Горький вкус любви (СИ) - "Miss Spring" - Страница 20

— Надо жить. — как-то особенно, но в то же время просто, сказала Северцева, взяв его под руку и заглянув в глаза.

— Я постараюсь, Машенька. — кивнул Воронцов, а в мыслях промелькнуло: «Разве что ради тебя».

Прошло несколько дней. Состояние Ирины Константиновны ухудшилось, превратившись в предынфарктное, и маму Дмитрия положили в кардиологию.

Маша и Дмитрий Михайлович ездили в больницу каждый день, навещали и заботились о Воронцовой.

Женщина полюбила Марию всей душой, ей очень нравилось разговаривать с ней по душам, делиться драгоценными моментами своей жизни, извлекая воспоминания из шкатулки памяти, шутить над чем-то, слушать Машу и её умозаключения или рассказы о себе.

Как-то раз, когда Северцева с Дмитрием уже уходили вечером, прощаясь с Ириной Константиновной, и её сын пошёл вниз прогревать машину, а Маша ещё задержалась в палате, заканчивая наводить порядок в лекарствах, Воронцова взяла девушку за руку и сказала:

— Машенька, спасибо тебе большое.

— За что? — опешила Северцева.

— За твою заботу, за доброту, за участие, за Митьку моего спасибо. Я же не слепая, понимаю, что это ты его вытащила из того состояния. Я видела сына до и после похорон-он сам выглядел не лучше покойника. — ответила женщина.

— Ирина Константиновна, да ну что вы такое говорите… Просто Дмитрий Михайлович очень тоскует по отцу, он любит его…

— Но факт остаётся фактом. Если бы не ты, разве взял бы он себя в руки? Мужчины, моя милая, в таких ситуациях как дети. Если их не успокоить, не дать им силы своими словами, вниманием, заботой, не подтолкнуть к жизни, то… Вряд ли они перестанут плакать и жаловаться на судьбу. Им нужен кто-то рядом, чтобы понять, что надо лететь дальше. А Митя… Он любит тебя. Только это его и удержало на краю пропасти от падения. А он бы упал, уверяю тебя как женщина, которая знает его на девять месяцев раньше, чем он сам себя. — Маша поражённо смотрела на мать Дмитрия.

— Ирина Константиновна, я всего лишь с ним поговорила и напомнила о том, что жизнь продолжается. И то, он не до конца ещё оправился от потери… Я же вижу. Так что, моей заслуги здесь нет.

— Не отрицай очевидное, Машенька. Просто будь с ним рядом, тогда он способен будет многое перенести. — Северцева лишь улыбнулась, не став вступать в спор с Ириной Константиновной.

Про себя она подумала, что, возможно, женщине просто очень хотелось, чтобы её сын, наконец, нашёл своё счастье, вот она и восприняла всё так, выдавая желаемое за действительное. Сама девушка была уверена, что никакая не любовь, а лишь то, что Воронцов почувствовал обыкновенное человеческое тепло, которым Маша постаралась его окружить так же, как он окружил её после СИЗО, помогло ему начать выходить из того состояния.

Когда они приехали домой, Дмитрий Михайлович отказался от ужина, сославшись на дела, и отправился в кабинет. Однако, помня переживания его матери, Северцева разогрела еду и направилась к нему с подносом. Войдя в кабинет, она застала ту же картину, что и раньше: мужчина сидел над фотографиями и письмами отца.

— Дмитрий Михайлович, вот. — она аккуратно поставила поднос с ужином на стол, чтобы не задеть то, что там лежало.

— Маруся, я же сказал, что не хочу есть.

— Существует слово «надо». Вы заработаете гастрит, с таким образом жизни. — убеждающим тоном сказала Маша. — К тому же, Дмитрий Михайлович, вы мне обещали. — её умоляющий взгляд не мог не подействовать на него. Воронцов вздохнул, придвинул поднос и сказал:

— Хорошо, я поем.

— А я пока чай сделаю. — радостно произнесла девушка и исчезла в коридоре.

Дмитрий подумал, что она теперь играет роль такой же неведомой силы, которая удерживала её саму в СИЗО. Каждый раз, когда на него накатывала волна боли, он видел перед собой ма́шины глаза, каждый раз, когда от горя не было сил держаться, и казалось, что рухнуло абсолютно всё, чем он жил, он вспоминал её улыбку, слова, вспоминал, какой сильной была она и понимал, что стыдно не выдержать, спасовать. А главное, его теперь удерживала на плаву надежда, что рано или поздно, машино сердце залечится от ран и она заметит рядом его: мужчину, который по-настоящему полюбил эту девушку.

