Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2 - Бушков Александр Александрович - Страница 10

- Нет.

— Вот и отлично, - ухмыльнулся Лаврик. - Будет сюрприз, еще одного старого знакомого увидишь...

Мазур тоже ухмыльнулся:

- Учитывая страну, не удивлюсь, если это будет Мишка Кацуба. Сто лет его не видел. А в здешних делах он спец. Помню...

Он осекся. И все понял. Прекрасно знал, что такими глаза и лица людей их окаянного ремесла становятся в одном-единственном случае... тихо спросил:

- Когда?

- Еще в седьмом году, - негромко ответил Лаврик. - Подробностей не знаю, все же другая контора, но кое-какие деталюшки доходили. Где-то южнее Панамского канала, но севернее Амазонки. Петровичу с его погонами вовсе не было нужды лезть туда самому, но он, видимо, как и любой из нас на его месте, кабинетом тяготился. Стал упирать на то, что в тех местах бывал и тамошнюю обстановку знает в сто раз лучше любого первоходка. Ну, послали. И что-то там не срослось...

Мазур налил, и они выпили, не чокаясь. Лаврик встал:

- Ну, все, что мог в этой ситуации, сделал, пойду работать дальше. Ты спать собираешься?

- Нет. Перетерплю, чтобы побыстрее в здешний ритм войти.

- Ну, правильно... Через полчаса по одиннадцатому каналу будет выступать президент. Ты его по ящику видел?

- Только фотографию.

- Ну вот и посмотри. Может, составишь некоторое представление личного плана, помимо досье. Я пошел. Приготовиться к визиту фотографа не забудь. Попивай, но в меру - таковая, я помню, тебе свойственна, так что не беспокоюсь... Да, вот что еще... Ресторан я тебе уже подобрал - «Лос Эсианидос», подходящее заведение. Столик заказал, так что не заморачивайся. А в «Руслане» завтра я тебе совершенно не нужен, можешь ехать с Белкой. Там у них навалом ребят с испанским, пока ты будешь сидеть у начальника, и кофейку нальют и комплиментами обеспечат. И Белке польза, — он ухмыльнулся не без цинизма. — Она, сам понимаешь, на тебя будет легонько постукивать, служба такая, так что сможет написать пару-тройку строчек. Все лучше, чем ничего. Пока!

Когда за ним захлопнулась дверь, Мазур налил себе — так, не много и не мало, в самый раз — выпил без закуски.

Такие дела. Франсуа давно тому сгинул где-то в Африке во время самой крупной тогдашней заварушки, теперь, как выяснилось, и Кацуба... Из троицы, лихо окаянствовавшей здесь двадцать один год назад, остался он один. Но это — если считать только российских засланцев. Вообще-то было не трое, а четверо, и оставалась еще одна...

Как и Лаврик, как практически все из их братии, он неплохо научился начисто выбрасывать из памяти лица, имена и города (ну, или не тронутые цивилизацией места, где тоже немало пришлось поработать). Но что касается Санта-Кроче — он многое точно так же стер из памяти — кроме Ольги Карреас...

За двадцать один год все, что тогда произошло, отодвинулось далеко, унялось, утихло, стало даже не тлеющими под толстым серым пеплом угольками — просто-напросто вызывавшей порой лишь легонькую мимолетную грусть частицей памяти. Одним из тех воспоминаний, что умирают только вместе с тобой.

Теперь он вновь был в Санта-Кроче, в столице, если прикинуть, всего-то километрах в двух от родительского дома Ольги. И что? Вряд ли будет трудно ее разыскать, возникни такое дурное желание, в два счета помогут либо Лаврик, либо та же Белка. А смысл?

Ей, конечно, было тогда тяжело и больно, но за двадцать один год и у нее эти воспоминания и чувства должны были превратиться в частицу памяти — но может, и потускнели вовсе, забылись. Без сомнения, в монастырь она не пошла и не запила — не та была девочка: с твердым характером, целеустремленная, даже безжалостная, если того требовали обстоятельства. Должна была и дальше делать карьеру. Предположим, уже лет десять как не существует ДНГ, а «эскадроны смерти» отменены в рамках тогдашней некоторой либерализации. Но ведь не разогнаны — ДНГ влился на правах управления в Стратегический центр, одну из здешних контрразведок, а «эскадроны» после легонького сеанса косметических процедур приданы только что созданному тогда Антитеррористическому центру. И вряд ли Ольгу с ее отличным послужным списком выставили на улицу. Мазур прекрасно помнил, что она всерьез мечтала стать первой в Латинской Америке женщиной, возглавившей секретную службу. Вряд ли это ей удалось, но летает, надо полагать, высоко — чем черт не шутит, может, и с генеральской звездой на погонах. И фамилию носит другую, замужем наверняка давным-давно, и дети...

