Одинокий медведь желает, или партия для баса (СИ) - Тур Тереза - Страница 29

— Но что-то пошло не так, — развел руками Петр Иванович. — Девочка-племянница накосячила от всей души, перепутала проекты. Кстати, второй дом — конфетка, заказчик в полнейшем восторге. А финал истории вы знаете.

Серый снова поморщился. Конфетка, факт. В папке и фотографии были. Дома его мечты, который делала Карина. И который достался какому-то левому мужику. Черт. Даже непонятно, то ли злиться, то ли ржать. Над собой, придурком.

Или под кровать уползти, потому что стыдно? А ведь стыдно же.

— Ее уволили по моему требованию, — неохотно сказал он. — Я отправил к ним Самуила Абрамовича. За возмещением убытков и моральной компенсацией. Кто ж знал, что косячила не она, а какая-то дура-секретутка?!

Друзья-приятели дружно отвели глаза. Как будто уж они-то все знали, уж они-то ему говорили… Ага. Как же. Ржали они. Анекдоты о новых русских и золотых унитазах травили в режиме спортивной эстафеты. Неудивительно, что он сорвался на ту противную блондинку.

А она взяла и оказалась Кариной. Черт-черт! Везет, как утопленнику!

— Они и уволили, все как с них требовали, — нейтральным тоном подтвердил Петр Иванович. — Кстати, их гендир выгонять ее не хотел. Работать-то кому-то надо. Им в голову пришла светлая идея. Типа уволить — официально. Но чтобы Карина за копейки трудилась над проектами, которые возьмет племянница.

— Та, что документы не смогла нормально завести? — в тоне Льва было иронии и презрения столько, что хватило бы утопить всю Барвиху.

— Светлая идея, нестандартная, — поддержал его Артур.

— И не поспоришь, — кивнул Ванька.

— Но Карина отказалась и просто всех послала. — Сергей сглотнул нахлынувшее умиление. — Моя девочка.

Он поднялся, положил папку на стол. Отошел к окну и долго всматривался за деревья за стеклом. Потом обернулся и спросил у высокого собрания:

— И что теперь делать? 

 Ошибки учатся на мне

(С) И снова ВК 

— Может быть, займемся любовью?

— Ок. Безответная тебя устроит?

(Из разговора Карины и Платоши)

Карина

Всю дорогу до дома я молчала. Безопасник — тоже. На какой-то миг мне даже показалось, что в этой тишине растворяется все: эмоции, воспоминания, надежды… Глупые, ужасно глупые надежды. На то, что мне хотя бы однажды повезет — с нормальным мужчиной, нормальными отношениями. Без лжи. Без нагибания и использования. Просто… ну… когда обоим хорошо и не нужно ни самоутверждаться, ни решать материальные проблемы за чужой счет.

Глупо. Ужасно глупо.

И, конечно же, стоило ожидать того, что на нашей улочке стоял белый прекрасный мерс с московскими номерами. Стоял он, правда, как-то робко. И очень далеко от родительского дома.

— Остановите, пожалуйста, — попросила я Петра Ивановича.

Он странно на меня посмотрел. Вздохнул. И замер аккурат напротив Платошечки. Эк, бедному как припекло. Политика — видимо, она такая. Ждет меня как зайчик.

Вышла, вежливо проговорила: «Спасибо». И развернулась к мерседесу, где для меня вежливо, но не выходя из машины, открыли дверцу.

Я покачала головой и склонилась к мужчине, которого я когда-то… Любила? Смешно. Но вот мозг где-то потеряла, потому что если с Сергеем… Так. Довольно.

— Платон. Ничего не будет, — спокойно сказала я.

— Карина, подумай. Мы могли бы…

— Никакого «мы». И прекрати забивать голову Денису. Даже для тебя это слишком.

— Но семья для меня — все. И я готов простить твою измену.

Вот тут меня кипятком как будто ошпарили. Ну, надо же. А я думала, что ничего уже сегодня чувствовать не смогу. Я смотри ж как! Несколько слов — и я уже шиплю гадюкой:

— Если ты будешь продолжать, то я с удовольствием солью информацию о том, что было шестнадцать лет назад.

— А что было? — и такое недоумение. Что не поймешь сразу — придуривается или, правда, забыл.

— Уезжай.

Я развернулась, отошла и с удовольствием выслушала злобный визг несчастных покрышек. Дурак, Платон. Кто ж так трогается? Или это он мое сердце решил поразить?

