Полиция на похоронах - Аллингем (Аллингхэм) Марджери (Марджори) - Страница 34

— Но, дядя Вильям, неужели вы думаете, что мы можем в это поверить? — запротестовала Джойс. — Как здесь могла оказаться кошка?

— Я не знаю, — сказал мужчина, повернувшись к ней спиной. — Я только рассказываю вам, что видел. У меня была открыта нижняя створка окна — вот, посмотрите сами. Я проснулся, потому что услышал — да, услышал — эту тварь. А я их терпеть не могу. Я в этом отношении похож на старого Робертса. Он их не выносит, и я их не выношу. Я схватил эту тварь и стал выпихивать ее в окно, и она меня поцарапала. Вот и все. Неужели не понятно? Я не понимаю, почему вы устраиваете такой переполох по этому поводу.

Девушка покраснела.

— Хорошо, — сказала она. — Если вы дадите мне этот платок, мистер Кемпион, я перевяжу ему руку. Утром вас осмотрит доктор, дядя.

— Предоставьте меня самому себе, дорогая. И со мной все будет в порядке. У меня и раньше в жизни случались царапины.

Дядя Вильям пытался вести себя с достоинством, но в его глазах было смущение. Перевязка была закончена, и за ней последовало довольно неприятное препирательство по поводу того, следует ли оставить в комнате бренди. В конце концов был достигнут компромисс, и молодые люди ушли, уложив старика в постель и оставив ему некоторую дозу спиртного. В коридоре Джойс повернулась к Кемпиону.

— Что произошло? — прошептала она.

Молодой человек, казалось, был встревожен.

— Послушайте, — пробормотал он, — не ходите вы вниз с этим графином. Возьмите его в свою комнату или оставьте здесь, в холле. И заприте за собой дверь, когда войдете в свою комнату.

В ее глазах стоял вопрос, но он больше ничего ей не сказал, и она ушла в свою комнату, погасив по дороге свет в холле.

Кемпион постоял еще несколько минут, а потом повернулся и пошел к себе. Проходя мимо комнаты дяди Вильяма, он услышал слабый звук. Кемпион помрачнел и прищурил светлые глаза. Это был звук запираемой изнутри двери.

Кемпион закурил сигарету и опустился в жесткое плетеное кресло, стоявшее перед камином в небольшом номере «Трех Ключей», который инспектор Оатс снимал для себя, чтобы иногда отдыхать в одиночестве; сенсация, которую произвело в городе расследуемое им дело, могла послужить оправданием этой небольшой причуды.

Подобно другим комнатам, предназначенным для непритязательных постояльцев, эта комната производила впечатление равнодушного, если не откровенно скупого гостеприимства. Даже огонь за тонкими прутьями решетки, казалось, горел как-то излишне сдержанно.

Кемпион посмотрел на часы, которые громко тикали на каминной полке. Мистер Оатс должен был с минуты на минуту вернуться с дознания по делу Эндрю Сили. Эта процедура должна была носить совершенно формальный характер, и суть ее, видимо, заключалась в переносе заседания на следующий день. Кемпион остался в одиночестве впервые со дня своего приезда, и мог свободно поразмышлять о том, что какое-нибудь настоящее, требующее усилий приключение, было бы менее изнурительным, чем участие в драме возмездия, неторопливо разыгрываемой среди обитателей «Сократес Клоуз».

Он был рад возможности посидеть в нейтральной обстановке, обдумать все хладнокровно, потому что атмосфера этого дома давила на него, делала его пристрастным и вынуждала воспринимать жизнь так же, как ее воспринимали члены семьи Фарадеи.

Было совершено два убийства. Это был единственный неоспоримый факт, который можно было извлечь из хаоса не связанных друг с другом происшествий, в которые он окунулся с головой в этом доме. Явная, казалось бы, виновность дяди Вильяма, по мере того, как он узнавал этого человека, становилась все менее и менее очевидной.

Он живо вспомнил происшествие, случившееся ночью. Совершенно ясно, что дядя Вильям подвергся нападению. Кроме того, он был нездоров. Упрямство, с которым он отказывался рассказать что-нибудь правдоподобное о случившемся, объяснялось его характером. Вильям вряд ли стал бы кого-нибудь выгораживать, и маловероятно, что он мог столь искусно разыграть драматическое нападение на себя. Кемпион вздрогнул при мысли о том, на какого рода ухищрения пришлось бы пойти дяде Вильяму, вздумай он отвести от себя подозрение таким способом. Конечно, он вышел бы из этой инсценировки невредимым, а не с жуткой раной, на которую доктору Левроку утром пришлось наложить три шва.