Вскоре вернулась Мария, принеся чайник с двумя чашками.

— Спасибо тебе большое, Маш. — произнёс адвокат, наблюдая, как она убрала посуду после ужина и наливает ему чай. — За всё, что ты делаешь для меня и для мамы. Это правда, очень ценно. Если бы не ты, не знаю, как я справился. Прости, что сорвался твой отъезд в Выборг.

— Дмитрий Михайлович, вы сделали для меня гораздо больше. Я не могла вас бросить в такой ситуации…

— Ничего я особенного не делал, выполнял свою работу. А вот ты… Сдался я тебе такой?

— О чём вы говорите? — присев и посмотрев на него, спросила Северцева. — Вы мне жизнь мою не дали доломать, спасли меня от тюрьмы, где я бы точно не выдержала и не справилась, столько заботы, добра и теплоты подарили, забрав к себе в дом, вылечив, тёте моей помогли… Я вам настолько признательна, что словами никакими не передать! Как же я могла не помочь и не поддержать вас в таком горе? — высказалась девушка. Воронцов улыбнулся. — Дмитрий Михайлович, а расскажите мне о своём отце. — внезапно попросила она, взглянув на фотографии Воронцова-старшего.

— Что же тебе рассказать? — откликнулся мужчина, немного удивлённый её просьбой.

— Всё что захотите. Если захотите, конечно. Ваши воспоминания или истории связанные с ним, всё, что угодно… Я немного уже слышала от Ирины Константиновны… — Маша думала, что он откажется, но Дмитрий наоборот с радостью начал вспоминать много интересных случаев, характеризующих его отца, какие-то мудрые слова и наставления, которые давал ему Михаил Алексеевич и много-много другого. А ещё, Воронцов читал ей письма. Тёплые, полные отцовской любви строки, которые обращались к сыну. Это были письма, которые отец Дмитрия Михайловича писал ему каждый год, складывая в коробочку. Таким образом, он решил увековечить какие-то свои мысли и советы, да и просто слова любви, чтобы после его ухода, Мите осталась такая вот частица, вместе с памятью о папе.

В одном из писем Михаил Алексеевич писал сыну о своих размышлениях насчёт жизни и смерти, под впечатлением от ухода той самой митиной бабушки, его матери.

«…К сожалению, никто не вечен и жизнь не длится долго. Такой промежуток, действительно миг, который даётся нам на сравнительно небольшой срок… Только сейчас я, сын, это так ясно понял. Надо наслаждаться каждой минутой, жить не спеша, но в тоже время спешить, чтобы успеть многое узнать, многое попробовать, сделать и главное-оставить после себя частицу.

Боль потери перенести невероятно тяжело, но эти потери делают нас сильнее, Митька. Я верю, что уходящие от нас близкие люди всегда незримо остаются рядом и уж точно знаю, что мама не хотела бы видеть, как я раскисну и забуду о вас: тебе, моём любимом сыне и самом надёжном друге, и о драгоценной Иришке, благодаря которой моя жизнь наполнена радостью и смыслом».

— Вот видите, Дмитрий Михайлович, ваш отец считает так же, как и я… Это горько, но жизнь продолжается. — заметила Маша, выслушав отрывок из очередного письма. Воронцов помолчал, куря трубку, а затем кивнул, решительно сложил письма и фотографии в коробку и сказал:

— Да. Всё будет хорошо. У меня есть мама, которая очень нуждается в поддержке, защите и любви. Да и к работе надо вернуться, я позволил себе слабость и этим предал людей, которые мне верили и рассчитывали на мою помощь.

— Будем надеяться, что ваши коллеги, которые занялись этими делами, справились достойно. — ободрила его Северцева. — Но это очень хорошо, что вы приняли решение вернуться к работе. Она поможет.

Спустя несколько дней Дмитрий откликнулся на предложение Титова, который крайне переживал за друга и поехал к нему на встречу, однако, не за рулём. На душе было так горько, несмотря на приложенные усилия, что хотелось выпить. Адвокат поступал таким образом очень редко, всего пару-тройку раз в жизни, но сейчас это была необходимость, как ему казалось.