Двойной генерал (СИ) - "Wolf" - Страница 41

На мой вопрос стоящий на выходе из прихожей Борька ехидно усмехается. Шура тоже загадочно улыбается.

— Она на тебя обиделась, — жена улыбается всё больше, Борька откровенно ржёт.

Несколько часов назад.

— Пургу ты гонишь, Адка, — выдаёт главный спорщик Митька, — не может такого быть!

Компания пятиклашек весело то ли идёт, то ли скачет по весенней улице. Ада возмущается, её поддерживает подружка Вилена.

— И ничего не пурга! Мне папа сказал!

— Её папа, знаешь кто? — со значением поддакивает Вилена.

— Давайте посчитаем, — предлагает Антон, почти отличник и любитель шахмат, — восемьдесят тысяч красноармейцев…

— Восемьдесят две тысячи пятьсот двадцать четыре! — запальчиво кричит Адочка.

— Ну, я примерно. Как нас Николай Васильевич учил оценку делать? Протяжённость границы… ну, примерно четыреста километров. Разделим на восемьдесят тысяч, — рассуждает Антон, немного задумывается и выдаёт ответ, — получается, пять метров на каждого красноармейца. Двести человек на километр.

— Двести красноармейцев это сила, — утверждает Вилена. Ада смотрит с благодарностью. Митьке хочется поспорить и с Антоном, но необходимость высчитывать деление хоть и круглых, но таких больших чисел, останавливает его страсть к спорам.

— А если на этом километре пойдут в наступление десять танков? — доходит до неприятного вопроса Антон, — а если сто?

— Как будто у нас нет танков, — пренебрежительно поводит плечиком Вилена.

Антон впадает в задумчивость и выпадает из разговора. Слишком много неизвестных, чтобы однозначно решить задачу, но сделать такой вывод он не торопится.

— Да ерунда это! — безапелляционно вступает в бой Митька, — мне папа говорил, что в дивизии десять тысяч человек. У нас что, только восемь дивизий?!

— Правильно! — вступает до сих пор молчавший Андрейка. Говорил этот парнишка редко, но метко.

— Вы что, правда, думаете, что генерал вот так взял и выдал военную тайну этой болтушке? — продолжает Андрейка, кивая на Адочку, — да, как же! А она сразу всё всем рассказала.

— И самой первой, Виленке, — вворачивает Митька, заранее отпрыгивая от замахнувшейся на него девочки, — Виленка, съешь пенку!

— Я только вам сказала! — обижается Адочка.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает отбежавший на несколько шагов Митька, — вдруг Виленка — шпионка? А ты болтунья — находка для шпиёнки Виленки!

Болтунья! Ребята хихикают, даже предательница Вилена. Ада мучительно краснеет.

— Сам ты шпион! — заявляет Вилена Митьке.

— Ему она тоже рассказала, — резонно замечает Антон.

— Ничего страшного, — успокаивает всех Андрейка, — папа Ады всё равно её надул. Не может такого быть, чтобы всю Белоруссию защищало всего восемь дивизий.

Ребята правы, это военная тайна, но папа! Как он мог так подло обмануть её? — возвращаясь домой, девочка чуть не ревела…

«Господин генерал, молчать!», — приказываю себе, воочию представив себе эту историю со слов супруги. Очень хочется ржать, но нельзя, не педагогично. Завидую Борьке страшной завистью, тот не стесняется. Нет, ну, каковы детишки! Взяли и расписали всё моей глупой дочке на раз-два. Я даже расстроен, что она такая глупенькая. Будем верить, что поумнеет.

И что теперь с ней делать? В моём времени как-то всё скатывается к положению, когда что бы ни произошло, дети ни в чём не виноваты. Слава ВКП(б), здесь не так. Ребёнок, не ребёнок, накосячил — отвечай. Адочка накосячила, причём два раза подряд. Сначала выпытывала военную тайну, спекулируя на отцовской любви, а потом растрепала её всем подряд. Но этого мало! Ещё и на меня обиделась.

Обожаю бывать дома. Такие маленькие, хоть и животрепещущие проблемы, которые к тому же можно спихнуть на других. И здорово отвлекает от настоящих генеральских проблем, от которых надо отдыхать хоть немножко.

