Их любовник (СИ) - Успенская Ирина - Страница 17

— Ты с ума сошла! Третий этаж! Найми кого-нибудь!

Я таки рассмеялась. Бонни вздумал заботиться о моей безопасности! Анекдот, твою мать.

— Не могу, Бонни. Я ж ушла от Кея, ты помнишь? Мне теперь экономить надо!

На меня несколько секунд смотрели с неподдельным детским удивлением. Что, не ты один умеешь нести чушь и бред?

— Роза, ты…

— Я, я Роза. Или проваливай и не мешай, или помой мне окна сам.

— Ты с ума сошла.

— Ага, сошла. У меня, может, гештальт не закрыт, чтобы сам великий гениальный Бонни Джеральд, звездища всех времен и народов, помыл мне окна. И полы в гостиной.

Еще несколько секунд на чудо природы в моем лице пялились, словно баран на новые ворота. И явно пытались сообразить, если пойдут навстречу сумасшедшей, она станет разумнее и покладистее? Может быть, ей надоест изображать Золушку со шваброй наперевес и она все же одумается и вернется к мужу-миллиардеру?

Я же улыбалась просветленно, как Никель Бессердечный взятому за горло деловому партнеру, и качала ногами в кедах.

— Ладно, помою, — решился на подвиг Бонни.

— Ага. Сначала окна, моющие под раковиной, швабра там, — кивнула я на орудие труда, не слезая со стола.

— Может, пока кофе сделаешь? — он смотрел на меня, явно не зная, то ли ему смеяться, то ли биться головой об стенку.

— Может, может, — покивала я. — Приступайте, мистер Джеральд.

А потом с чувством глубокого морального удовлетворения любовалась на стриптиз на подоконнике: то ли кто-то не пожелал пачкать белую рубашечку и дизайнерские джинсы, то ли рассчитывал смягчить мое черствое сердце зрелищем почти обнаженного мужского тела, то ли по своему обыкновению забыл подумать вовсе.

Вам когда-нибудь мыл окна полуголый мистер Звезда под собственную проникновенную песню, играющую по радио? Нет? Поверьте, ощущения незабываемые.

Особенно от понимания того, что как бы мистер Звезда ни врал сам себе, он уже согласился на мои условия.

Москва, конец октября

Бонни

Только сбросив рубашку и джинсы прямо в руки Розе, Бонни понял, что немного перестарался в плане охладиться. Разумеется, окно на кухне он домоет, но уже замерз так, будто окунулся в зимний океан.

Впрочем, это было и к лучшему. Хоть мозг перестал кипеть, а чертово тело подводить в самый неподходящий момент. Когда Роза сказала «саб», ему стоило огромного усилия воли не согласиться еще до того, как она договорит. Она предлагала именно то, чего он хотел больше всего на свете. В смысле, его тело хотело, но не разум.

Снова попасть в зависимость от бешеной суки?! Да он скорее сдохнет! Какой бы она ни была гениальной актрисой, сбежав от Кея, она показала свою истинную суть — такую же, как у Сирены, как у всех этих взбалмошных эгоистичных сук. Больше он ей не доверится. Никогда.

И плевать, что от этого «никогда» ему хочется сдохнуть прямо сейчас. Плевать, что стоит ему посмотреть на нее, такую милую и домашнюю в своих драных кедах и завязанной на талии старой рубашке в цветочек, и от желания дотронуться, снова почувствовать вкус нежных губ сносит крышу.

Нет. На этот раз он удержит крышу на месте. Он должен, и ради себя, и ради своей семьи. В конце концов, пусть Клау ему и соврала насчет ребенка, но в целом она была права: раз у него хватило сил бросить наркоту, то хватит на то, чтобы стать нормальным мужчиной. Никакой больше зависимости!

Он просто уговорит Розу вернуться к Кею…

Все же понять, почему она ушла от мужа, Бонни так и не смог. Нормальные женщины не уходят от таких, как Кей. Может быть, это просто гормоны, и она уже сама жалеет о потере? А ругается с Бонни, потому что обижена на него, а не потому что не хочет обратно к Кею? Она же любила Кея, он точно знает. Невозможно ошибиться, видя их вместе…

От воспоминания о встрече в «Гудвине» снова заныло в груди. Они вместе выглядели настолько едиными, понимали друг друга без слов, продолжали фразы друг за другом, и все время касались то руками, то коленями под столом, и во взглядах, которыми они обменивались, было столько нежности! И вот, через два дня — Роза бросила Кея. Это же бред собачий! Этого не должно было быть!

