сводке сообщалось, что к границе приближаются, — на текущий момент наверняка пересекли, — армады люфтваффе. Три огромные группы, в каждой не менее полутора сотен и четыре относительно небольшие на несколько десятков.

— Иван Иваныч! — успеваю притормозить главкома ВВС уже в дверях, — я наверху буду, если что.

— Дорогие друзья, — обращаюсь к оставшимся, — следите за обстановкой, я вас покидаю. Связь по радио.

Ага, три раза я связался по радио. Нет, не то, чтобы совсем нет, но проблемы начались.

22 июня, воскресенье, время 03:30

Минск, ул. Пролетарская, мост через Свислочь.

Борис Павлов

— А я в артистки хочу пойти, — дерзко заявляет Зоська, кутаясь в мой пиджак. Это мы рассуждаем, кто куда нацеливается.

Мы стоим на мосту всем классом, смотрим на подмигивающие нам с поверхности тёмной воды звёдные светлячки. Чудная ночь заканчивается, восток начинает светлеть, предупреждая о скором восходе. Ночь подходит к концу, а расставаться не хочется. Последний день, когда мы вместе.

— Зося Микульская, — эдак задумчиво вертит на языке Игорёк.

— Что-нибудь не нравится? — нацеливается на него прищуренными глазами Зоська.

— Любовь Орлова, Валентина Серова, Зося Микульская… — не обращает на неё внимания Игорь, — пожалуй, звучит. Давай, Зося, действуй. Будем потом все гордиться, что с тобой в одном классе учились.

— В Москву поедешь? — спрашивает Митька.

Зося как-то притихает и переводит разговор на меня.