Отель «Очаг» (СИ) - "antoganta" - Страница 8

Гвен левитировала чайник и две маленькие фарфоровые чашки. Взмахнув палочкой, она следила за льющимся кипятком, а Том следил за ней и размышлял, всем ли пуффендуйцам нужна еда, чтобы расслабиться.

— Травяной чай, — она бросила быстрый взгляд и села напротив. — Поможет уснуть.

Том решил, что это не помешает, и не стал сопротивляться, подвигая кружку к себе, а Гвен продолжила:

— Однажды прибыл подставной — как позже выяснилось — гость и написал гневную тираду в книге жалоб, а потом заколдовал её. Эта книга весь день, как громовещатель, выкрикивала гадости, вроде: «Бегите отсюда! Я обнаружил у себя в постели упыря!» Погоди-ка…

Гвен округлила глаза, а Том кивнул, сложив два и два.

— Так вот откуда тот упырь взялся… Слизняки маринованные! Просто неслыханно!

Её щёки порозовели, а причёска растрепалась. Том нахмурился, отпивая глоток. Непривычная тишина царила в холле, скрывая сотрапезников под крылом.

— А в сентябре они наколдовали листовки с колдографиями, где из окон «Очага» выпрыгивают постояльцы с перекошенными лицами, потому что здание загорелось. Картинка вышла гротескной, но нашла своих зрителей — они развесили это по всему городу! Ну ты видел? Видел?

— Видел, — признался Том. — Неплохая работа.

Гвен метнула укоризненный взгляд, но быстро изменилась в лице.

— Сейчас «Очаг» переживает не лучшие времена, так что Марриотт решила действовать в обход. Мы понимаем, что эти люди просто выполняют свою работу, и у них нет цели прикончить нас или причинить серьёзный вред — просто очернить, испортить репутацию отеля. Обычно они хотят разбудить гостей или что-нибудь разрушить. Марриотт дала распоряжение нападать только в крайнем случае. Так что по её приказанию я просто защищалась, а потом передала тому оборванцу конверт с условиями сотрудничества.

— Почему бы вашей управляющей просто не нанять кого-нибудь другого? Это может обойтись даже дешевле, — заметил Том, откинувшись на спинку стула, чувствуя, как приятная нега разлилась по всему телу.

— Вряд ли, — покачала головой Гвен. — Как ты понимаешь, эта деятельность незаконна. Конечно, всегда найдутся желающие подзаработать таким образом, но их немного, особенно в Лондоне, особенно после войны. А если «Летучая мышь» в такой ситуации ещё и лишится своих людей, то для нас это будет двойной выигрыш.

Она продолжала говорить, но Том перестал слушать: его неотвратимо клонило в сон.

— Решила меня отравить? — он повёл подбородком в сторону пустой чашки. — Что ты туда подсыпала?

Гвен, рассмеявшись, поднялась из-за стола и заявила:

— Сыворотку подозрительности. Кто выпьет, тот начнёт подозревать окружающих в том, что они хотят ему навредить.

Том наградил её тяжёлым взглядом и тут же ощутил мимолётное прикосновение на плече. Впрочем, он не был уверен, что ему не показалось.

— Ты просто устал, — заверила его Гвен и добавила задумчиво: — Отец тоже всегда засыпал в кресле от моих рассказов, называл меня сиреной.

Чашки взмыли в воздух вслед за чайником. Осколки хрусталя стройной спиралью потянулись с пола вверх, возвращая люстре первозданный вид. Том дождался, пока стихнет мелкий стеклянный перезвон и встал.

— Спокойной ночи! — догнал его на лестнице голос Гвен.

После этого нечаянного разговора Том утомлённо положил голову на подушку и прикрыл глаза. Состояние было такое, словно он весь день провёл на палящем солнце. Тело утонуло в мягкой перине, мысли мгновенно смешались, подступил долгожданный сон.

Утро не обошлось без Бодрящего зелья. Том впопыхах собирался, попутно разбрасывая вещи в несвойственной ему манере. Сова-почтальон, наблюдавшая за этим беспорядком через окно, так и не дождалась, что её впустят.

— Выглядишь паршиво, и все же слишком ты довольный сегодня, — выдало зеркало, завидев постылого гостя. — Мне это не нравится.

— Заткнись, — бросил Том почти обыденно и даже не потянулся за палочкой.

