Портал: Кровные узы (СИ) - Крис Лина Де - Страница 1

Я помню ее голос с самого раннего детства. Он обладает странным свойством — один раз, услышав, вы его уже никогда не забудете. Низкий, немного скрипучий и с легкой дребезжащий ноткой, словно она говорила сквозь прижатую к губам деревянную расческу. Но, несмотря на это, он обладал ровной тональностью, без перепадов, с четким размеренным ритмом. Я услышала его, когда в моей личности ребенка появились первые развитые навыки, объединяющие сознание и деятельность. В тот самый момент, когда ребенок начинает осознавать важность своей деятельности для социализации в окружающем его обществе. Комфортный, сензитивный период жизни наиболее подходящий для формирования психических функций и особенностей личности будущего человека.

Мне было пять лет, одинокая девочка без друзей и без родственников, я сидела за детским столиком и смотрела на небольшой тортик с одной единственной свечкой. Рядом стояла наставница из специализированного приюта для детей с отклонениями в развитии. Дело в том, что я с самого детства не говорила ни слова. Я слышала и понимала речь. Я реагировала на нее. Но не говорила…

Потому что не хотела говорить. Мое желание молчать исходило из моего внутреннего Я, как обязательный элемент моего существования. Ни один детский психолог не смог заставить меня говорить.

Наставница присела рядом со мной, взяла мою руку, укрыв ее двумя теплыми ладонями, ласково сказала.

— Его прислала твоя тетя на день рождения, — она посмотрела на тортик задумчивым взглядом, — она настаивала, чтобы была только одна свечка. Она сказала, что это какая-то ваша семейная традиция дарить торт с одной свечкой.

Женщина погладила меня по волосам. Я повернулась к ней, отведя свой взгляд от лакомства.

— Она очень сожалеет, что не может приехать к тебе сама, но ты можешь услышать ее поздравление прямо сейчас.

Наставница легонько потянула меня за руку.

— Пойдем со мной, солнышко.

Мы прошли в кабинет директора приюта. Мне всунули в руку пластиковую тяжелую телефонную трубку и прижали к уху, показывая, как нужно пользоваться старым кнопочным телефоном. И тогда я впервые услышала ее.

Это была тетя Гладос.

Так она мне представилась тогда.

— Здравствуй, — сказала она, — как твои дела? Давно не виделись. Точнее сказать — никогда. Ах, ты же не знаешь. Я твоя тётя Гладос. Вот, теперь ты знаешь. Я спокойна.

Я посмотрела на директора приюта. Он, молча несколько раз, кивнул мне и приложил кулак к уху, давая понять, чтобы я сильнее прижала трубку и не отвлекалась.

— Ты тоже молчишь. Впрочем, я не удивлена. Видимо, я никогда не смогу нормально поболтать с тобой и… с ней. Прискорбно это понимать. А ведь представь, мы могли бы вести светские разговоры о прелестях солнечной погоды и о вкусных тортиках. Любишь их? Конечно. Кто может отказаться от сладкого кусочка? Все любят тортики. Поэтому я тебе прислала один. С одной свечкой.

Я молча слушала ее гипнотизирующий голос, не в силах оторваться от телефонной трубки. После небольшой паузы она продолжила, без эмоций, не меняя тональности.

— Если бы я была способна испытывать чувство тоски по людям, я бы с печалью рассказала, как скучаю, — говорила она с расстановками и паузами, что значительно усиливало ощущение спокойствия в её речи. — Увы. Увы.

Наставница внимательно смотрела на меня, в надежде, что я скажу хоть одно ответное слово своей единственной родственнице, что впервые за много лет моего пребывания здесь позвонила и поздравила меня с Днем рождением.

Но я продолжала молчать.

