Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2 - Бушков Александр Александрович - Страница 14

— Сокращенные, — машинально в который раз поправил Мазур, на сей раз не удержавшись от улыбки — очень уж забавную ошибку она допустила. — Да, Белль... Был в свое время такой знаменитый французский мюзикл. По роману «Собор Парижской Богоматери». У нас его перевели на русский. Вы тогда были еще школьницей, не помните...

— Отчего же! — живо возразила она. — Я его слушала в лицее, в старших классах. Тогда у девчонок была мода на ретро... ну, не особенно древнее ретро. И на испанский у нас его тоже переводили, — она промурлыкала: — Тарам-тим-па... — и старательно довела до конца. — Вы узнали, или мне, как у вас говорят, медведь на ухо поступил?

— Ну что вы. какие медведи, — сказал Мазур. — У вас отличный музыкальный слух. «Белль», конечно же ария Клода Фролло. Я душу дьяволу отдам за ночь с тобой... Я бы предпочел называть вас Белль. Или вам это не нравится?

— Ну что вы. спокойно можете называть. Эго красиво. — она глянула испытующе, без тени лукавинки — Сеньор адмирал... А вы бы могли продать душу дьяволу за ночь с женщиной вашей мечты? Если она была бы для вас... как это... неприступна?

— Категорически — нет, — серьезно сказал Мазур. — Ни в коем случае, Белль. Душа — слишком серьезная вещь, чтобы отдавать ее дьяволу даже за лучшую в мире женщину... да за что бы то ни было.

— Значит. вы — верующий человек?

— Пожалуй, да, — сказал Мазур. — На войне очень многие неверующие становятся верующими...

Вот только как это назвать, если к вере в Бога у него примешивается крохотная частичка веры в Большого Лучшего Бегемота? Совсем крохотная частичка, но она есть. Такова уж Африка — если прожить там достаточно долго, в душу, в мысли, в рассудок неощутимо, не встречая препятствий, проникает нечто, чего ты вовсе не ожидал — и остается там навсегда. Быть может, дело еще и в том, что тебе хочется, чтобы погибшие гам люди, которых ты хорошо знал, оказались в покое и уюте, которого многим не хватало при жизни?

...Мазура в этой жизни учили многому. В том числе и тому, что было связано с едой — и подчас самого противоположного плана. Учили, как без малейшей брезгливости употреблять в пищу то, от чего обычного человека вывернуло бы наизнанку — от пауков-птицеедов до пустынных ящериц. И наоборот — учили без малейшей неловкости управляться с великолепно сервированным столом, с превеликим множеством ножей и ножиков, вилок и вилочек, других хитроумных приспособлений. А перед поездкой провели еще один инструктаж именно по второй теме.

Так что его ничуть не смутили две длинные шеренги помянутых вилок-ложек, протянувшиеся по обе стороны его прибора. Вот Белль поначалу чувствовала себя довольно неловко – в ресторанах такого класса она явно прежде не бывала. Мазур моментально пришел на помощь, объяснив нехитрую истину: начинать надо с крайних, помаленьку продвигаясь к тарелке велел за переменой блюл. И потом пару раз подсказывал. У нее довольно быстро стало получаться.

Чуть лениво, в рамках здешнего этикета он оглядывал зал. Который, учитывая некоторые предупреждения, заранее, едва они сели, разбил на секторы обстрела. Но пока что ничего тревожного не наблюдалось. Когда он, сопровождаемый почтительным «мэтром» с золотой цепью на груди (наверняка не позолоченной, а золотой, в таких заведениях дешевки не терпят) шли к столику, Мазур услышал обрывок разговора на русском, чему ничегошеньки не удивился. Правда, это наверняка были не инженеры или техники, им такой ресторан не по карману, а те, кто как раз и рулит финансовыми потоками, идущими к строительству ГЭС и в несколько других мест. Никакого умиления, понятно, не испытал.

— Я думала, здесь все как-то роскошнее, — сказала Белль, пригубив вина. — Не знаю как, но роскошнее. А здесь как-то простовато даже.

Мазур усмехнулся:

— Вот эта простота и стоит огромных денег...