Генерал мой помалкивает и вроде размышляет, не выпороть ли дочку. Очень не хочется ему, но он военачальник, а любой командир должен быть готов наказать подчинённого вплоть до трибунала и расстрела на месте. Но нет, я не сторонник таких радикальных методов. Растить детей надо бережно и продуманно, как экзотические цветы. Примерно знаю, что надо делать.

За ужином задумчиво говорю:

— Как бы меня не арестовали и не выгнали из генералов…

Дочка на меня не смотрела, всё дуется, поэтому не заметила, как я подмигнул жене. Борька сигнал перехватывает и ухмыляется.

— Что-нибудь случилось? — Шурочка совсем не актриса, но мне и дежурного вопроса хватит.

— Ада сказала одноклассникам, те расскажут родителям, братьям, сёстрам, — объясняю, в перерывах между поеданием вермишели, политой соусом и украшенной двумя котлетами, — завтра их родители пойдут на работу и поделятся новостью там. Через неделю будет знать весь Минск. А потом мне позвонят из Москвы и спросят о причине распространения каких-то глупых слухов, вызывающих панику.

Приступаю к котлетке, делая вид, что не замечаю заалевших кончиков ушей дочки. Строго смотрю на Борьку, не время смеяться, друг мой, дело серьёзное.

— Они никому не скажут, — глядя в тарелку, бурчит Адочка.

— Ты уверена? Ты им доверяешь? — участливо спрашиваю я. Дочка кивает. И вот тут я наношу такой удар, что аж мой генерал ёжится. Но не осуждает, нет.

— В тебе я тоже был уверен. Тебе я тоже доверял. И что получилось?

Всё время рвущуюся у Борьки наружу ухмылку, будто резко подрубают под самый корень. Жена на мгновенье замирает и с огромным сочувствием глядит на Аду.

— Ты меня обманул!!! — прямо вопль души рвётся из дочки.

— С чего ты взяла? — удивляюсь с предельной искренностью, — откуда я знаю, какие секреты тебе захотелось выведать? Может я про… но нет, не скажу. Это всё военная тайна, а ты уже доказала всем, что ты — не Мальчиш-Кибальчиш, ты сразу всё всем расскажешь. Тебя даже пытать не надо и подкупать, как Плохиша.

Задумчиво наблюдаю за вылетающей в слезах и соплях дочкой. Автоматически придерживаю рукой супругу.

— Сиди. Пусть проплачется, после утешишь.

Доедаем ужин молча. Никому не хочется говорить. Семье генерала кажется, что происходит нечто ужасно неприятное. До чего же они все наивные и непуганые. А я давно уже раскидал в голове все сектора обстрела из моего дома, точки, где лучше всего разместить снайперов, пулемётчиков. Да за весь квартал и город давно думаю. Всего через несколько месяцев весь Минск может ухнуть в пучину беспощадной резни. Постараюсь этого не допустить, но это вполне возможно. А раз возможно, то к этому надо готовиться.

Проплакалась и утешилась Ада довольно быстро. Часика через полтора сидит у меня под бочком, прижавшись.

— Понимаешь, дочка, у нас так жизнь сейчас устроена. Каждый должен знать только своё. Вот сидит в каком-нибудь управлении какой-нибудь полковник и оформляет нашу заявку на обмундирование. Это военная тайна. Если кто-то узнает, сколько его нужно для моих войск, то будет знать их численность. Понимаешь?

Адочка тут же энергично кивает. Быть со мной в мире ей намного легче, чем лелеять обиду.

— И что он делает? Он разбивает мою заявку на несколько частей и отправляет на разные фабрики. Зачем? Чтобы никто не знал, сколько всего мне надо гимнастёрок. На фабрике отгружают в вагоны сколько-то комплектов, но никто не знает, куда они отправляются. РККА заказало, всё. А потом эти вагоны могут поехать на Дальний Восток, Урал или в Минск. Железнодорожники тоже не знают, что в вагонах. Могут только знать, что груз военный и всё.

Адочка слушает, я продолжаю.

— И никому нельзя лезть в то, что его не касается. Каждый знает ровно столько, сколько ему нужно для дела.

Вздыхаю. Предстоит неприятное.

— Адочка, ты здорово провинилась. Понимаешь?

— И что же делать? — на меня смотрят детские глазёнки. Ты — папа, ты должен знать.

— Во-первых, скажи одноклассникам, что проверяла их, а на самом деле число в восемьдесят тысяч взято с потолка. Придумано тобой. Во-вторых, спроси, говорили они кому-нибудь об этом или нет.