Раньше наставница рассказывала мне, про мою неизвестную родственницу, которую никто никогда не видел. Впрочем, ее рассказ был краток и прост. В приют я попала, когда меня обнаружили в бэби-боксе при медицинском учреждении. Рядом со мной нашли небольшой, но тяжелый и странный кубик, сделанный из нескольких сегментов, а в центре каждой плоскости было розовое сердечко в круге. Ни записки, никаких-либо других вещей со мной больше не было. Впоследствии я узнала, что меня принес некий человек по имени Даг Ратман. Это была часть его сделки с тетей Гладос, благодаря которой она его отпустила и тем самым он смог спасти свою жизнь. Но она знала, что, будучи параноиком-шизофреником, со стойкой зависимостью от антипсихотического препарата, который помогает больным окончательно не сойти с ума, Даг долго не протянет, в результате он бесследно исчез.

Но на следующий же день, когда медицинский персонал приюта думал, что со мной делать, позвонила моя некая близкая родственница и, обещая щедрые ежегодные финансовые взносы, настояла на том, чтобы меня оставили именно в этом частном приюте. Ходили целые легенды о перфекционизме моей родственницы. Например, она делала обещанные взносы каждый год в один и тот же день, в один и тот же час, ровно в одну и ту же минуту и секунду. Она с четкой периодичностью, выверенной до секунды, звонила директору и справлялась о моем самочувствии и развитии. Директор всегда жаловался после таких бесед на странные гнетущие ощущения, словно он общался с существом из другого мира. Но он не признавался никому, что тетя Гладос, своим голосом, своим неизменяемым ритмом речи, вызывала в нем трепет и страх. Все его попытки навести справки о ней, даже через каналы полиции, не принесли результата. Никто не смог установить личность тети Гладос. Никто ее не знал. А сам директор оставил все свои старания после того, как она в очередной раз позвонила ему и предупредила об опасности его действий. И, похоже предупредила очень убедительно.

С тех пор все в приюте с устного приказа директора относились ко мне с особым вниманием. А он больше не предпринимал попыток выяснить — кто она?

После того, как я впервые услышала ее, она в течение одиннадцати лет звонила мне в один и то же день, поздравляла меня с днем рождения и присылала мне всегда один и тот же подарок — небольшой тортик с одной свечой. Я привыкла к ее голосу, который совсем не изменился за много лет. Он звучал всегда одинаково, так же как и в первый раз. А так как у меня не было ни друзей, ни родственников, я с нетерпением ждала этот день, чтобы услышать голос единственного, как мне казалось родного человека — тети Гладос.

Но на мое шестнадцатилетние все изменилось. Она позвонила на один день раньше, чем вызвала серьезный переполох в руководстве приюта. За мной пришел сам директор, отирая пот со лба клетчатым носовым платком, он дрожащим голосом сообщил.

— Мелл, там звонит твоя тетя. Она хочет с тобой поговорить. Прошу пойдем со мной.

Мы пришли в его кабинет, и я снова прижав трубку к уху, как это было десять раз до этого, стала слушать.

— Здравствуй, это твоя тетя Гладос. Ты, наверное, задаешься вопросом, почему я звоню тебе сейчас, а не завтра. А я отвечу тебе. Потому что завтра тебе исполняется шестнадцать лет. Как ты думаешь, это достаточный возраст для человека, которого уже можно считать взрослым?

Я молча слушала ее голос. На самом деле у меня не было вопросов. Я просто хотела слышать ее, и пусть это происходило лишь один раз в году.

— Я тоже так считаю. Ты абсолютно права.

Я улыбнулась впервые за шестнадцать лет, из-за её тонкой отсылки к моему пожизненному молчанию. Директор приюта и наставница смотрели на меня широко открытыми глазами, понимая, что происходит нечто необъяснимое и удивительное — я впервые проявила эмоции.

— Не в бровь, а в глаз. Ха. Ха. Ха. Кстати, я провела исследование и выявила, что подростки твоего возраста более склоны к перепадам настроения, чем взрослые состоявшиеся личности. Надеюсь, тебе это в дальнейшем не будет мешать.

Она сделала паузу, как всегда это делала, перед тем как сообщить мне нечто важное.

— Завтра мы увидимся с тобой, и я подарю тебе твой тортик, который ты так любишь. Ведь ты же не подумала, что твоя тетя Гладос забыла тебя? Нет, я тебя не забыла. И знаешь что еще?… Тебе пора возвращаться в семью.