Полиция на похоронах - Аллингем (Аллингхэм) Марджери (Марджори) - Страница 5

Кемпион кивнул.

— Вы хотите сказать, серьезный ли я человек, или просто валяю дурака? Я понимаю ваши сомнения. Но уверяю вас, я — профессионал самого высокого класса.

На мгновение взгляд светлых глаз за тяжелыми стеклами стал таким же серьезным, как у девушки.

— Я совершенно серьезен, — продолжал он. — Мой несколько дурацкий вид отчасти соответствует действительности, но также является моей профессиональной принадлежностью. Я честен, аккуратен, умею держать язык за зубами, как победитель на прошлогодних скачках, и сделаю для вас все, что смогу. Расскажите-ка мне лучше обо всем, что произошло.

Он вытащил письмо от Маркуса и протянул его ей.

— Пропал ваш дядя, не так ли? И вас это беспокоит? В этом состоит основная проблема, да?

Она кивнула.

— Во всем этом на первый взгляд нет ничего необычного, и мой дядя достаточно взрослый человек, чтобы самому о себе позаботиться, но в его исчезновении есть что-то странное, и я чувствую, что за этим что-то кроется. Я боюсь и поэтому настояла на том, чтобы Маркус дал мне ваш адрес. Видите ли, я считаю, что с нами должен быть человек, который относится к моей семье по-дружески, не имеет предрассудков, свойственных жителям Кембриджа, и не находится под влиянием моей двоюродной бабушки.

Кемпион уселся напротив нее.

— Вы должны мне подробно рассказать о вашей семье, — сказал он. — Они ведь ваши дальние родственники, не так ли?

Она наклонилась вперед, напряженное выражение ее лица говорило о том, как ей хочется быть правильно понятой.

— Вы, возможно, не сможете сразу всех запомнить, но я все же постараюсь описать, что сейчас представляет собой наша семья. Прежде всего, это моя двоюродная бабушка, Каролина Фарадей. Может быть, я не смогу точно описать ее, но пятьдесят лет назад она была гранд-дамой, женой моего двоюродного дедушки, доктора Фарадея, возглавлявшего колледж Св. Игнатия. Она и поныне остается гранд-дамой. Ей в прошлом году исполнилось восемьдесят четыре года, но в ней до сих пор больше жизни, чем во всех остальных обитателях дома, которым она правит, как королева Елизавета и Папа Римский в одном лице. Все в доме делается по слову старой миссис Фарадей. Следом за ней идет дядя Вильям, ее сын. Ему шестьдесят с небольшим, и он потерял все свое состояние в одной большой афере много лет назад, после чего ему пришлось вернуться домой, под крыло к своей матери. Она относится к нему, как к семнадцатилетнему юнцу, что ему, конечно, не нравится. Далее следует тетя Джулия, его сестра, дочь тети Каролины. Она никогда не была замужем и никогда не покидала этого дома надолго. Вы ведь знаете, как было принято в те времена.

Кемпион начал набрасывать иерархическую схему семейства на обратной стороне конверта, который он вынул из кармана.

— Ей около пятидесяти, я полагаю? — спросил он.

Девушка, казалось, была в растерянности.

— Я не знаю, — сказала она, — иногда мне кажется, что она старше моей двоюродной бабушки, миссис Фарадей. Она… ну, как вам сказать, в этом доме играет роль старой девы.

Глаза Кемпиона за стеклами очков выразили сочувствие.

— В худшем смысле?

Джойс кивнула.

— Отчасти. За ней идет тетя Китти, ее младшая сестра. Она была замужем, но муж умер, оставив ее без средств к существованию. Поэтому она тоже была вынуждена вернуться домой. Вот как в семье появилась я. Моя мать была сестрой ее мужа. Мои родители умерли молодыми, и я была на попечении тети Китти. Когда с ее мужем случилось несчастье, я нашла работу, но миссис Фарадей послала за мной и последние восемнадцать месяцев я была в этом доме кем-то вроде компаньонки. Я оплачиваю счета, ухаживаю за цветами, читаю вслух и тому подобное. Я также иногда играю с дядей Вильямом в шахматы.

— Все это — довольно скучные занятия, — пробормотал Кемпион.

Она рассмеялась.

— Я согласна.

Он снова заглянул в письмо.

— Ну, а откуда взялся дядя Эндрю? Как я вижу, его фамилия Сили.

— Я сейчас доберусь и до него. Видите ли, он, строго говоря, на самом деле мне не дядя, потому что он — сын младшего брата миссис Фарадей. Он потерял все свои деньги в той же афере, что и дядя Вильям, и поселился в доме приблизительно в то же время, примерно двадцать лет тому назад.

— Двадцать лет тому назад? — с удивлением воскликнул Кемпион. — Неужели они с тех пор ничем не занимались?

