В постели с ведьмой - Эйр Алиса - Страница 4

Я понимаю, что это не так. Она приложила немало усилий и времени, чтобы искупать меня, а ведь я давно не ребёнок. Однако я точно бы не справилась без неё.

У меня кружится голова, поэтому я не спорю и молча покидаю душное помещение. Выхожу на свежий воздух и чувствую, как начинаю замерзать. От прохлады в предбаннике у меня раскрываются все поры. Если бы не слабость в ногах, я могла бы построить дом – столько энергии и сил накопилось во время купания. Это невероятно! Я испытываю то, что, как мне кажется, бывает один раз в жизни, когда человек появляется на свет. И я перерождаюсь прямо на глазах.

В небольшом помещении, где я обтираю мокрое тело и сушу волосы, стоит старенький диванчик, а перед ним располагается прямоугольный столик со сломанной и отремонтированной ножкой. На полке, что висит возле парадной двери, лежат предметы гигиены. Там я нахожу маленькое зеркальце, беру его в руки и смотрю на себя.

После бани мое лицо выглядит розовым и счастливым. Чуть бледная кожа теперь напоминает спелый помидор и переливается в тон с маленькими ореолами розовых выпуклостей моей девичьей груди. Я не считаю себя красивой. До модельного бизнеса мне далеко. Это сказывается тем, что у меня нет ни длинных ног, ни идеальной фигуры. Я не накапливаю лишние килограммы, всегда слежу за собой, но иногда во мне просыпается маленький чертёнок, и я становлюсь очень плохой девочкой, которая обожает ночные перекусы. Потом мне приходится сидеть на диете, но красота требует жертв. И меня это не смущает. Я хочу выглядеть красивой в глазах тех, кто меня окружает.

Благодаря родителям, генетике и матушке природе я унаследовала пышные рыжие волосы с нотками пунцового оттенка. Мои большие карие глаза обрамляют маленькие реснички. Ещё у меня чувствительные пышные губки и маленькое родимое пятно на правой щеке. Я стала обладательницей высокой и пышной груди, как у моей бабушки, чему могла бы позавидовать мама, будь она жива.

Я выпиваю бокал компота из сухофруктов, бросаю мокрое полотенце на стол и беру с дивана свою одежду. Все мои вещи были свёрнуты, поэтому я раскрываю белое платье с коротким подолом и рукавом, нахожу чистые трусики и натягиваю их на округлые бёдра.

К тому моменту, когда бабушка выходит из бани, я уже сижу на диване и встречаю её искренней улыбкой.

– Ты здесь? – спрашивает она, взяв со стола второй стакан с компотом.

– Я волновалась, поэтому решила дождаться тебя, бабушка, – отвечаю я, протягивая ей сухой полотенец.

Она берет с вешалки банный халат и благодарно кивает, словно я сделала нечто особенное.

– Приятно, когда о тебе заботятся. Но ты не должна волноваться, малышка, со мной все будет хорошо.

– Мне не сложно, – говорю я, выглядывая в окно. На улице льёт как из ведра, а до крыльца дома бежать несколько метров. –- Раз у тебя все отлично, я, пожалуй, вернусь в дом и скажу папе, что баня освободилась. Пусть тоже искупается перед сном.

Смотрю на полуголую бабушку и понимаю, что мне пора идти в дом, чтобы она нормально оделась. Я встаю, забираю с собой полотенце с пустым бокалом, открываю дверь и выскакиваю на улицу. Не знаю, как мне это удаётся, но я несусь со всех ног к крыльцу, забегаю под козырёк и прячусь от холодного ветра в сенях. Делаю глубокий вдох, а на выдохе вхожу в зал.

Отец сидит за столом с мобильным телефоном в руках. Я уже знаю, что здесь проблемы со связью. Сеть почти не ловит, а на интернет надежды мало. Но ему это, похоже, не сильно мешает.

– С лёгким паром! – говорит он, махая рукой.

– Спасибо, папуля! – Я обхожу стол, бросаю полотенце в корзину и беру с кровати свежее постельное белье. Мне остаётся расправить кровать и лечь спать. Сил уже не осталось.

Однако пока я раскладываю постельные принадлежности и разглаживаю белую простыню, отец подходит ко мне и замирает. Я чувствую, что он стоит прямо у меня за спиной, поэтому поднимаю голову и смотрю в его глаза.

– Пап? У тебя все хорошо?