Действительно, ни следа пошлой роскоши: скромная на вид мебель, в стиле столетней давности или еще старше, ковры с неярким скупым узором, простые на вид белые скатерти в синюю и красную клетку. Из украшений — лишь картины на стенах. Вот только абсолютно все столовые приборы, от самой крохотной вилочки до огромного колпака, под которым на тарелке развозили жаркое — из начищенного серебра.

— Да, я понимаю...

Не то чтобы она держалась скованно, но порой смотрела на соседок за ближайшими столиками с оттенком некоторой грусти. Мазур сначала не догадался, в чем тут дело, но потом вспомнил кое-какие особенности женской психологии и быстренько сложил в уме два и два.

Ее вечернее платье из вишневого шифона, оставлявшее руки и плечи обнаженными, вряд ли могло вызвать у хозяйки приступ комплекса неполноценности — в конце концов, иные наряды, супердорогие именно так простенько и выглядят. Другое дело — драгоценности... Белль надела лишь серебряное колье с черными опалами и перстень в тон — а большинство дам были прямо-таки залиты алмазным блеском, и счет камням шел уже не на плебейские караты. Вот некоторая женская зависть и присутствовала.

Перехватив очередной взгляд девушки на соседний столик, исполненный легкой тоски, Мазур сказал:

— Не стоит завидовать, Белль. У вас есть несомненные преимущества, это на поверхности...

— Какие же?

— Сколько лет этой даме, на которую вы только что посмотрели с неприкрытой завистью?

— Лет сто двадцать, — не без язвительности сказала Белль.

— Ну, вряд ли, — сказал Мазур. — Лет пятьдесят придется сбросить. И тем не менее... Бриллиантов на ней добрых полфунта, но на них не купить ни молодости, ни красоты. Так что смотрите с этой точки зрения. Между прочим, я перехватил парочку ее дозволенных этикетом взглядов, направленных как раз на вас. И в них была откровенная зависть. К тому, чего у нее нет и никогда уже не будет. Так что оставьте грустные мысли, вы в некотором смысле богаче многих.

— Постараюсь, — улыбнулась она. — Знаете, несколько лет назад я примерно так и представляла себе разведку: постоянные рестораны, бесшумные пистолеты, смокинги, интриги... А обернулось все скучным подшиванием бумаг, составлением отчетов для шефа по таким же скучным бумагам...

Ну, в ее годы мы о чем-то подобном лелеяли фантазии, подумал Мазур. Вот ты пускаешь на дно суперсовременный американский авианосец, и лично товарищ Брежнев прикрепляет тебе на грудь Золотую Звезду, а то и поздравляет с адмиральскими погонами. А оказалось — пустынные ящерицы, которых приходится лопать сырьем, пот в три ручья и смерть, порой нелепая...

— И вдобавок — бесцеремонный начальник, который обещает следующую звезду на погоны отнюдь не за исправное выполнение служебных обязанностей и не упускает случая, когда проходишь мимо... — она замолчала. — Нет, не стоит о таком. Хочу быть веселой.

Да уж, начальничек у нее... Мазур его знал заочно по описанию Лаврика: болван, посредственность, выслуживший полковничьи погоны и удержавшийся в своем кресле исключительно оттого, что его сектор, десятая спица в колеснице флотской разведки, главным образом и занимается составлением бумаг — а уж этим искусством болван владеет в совершенстве. И не надо притворяться перед самим собой, что у нас таких нет. И еще повезло, что у них не было партийных комиссаров вроде незабвенного товарища Панкратова...

Оркестр (настоящий, живой, в строгих фраках, а не в живописных нарядах гаучо, чем грешили рестораны классом пониже, особенно рассчитанные в первую очередь на туристов), заиграл прелюдию, означавшую, что танец последует медленный. Белль вопросительно глянула на Мазура, и он с готовностью встал — коли уж он привел ее сюда, девочка должна была развлечься по полной программе.

Они оказались на танцполе, Белль положила Мазуру руки на плечи, он обнял ее за тонкую талию, раздались первые такты — и Мазура прошила морозная, смертная тоска. Он постарался держаться как ни в чем не бывало, он хорошо умел скрывать свои чувства, но на миг все же случился с ним некий сбой.

Eres Linda у hechicra,

Como el condor de una rosa,

Como el condor de una rosa...