И я отправилась к воротам отчего дома.

Но, прежде чем открыть калитку, несколько минут просто стояла в тени старого абрикоса и дышала. Глубоко. Медленно. Пытаясь — тщетно — успокоить подступающие к горлу слезы и нацепить на лицо хотя бы что-то похожее на лицо.

«Пожалуйста, пусть мама меня не заметит», — помолилась я Тому-кто-может-быть-где-то-есть и зашла во двор.

В открытой беседке обедали отдыхающие. Недовольно орал маленький ребенок, отказываясь спать днем. Из телевизора нагнетал какой-то политический обозреватель.

Мирная картина. Без мамы.

Я почти успела проскользнуть в свой — теперь уже только свой, без посторонних арендаторов — домик, как меня все же заметили из кухонного окна.

— Карина! — раздалось строгое.

Почти как «к директору!»

Я сделала вид, что не услышала, и спряталась за хлипкой и ненадежной дверью, в кондиционированной прохладе своего убежища.

Своего — но пахнущего Сергеем. Пропитанного его запахом, его голосом, его видом…

Обругав себя дурой малолетней, я максимально твердым шагом прошла в ванную. Сбросила жеваную тряпку, бывшую когда-то сарафаном. Влезла под холодный душ. Постояла под ним, стуча зубами и синея, пока все чертовы мысли не вылетели из головы, вытесненные единственной потребностью хоть как-то согреться.

Выскочила. Завернулась в полотенце. Дрожа, вышла наружу — и столкнулась с мамой на тропе войны.

— Карина, — недобрым, особым учительским голосом проговорила мама. — А что у нас происходит?

— Ровным счетом ничего. Мы поговорим. Но позже.

— Карина, — в глазах у мамы блеснули слезы. — Дениска уехал… с этим…

Резко захотелось закрыть глаза, заткнуть уши и куда-нибудь исчезнуть. Лучше — сразу сдохнуть.

Болью резануло сердце. Как все… нескладно. Что-то, видимо, я делаю не так. И…

— Телефон не берет. И ты не отвечала. Тоже исчезла. Мы с папой тут с ума сходим.

Я замотала головой, как цирковой пони. Пожалуйста, пожалуйста-а-а-а. Дайте мне прийти в себя, сориентироваться. Хотя бы вынырнуть, потому что мне вдруг показалось, что вертолет так и не прилетел — и меня просто погребло под толщей воды. И я не понимаю — где верх, где низ. Жива я или…

Я пошла на второй этаж. Мама — за мной. Смотрела, не отрываясь, как я проверяю пустой шкаф, тупо пялюсь в ящики пустого комода и падаю на кровать все в том же полотенце. Не моем, кстати, полотенце. Я не покупаю таких — темно-серых, шелковой нежности и подушечной пухлости. И мои полотенца пахнут иначе. Не чертовым певцом.

Мама вдруг заплакала. Моя железная, несгибаемая леди, которая на все всегда говорила: «Ничего, отобьемся. Главное, чтобы дружно, да рядком…»

Слезы катились у нее крупные, как горошины.

— Мам…

А вот у меня слез не было. Только было невозможно трудно дышать.

— Ты когда приехала из Москвы, девчонка совсем, беременная… Растерянная, как дурочка. Губы трясутся, словно… бить тебя будут или хуже… А мы с папой… обрадовались. Сама не знаю, почему… Ты на первом курсе, козел этот… козел! Но все равно. Обрадовались. И тебя успокоили. А Дениска — он же только наш. И мы с папой тогда, чтобы ты институт закончить смогла… по очереди… А тут… Дениска посмотрел на нас, как на чужих. Как на врагов. Карин — как это? За что?

— Мам, прости.

— Ты вот что ему про отца рассказывала?

Я только голову опустила.

— Видимо, что угодно, только не правду. Карина… К черту сказки. Правда не убивает — только ложь.

Я вспомнила сегодняшний день. И… М-да. Все как в той присказке:

«Скажите, учитель, какую классику послушать?»

«Хоть раз в жизни послушайте родителей».

Рассказала бы сыну правду. Ага… А еще Сергей рассказал бы ее мне…

За своими мыслями не сразу поняла, что мама хихикает. Истерично, вытирая слезы, но хихикает.

— Ты чего? — спросила я с подозрением.