– Я хотел узнать, – несмело отвечает он, облокотившись на край спинки кровати. – Ты уверена, что хочешь остаться?

– А что? Бабушка хочет, чтобы я уехала?

Сама не знаю, почему говорю об этом, но от одной мысли у меня скручивает живот. Я не хочу уезжать. И дело вовсе не в том, что нам предстоит ехать пятнадцать часов. Мне начинает нравиться деревенская жизнь. Более того, я планирую найти общий язык с той, кого не видела до сегодняшнего дня.

– Конечно же, нет, – улыбается отец. – Кажется, бабушка искренне рада тому, что я, наконец, вас познакомил.

– Зачем же ты задаёшь такие странные вопросы? – уточняю я, не зная, что и думать об этом.

– Я подумал, что тебе не понравится здесь. Малышка, – говорит он, дотронувшись до моей руки, – я никогда не указывал тебе, как нужно жить. Но это не значит, что я не волнуюсь. Если завтра утром я поеду в город, у меня должна быть уверенность в том, что моя дочь не совершит глупость. Понимаешь?

Отец волнуется за меня, и я это понимаю. У него есть повод для волнения, потому что я ещё отхожу от похорон. Это было причиной для оплаты походов на приём к психологу. Но теперь, когда мне стало немного легче, я планирую начать все сначала. А он думает, что поездка в деревню стала поводом для того, чтобы я покончила с собой.

– Пап, я не собираюсь совершать самоубийство, если ты об этом, – вздыхаю, потому что не верю, что говорю в таком серьёзном ключе. С каких пор я оправдываю себя перед ним? И почему я должна делать все, чтобы успокоить его? Не знаю. Честно говоря, я слишком устала, поэтому обдумаю его слова в следующий раз.

Я вздыхаю:

– Пап, я приехала сюда ради книги. Мне нужна тишина и покой, чтобы продолжить работу. Если ничего не получится, поживу с бабушкой все лето, а в конце августа мы с тобой снова встретимся. Это необходимость, без которой я точно сойду с ума.

– Это твой выбор, малышка.

Когда мы с отцом находим общий язык и договариваемся встретиться в конце лета, дверь открывается. Бабушка входит в дом и сразу падает на кровать.

– У тебя все нормально? – спрашивает папа.

Она вешает полотенце на спинку кровати и поднимает большой палец. Её покрасневшее лицо сияет от счастья, а губы расплываются в милой улыбке.

– Тебе тоже следует искупаться, пока не поздно, – говорит она, и папа выходит в сени.

Он идёт в баню, а я, расправив кровать, сажусь на самый край и чувствую, как пружины проминаются под моим хрупким телом. Черт возьми, завтра утром у меня точно будет болеть шея и спина.

– Спать? – спрашивает бабушка, глядя в маленькое окошко.

– Я сходила бы в туалет, но не уверена, что хочу мокнуть под дождём, – разочарованно вздыхаю я.

– В сенях стоит ведро.

– Нет... – Я поморщилась от отвращения. – Ты ведь несерьёзно?

– А куда, по-твоему, деревенские жители ходят по нужде ночью, когда на улице сорокаградусный мороз?

– В ведро? Это ведь ужасно! Моча будет вонять, а я...

– Какая же ты глупенькая, малышка, – перебивает она, смеясь. – Выйди в сени и закрой дверь. Когда справишь нужду, выйдешь на крыльцо и выльешь на улицу. Дождь все смоет.

Когда она говорит об этом, я ловлю себя на мысли, что совершенно не приспособлена к жизни в деревне. Если меня оставят без внимания взрослого человека, я не выживу. И это немного удручает.

Чувствую себя так, словно по мне каток проехался. Но делать нечего. Встаю с кровати и иду в сени, попутно закрываю дверь, чтобы никто не слышал моих унижений. Делаю свои дела, выливаю мочу прямо с крыльца в лужу и оставляю ведро рядом с порогом, а сама возвращаюсь домой и ныряю под одеяло. Сорочку доставать из спортивной сумки мне не хочется, поэтому решаю, что буду спать прямо в платье. Оно старое, а мне не хочется вставать.

Вместо того чтобы тоже лечь, бабушка идёт на кухню, выключает свет и задёргивает тюли.

– Я встаю рано, – говорит она, проходя мимо моей кровати, – к тому же утром петух начнёт драть глотку. Но ты спи, не обращай внимания. Когда привыкнешь, этот пернатый паршивец не будет тебя волновать.