Допустим, можно было бы сбросить со счетов виновность дяди Вильяма. Но заслуживали внимания его страх, запертая им дверь и какая-то тайна, существовавшая в доме. Из-за этой тайны Кемпион посоветовал Джойс закрыться на ключ и сам лежал без сна в своей комнате с полуотворенной дверью, прислушиваясь к ночной тишине дома.

Если дядя Вильям ни при чем, что за безумец совершил все эти преступления? В чьем больном рассудке родилась идея связать человеку руки и ноги перед тем, как снести полголовы выстрелом?

Посреди этих раздумий ему в голову пришла мысль, которой он подсознательно противился все? утро. Элис — не та женщина с заплаканными глазами и приятным лицом, которая впустила в дом полицию, а та могучая фигура в белой ситцевой ночной рубашке, которая прошлой ночью проявила свою фанатичную любовь к хозяйке таким удивительным образом. У нее хватило бы сил справиться с Эндрю. Она прекрасно ориентировалась в доме. А также, в чем он, к сожалению, был уверен, она обладала достаточным мужеством. Однако было одно препятствие — ей нельзя было приписать ни сумасшествие, ни интеллектуальную изощренность. Следуя этой версии, нужно было искать ее сообщника, вернее, подстрекателя.

Сидя в одиночестве в гостиной инспектора, он начал размышлять о миссис Каролине Фарадей.

Эта женщина, конечно, была необыкновенной личностью. В очень преклонном возрасте ей удалось полностью сохранить свой интеллект, но при этом она утратила все эмоции.

Даже с позиций чистого альтруизма можно было пожелать, чтобы маленький мирок в «Сократес Клоуз», которым единолично правила тетя Каролина, избавился от Эндрю Сили, и тому было несколько явных причин. Вспоминая некоторые выражения, характеризующие личность покойного Эндрю, Кемпион не мог избавиться от неприятного чувства, что могли существовать и менее явные причины. По какой-то, еще не ясной, причине была убита и Джулия. Правда, и она была малоприятной женщиной. Ей были свойственны мелочность, раздражительность, догматизм; все те качества, которые в таком маленьком и замкнутом человеческом сообществе могут считаться разрушительными и даже преступными.

Когда человек стоит на пороге смерти, чужие жизни утрачивают для него свою ценность. Вчера миссис Фарадей сама в этом призналась. А что, если она затеяла все это, используя сильную, мужественную и слепо доверяющую ей Элис в качестве орудия?

Кемпион встал и швырнул окурок в огонь. Теперь не до отвлеченных размышлений, подумал он. В гадании мало проку. Он с некоторым облегчением повернулся на звук шагов инспектора, который вошел в дверь.

— Привет, Кемпион. — От хмурого вида, присущего Оатсу, сразу же не осталось и следа. Он аккуратно свернул плащ и положил его на стол, накрыв сверху шляпой. — Слушание первого дела отложено до вторника, — сказал он. — Этот старикан Вильям Фарадей участвовал в опознании. Я заметил, что у него повреждена рука. Что-нибудь случилось?

— И да, и нет, — сказал Кемпион. — Сядьте в какое-нибудь кресло, благо они все сейчас в вашем распоряжении. Только не на это — оно непрочное, сплошная фикция. Попробуйте лучше вон то, с медными подлокотниками.

Инспектор сел и закурил трубку.

— Я не намерен задерживаться здесь надолго, если у вас нет чего-нибудь важного для меня, — сказал он. — Хочу сходить на реку и еще раз как следует все осмотреть. Вчера я успел произвести только беглый осмотр. Мне совершенно ясно, что для того, чтобы закрыть это дело, мы должны найти оружие. Первое слушание по делу женщины назначено на понедельник. Не понимаю, почему коронер не может рассмотреть два дела в один день. Мне кажется, слушание второго дела может быть перенесено на более поздний срок, чем среда, только в том случае, если мы подготовим предложение по возбуждению судебного дела и обвинительное заключение. Газеты, насколько мне известно, пока ведут себя довольно спокойно. Мне кажется, они чувствуют, что дело дохлое.