Езу, как все запутано! И чертовски холодно.

Домывая чертову верхнюю фрамугу, Бонни старательно не смотрел на Розу, и все равно видел, как она принесла толстый плед, накинула его себе на плечи, прежде чем разлить горячий кофе по кружкам. Видел, как она наливает в обе кружки по чуть бренди, кладет мед и стружку имбиря. Как косится на окно и понимающе улыбается, словно вот-вот скажет: ну ты и придурок, Бенито. Кей тебя разыграл, а ты и поверил.

Может быть, так оно и есть? Кей подшутил над ним, увидев, как он ищет Розу по всей квартире? Но… шкаф был пуст. А значит, Роза увезла вещи.

Или Кей их спрятал, прежде чем встречаться с Бонни? Нет, прежде чем утром идти в офис. То есть он планировал обман… да нет! Не может такого быть! Кей не мог. Он никогда не врал Бонни, с самого их договора в Восточной Европе, никто из них никогда не врал другому. А значит — никакого розыгрыша. Все по-настоящему.

Черт! Ну почему?!

Наконец, закончив с окном и замерзнув так, что пальцы почти перестали гнуться, Бонни спрыгнул с подоконника. В голове опять было пусто, мысли смерзлись в чертов снежный ком. А Роза едва заметно улыбнулась ему, нежно и грустно, и протянула нагретый плед, помогла закутаться.

Она должна была сказать: придурок, козел безмозглый. Посмеяться над ним. Но лишь молча закрыла окно, за которым светило холодное октябрьское солнце, а потом протянула ему кофе.

— Пей.

Принимая кружку обеими руками, Бонни накрыл ее пальцы своими. Не случайно, нет. Ему безумно хотелось к ней прикоснуться, хотя бы на мгновение. Ведь это — еще не зависимость, правда же?

Роза покачала головой и шепнула:

— Совсем замерз. Пей уже, — и убрала руки, потянулась за своей кружкой.

А потом опять уселась на чертов кухонный стол и принялась пить свой кофе. Она была так близко, что от ее запаха и тепла кружилась голова, и кофе, казалось, отдает не бренди — а вкусом ее губ.

Бонни сам не понял, почему сказал это вслух:

— Согрей меня.

Оно само вырвалось. Он не хотел. То есть хотел, до темноты в глазах хотел обнять ее, заполнить болезненную пустоту внутри себя, коснуться ее ладонями, губами, всем телом… Он так давно ее не целовал! Езу, как же давно!..

Наверное, она сейчас рассмеется. Скажет что-нибудь обидное и острое, до крови. Потому что он опять подставился, открылся. Надо превратить все в шутку, пока не поздно. Надо, сейчас же надо…

Но он не успел. Или не смог, неважно.

Она молча оставила свою кружку, слезла со стола и шагнула к нему. И как-то сама по себе оказалась в кольце его рук, горячая, нежная, и прижалась к нему — или позволила ему прижаться, уткнуться лицом ей в волосы, и дышать, дышать ею, словно он только что вынырнул из ледяного океана, а она — его воздух. Самый сладкий, самый необходимый на свете воздух.

— Ты холодный, как лягушка, — тихо-тихо сказала она, касаясь губами и дыханием его плеча.

— Роза? — так же тихо, боясь спугнуть внезапное счастье, позвал он. — Поцелуй меня, вдруг лягушка превратится…

Она не дала ему договорить. Привстала на цыпочки, прижалась еще теснее и потянулась к нему — а он к ней.

Поцелуй со вкусом кофе и мечты. Самый сладкий, самый желанный. Он ждал этого поцелуя чертовых полтора месяца! И ему наконец-то стало тепло. По-настоящему тепло, где-то внутри, правильно тепло. А вся ерунда осталась где-то далеко, снаружи колючего и надежного кокона из пледа и рук Розы. Она водила ладонями по его спине, терлась грудью и тихонько стонала…

Бонни не сразу понял, что за посторонний звук вклинился в шлягер, звучащий из колонок радио. Он вообще вспомнил о том, что есть какой-то там внешний мир, только когда Роза оторвалась от его губ, прислушалась и сказала:

— Кажется, твой.