Джойс ответила не сразу:

— Они никогда не были особенно склонны к какой-либо деятельности, — произнесла она наконец. — Во всяком случае, я так думаю. Мне кажется, мой двоюродный дедушка это понимал, потому что оставил большую часть своих средств жене, хотя у нее есть и собственное немалое состояние. Я должна объяснить вам еще одну вещь, прежде чем я перейду к самому главному. Когда я сказала, что тетя Фарадей правит домом, я имела это в виду в самом буквальном смысле слова. Стиль жизни в доме не менялся с тех пор, как она стала его хозяйкой в семидесятых годах прошлого века. Жизнь в доме напоминает заведенные часы. Все делается точно в определенное время. Утром в воскресенье все должны идти в церковь. Большинство из обитателей нашего дома ездит туда на автомобиле — «даймлере» тысяча девятьсот тринадцатого года, кроме того, летом мы по очереди выезжаем вместе с тетей Каролиной в коляске с откидным верхом, а зимой — в двухместном одноконном экипаже. Старый кучер Кристмас почти одних лет с тетей. Но, все, конечно, их знают и уступают дорогу, так что с ними ничего плохого не случается.

Простоватое лицо Кемпиона слегка оживилось.

— Да я же их видел! — воскликнул он. — Я как-то был в Кембридже с Маркусом, и видел там этот выезд. Боже мой, как давно это было!

— Если лошадь была серой, — сказала Джойс, — то это, возможно, был тот же самый Пекер. Разумеется, Пекер. Постойте-ка. На чем я остановилась? Так вот. Мы все живем в доме моего двоюродного дедушки Фарадея на Трампингтон-роуд, на некотором расстоянии от города. Это большой L-образный дом, стоящий в глубине улицы на углу Орфеус-Лейн. Дом окружен высокой стеной. Старая тетя подумывает о том, чтобы нарастить ее в высоту, потому что люди, проезжающие теперь мимо на автобусах, могут заглянуть за эту стену.

— Это усадьба «Сократес Клоуз», — произнес Кемпион.

Она кивнула.

— Откуда вы о ней знаете?

— Я видел ее на картинке, — просто ответил Кемпион. — А может быть, я видел этот дом в юности. Во всяком случае, я его хорошо помню. Ну вот, мы и добрались, наконец, до дяди Эндрю.

Девушка глубоко вздохнула.

— Это случилось в прошлое воскресенье, во время ужина, — сказала она. — Может быть, не совсем удобно с моей стороны так говорить, но я думаю, вы меня поймете. Тетя Каролина относится ко всем остальным членам семьи, как к детям, которые полностью от нее зависят. Они постоянно ссорятся между собой и нагнетают страсти, что вполне понятно, поскольку они всего лишь люди, и к тому же довольно старые люди. Все они такие, кроме дорогой тети Китти. Она просто милая, глупая и довольно беззащитная женщина. Но тетя Джулия ее ужасно тиранит. Она пытается также командовать обоими братьями, и те, похоже, ее за это ненавидят, но друг друга они тоже терпеть не могут и иногда дуются друг на друга целыми днями. Они и тогда были в ссоре из-за сущих пустяков почти неделю, и я думаю, что они разругались бы в пух и прах, не будь тети Каролины, которая не выносит ссор точно так же, как ранних утренних чаепитий и слушания граммофона по воскресеньям.

Так вот, когда мы ужинали — восемь перемен и, как вы понимаете, все торжественно и чинно, вдруг, когда атмосфера накалилась до предела и я уже была готова к тому, что дядя Вильям, выйдя из себя, ударит дядю Эндрю половником по голове, невзирая на присутствие тети Каролины; когда тетя Джулия была уже на грани истерики, а тетя Китти тихо капала слезами в свой салат, вдруг раздался страшный грохот прямо в середине комнаты, вы такого в жизни не слышали. Тетя Китти взвизгнула и вскочила со стула. Дядя Вильям забыл, как следует вести себя за столом и чертыхнулся, или произнес еще какое-то ругательство — я уже забыла теперь, какое именно. Тетя Джулия впала в истерику, дядя Эндрю выронил вилку. А тетя Каролина продолжала неподвижно сидеть в своем кресле с высокой спинкой, постукивая пальцами по столу. У нее очень костлявые руки, и звук был такой, будто на ее пальцы были надеты маленькие наперстки из слоновой кости. Она очень спокойно сказала: «Сядь на место, Китти». Потом повернулась к дяде Вильяму и произнесла: «Ты прожил в этом доме достаточно долго, чтобы знать, что я не допущу бранных слов за моим столом. Вам всем следовало бы знать, что раз в пятнадцать лет груз от этих часов падает». Дядя Вильям ответил: «Да, мама», — и больше никто не произнес ни слова до окончания ужина.