В тот день он заключил четыре удачные сделки и выслушал в два раза больше любезностей в свой адрес. Если бы у него спросили, в чём секрет столь удачного дня, он бы ответил, не раздумывая: «Бодрящее зелье, разумеется».

Следующие несколько недель дела шли гладко и, Том бы даже сказал, хорошо. Он на редкость легко изображал улыбки и наверняка сумел бы найти общий язык хоть с вожаком горных троллей, если бы это потребовалось.

Он не нуждался ни в деньгах, ни в отдыхе. Стальная вера в себя была его путеводной звездой и источником внутренних сил. Окружающие, подобно животным, чувствовали эту непоколебимую уверенность и склонялись перед его незримым превосходством.

Магия внутри накалялась, бурлила, как «Феликс Фелицис» в котле. Хоть Том и не желал себе в этом признаваться, но его беспричинный триумф мог сравниться разве что с бестолковой победой ловца, поймавшего снитч на глазах у целого стадиона.

На Рождество, сидя за длинным столом особняка Лестрейнджей, Том ощущал на себе десятки липких взглядов. Все эти отпрыски благородных семей внимали каждому слову, сходившему с его уст. Такое положение вещей Тома более чем устраивало, поэтому, будучи в благостном расположении духа, он даже снизошёл до плотских удовольствий.

Аделина Розье, в отличие от Фоули, умела держать язык за зубами, когда это было нужно. Когда не нужно, впрочем, тоже неплохо им владела. К счастью, спален в доме было предостаточно, чтобы в полной мере оценить её навыки.

Вернувшись на следующий день в отель, Том завис в коридоре четвёртого этажа. На двери двадцатого номера красовался рождественский венок из остролиста.

Сколько Том себя помнил, зимние праздники всегда были для него нестерпимым кошмаром. От вида взбудораженных, одуревших, озабоченных подарками студентов в жилах кипело раздражение. В такие моменты лучше было вообще не попадаться старосте на глаза, потому что даже родной Слизерин рисковал незаслуженно лишиться баллов.

В преддверии каникул Том держался особняком, избегал шумных сборищ и посещений Хогсмида, где в такие дни невозможно было протолкнуться. Оравы безумствующих покупателей, звон монет, пустые прилавки и жадные взгляды — рука сама тянулась к палочке, но Том каждый раз одёргивал себя: не сейчас.

Так что во избежание преждевременных несчастных случаев, он спасал мир от своего же гнева, заточившись в библиотеке. О, это было единственно спокойное во всём сдуревшем мире место. Сидя среди пыльных стеллажей, огородившись со всех сторон книжной крепостью, Том, словно в коконе, выжидал своего часа. И этот час наступал.

Та самая заветная неделя между Рождеством и Новым годом очищала школу от голосов и красок, вокруг становилось торжественно-тихо и безлюдно. В такие моменты Тому казалось, что древний замок принадлежит ему одному. Он бродил в самые отдалённые уголки Хогвартса по секретным переходам, о существовании которых никто даже не задумывался.

На седьмом курсе Том вежливо отказался от очередного приглашения Лестрейнджа провести Рождество в кругу аристократов. В тот год он продумал всё до мелочей, поэтому с нетерпением считал дни до начала каникул и плохо спал от переполнявшего разум волнения.

Одна дама стоила того, чтобы поволноваться — Серая Дама.

Разумеется, Том не стал довольствоваться ничтожно коротким абзацем из «Истории Хогвартса» о её таинственной смерти, поэтому вознамерился выведать всё из первых уст. Интересовало его, в сущности, кое-что другое: утерянная Диадема — легендарная древняя реликвия, которую он грезил заполучить во что бы то ни стало.

Для начала Том умудрился косвенно сколотить себе репутацию «друга призраков», исправно здороваясь со всеми прозрачными обитателями замка, кроме Миртл Уоррен, и вступая с ними в скучные заупокойные беседы. Потом он два месяца словно невзначай попадался на глаза Серой Даме, на деле, часами поджидая её появления в пустых коридорах. Когда эта надменная молодая женщина оттаяла, и Том заметил верные признаки её благосклонности, он перешёл к делу.

Мало кто из учеников интересовался настоящим именем Серой Дамы, а имя у неё было весьма примечательным: Хелена Когтевран. Не менее примечательной оказалась и её горькая история, которой Том охотно посочувствовал, вовремя вздыхая и качая головой как раз тогда, когда это требовалось. Он умел напустить понимающий вид, Волшебная академия драматических искусств многое потеряла в его лице.