Так что какой смысл ее искать? И тем более встречаться? Даже если она на встречу согласится. Ему катит к семидесяти, Ей к пятидесяти, другие люди, совсем не те, тогдашние. С пожилой умиротворенностью, попивая коньячок, ностальгически вспоминать прежние времена. А смысл и толк? И сказано не самым плохим поэтом: не возвращайтесь к былым возлюбленным, былых возлюбленных на свете нет. Пусть уж она останется в памяти такой, какой была тогда, не стоит ворошить прошлое и воскрешать призраков, сны, самые прекрасные, должны оставаться снами. Быть может, она, довелись ей узнать о появлении в Санта-Кроче Мазура, будет рассуждать точно так же. Поэтому — никаких поисков...

Он заранее включил одиннадцатый канал. Президент выступал, судя по всему, перед светской аудиторией, заполнившей какой-то большой зал с колоннами по бокам и немаленьких размеров подиумом, к краю которого президент и подошел.

Совершенно такой, как на фотографиях в газетах — ну, последний раз он эти газеты видел дома всего-то пару недель назад. Невысокий, крепко сбитый, несмотря на его пятьдесят восемь, ни намека на седину в темных с курчавинкой волосах. Лицо откровенно мужицкое, чуточку продубленное, так что кожа похожа на кору сосны — ну да, до того, как удариться в политику, он чуть ли не двадцать лет проплавал капитаном рыболовецкого траулера. Хороший костюм, галстука нет, верхняя пуговица белой рубашки в синюю полоску расстегнута. Обличий у него несколько, в зависимости от аудитории: камуфляж без погон, безукоризненный смокинг с черной бабочкой, костюм с галстуком, костюм без галстука, джинсы и футболка.

И ораторских манер у него несколько, опять-таки в зависимости от аудитории, под стать наряду: когда кричит, выбрасывая руку с сжатым кулаком, когда говорит не без эмоций, но спокойно (вот как сейчас), когда и вовсе кажется профессором, чинно читающим лекцию по какой-нибудь палеонтологии. Одним словом, лицедей и, что уж там, порой демагог — но в его профессии без этого нельзя. Главное, в отличие от многих своих предшественников, совершенно точно известно, не казнокрад — а это многое искупает.

Жители республики четко делятся на гачупино (потомков чистокровных испанцев), юропо (потомков выходцев из Европы и других континентов), чоло (метисы с индейской кровью), кахо (метисы с кровью негритянской). Президент — как раз чоло. Отец у него — гачупино, мать — индеанка. А потому он порой выступает в одном из двух лиц: сейчас наверняка гачупино, а вот перед индейцами, вообще простонародьем — чоло, потомок индейских пролетариев от сохи. По этой причине индейские организации (по здешней традиции тоже располагающие собственными вооруженными отрядами) давно и прочно на его стороне, что для президента Санта-Кроче немаловажно.

И как-то уже давно забылось, что его покойная матушка — ника кая не пролетарка от сохи, а из семьи тех крайне немногочисленных «индиос», которым нешуточно свезло. Очень мало таких, но они есть. Еще ее дедушка обосновался в столице и пошел по торговой части — так что у ее отца было четыре немаленьких магазина и сеть лавок в провинции, а сама она закончила весьма престижный монастырский лицей (если сравнивать с вузами — нечто вроде Гарварда или Сорбонны), а потом на ней, редкостной красавице, женился молодой идальго из семьи крупных судовладельцев. И, между прочим, тот траулер, на котором будущий президент капитанствовал, принадлежал сначала его отцу (помимо еще трех десятков), а потом и ему самому (отцовское наследство они с младшим братом поделили полюбовно, половина на половину).

Но кого это интересует, если президент в совершенстве владеет главным здешним нищенским языком, кабири, и неплохо знает еще парочку диалектов, с большим запасом шуточек и соленых словечек, так что его выступления перед индейцами и простым народом (в значительной степени состоящим из чоло и кахо) проходят под восторженный рев толпы? В конце концов, подобное — не такая уж редкость и в тех странах.