Гимназистка. Нечаянное турне (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна - Страница 36

— Горностаевы славятся своими артефактами? — спросила я Песцова.

— Филиппа, — прошипел он, — говорите по-английски.

— Нас же не слышат.

— А мне откуда это знать, Елизавета Дмитриевна? — завредничал он. — Как мне определить: вы забыли о роли или уверены, что нас не подслушают? Вы хоть знак бы какой-нибудь подавали. А то у меня скоро припадки начнутся на нервной почве. Ухо вон дёргаться начало.

— Вы правы, Дмитрий Валерьевич, — признала я. — Буду в первую очередь сообщать, что полог поставлен и можно говорить спокойно. Так чем славятся артефакты Горностаевых?

— Качеством, Елизавета Дмитриевна. Но теперь, скорее, славились, — неохотно ответил Песцов. — Мать нынешнего князя была последним представителем рода Горностаевых. Соболевы их полностью поглотили.

— Такое бывает? — удивилась я. — Я думала, в смешанных семьях рождаются смешанные дети.

— Разумеется, бывает. Это не первый род, который полностью исчез. Правда, один из самых сильных. Именно Горностаевы держали этот регион, Соболевы пришли фактически на готовое. Как можно было дожить до ваших лет, не зная общеизвестных вещей?

— Я же вам говорила, что у меня полностью пропала память. Я помню только то, что узнала за последнее время. А фамилию Горностаевых услышала сегодня впервые.

— Понятно, мне хотели подсунуть жену с дефектом, — выразительно вздохнул Песцов. — Какое счастье, что я удачно избежал брака. Нет, всё же Фаина Алексеевна та ещё штучка. С ней нужно держать ухо востро.

Вот это самомнение!

— Вам отказали от дома Рысьиных, чтобы мне не подсовывать мужа с дефектом, — напомнила я. — Это вы не устроили Фаину Алексеевну. Но бог и с ней, и с Горностаевыми. Что мы будем делать-то, Дмитрий Валерьевич? Соболев от нас не отстанет, чует моё сердце.

— Вы будете петь, Елизавета Дмитриевна, — важно сказал Песцов. — Это необходимо для нас обоих.

— С таким же успехом петь можете вы сами, Дмитрий Валерьевич, — заметила я. — Наверняка у вас это получится лучше, поскольку я не знаю ни одной арии, исполняемой мисс Мэннинг, а вы их наверняка слышали неоднократно и сможете напеть что-то близкое. В конце концов, ей уже всё равно, что скажут о качестве её исполнения.

— Елизавета Дмитриевна, я совсем не похож на мисс Мэннинг, — укорил Песцов.

— Я вас замаскирую. Будете похожи.

— Я выше и больше.

Песцов показал руками, насколько он выше и больше. В высоту он себе точно польстил, а ширину, напротив, преуменьшил.

— Присядете и утянетесь, — я была безжалостна. — Если кто-то должен петь, то этот кто-то будете вы, ибо я петь не буду.

— А вам и не придётся, Елизавета Дмитриевна. — Песцов раскрыл саквояж мисс Мэннинг и, не доставая, показал фигурку соловья на цепочке. — Вам необычайно повезло. Просто откроете рот. Всё остальное сделает артефакт.

Несомненно, эта усеянная бриллиантиками птичка была не просто украшением. Точнее — совсем не украшением. Носить такое — расписываться в своём дурном вкусе. И дело было не в том, что она была тусклой и поцарапанной, нет. Иной раз время придаёт украшениям только налёт загадочности. Эта же фигурка казалась слепленной на скорую руку ребёнком из глины или пластилина, а потом покрытой тусклой жёлтой краской. Камни не блестели и были вставлены абы как, а местами даже выпали, или их и вовсе там никогда не было. Во всяком случае места под них остались и при желании можно было доставить ещё пару десятков.

— И что же он сделает? — недоверчиво уточнила я. — Будет петь за меня?

— Нет же. — Песцов досадливо поморщился. — За вас петь никто и ничто не будет. Петь будете вы. Я подозревал, что у мисс Мэннинг нечто такое имеется, но не был уверен.

— Это мы уже обсуждали. — Я сделала вид, что зеваю. — И пришли к выводу, что петь лучше вам. Это будет больше похоже, уверяю вас.

— Вот ведь вредная особа, — проворчал Песцов. — На мне будет самое сложное — отвлечение князя. Вы же не сможете выдать себя за меня?

— Я себя и за мисс Мэннинг, похоже, не смогу выдать, — проворчала я.

— Сможете, — уверенно возразил Песцов, — если будете открывать рот только для пения. Здесь, — он потряс соловьём, — записаны арии, которые исполняла мисс Мэннинг.

— То есть вы мне предлагаете открывать рот под фонограмму? — фыркнула я.

— Под что? — недоумённо переспросил он.

— Под запись голоса.

— Да нет же, Елизавета Дмитриевна, — уже раздражённо сказал Песцов, — это бы выявилось на первом же концерте. Петь будете вы.

— И это возвращает нас к тому, что я и петь не умею, и репертуара мисс Мэннинг не знаю.

— Вот он, её репертуар, — Песцов потыкал пухлым ухоженным пальцем в камешки на туловище птички. — Боги, редчайший артефакт! Древний, почти как возникновение оборотней. Их единицы остались.

— Вы так и не сказали, что он делает.

— Разве? Каждый алмаз — одна песня. И не просто песня, а отшлифованная до идеального исполнения. Если она заложена в артефакт, то при звуках музыки артефакт, имеющий прямой контакт с телом, использует его как… воспроизводящее устройство, полностью подстраиваясь под музыку. Вот почему эта тварь и говорила, что не использует горло. С таким артефактом и немые запоют.

— Но он же наверняка запрещён?

— Не без этого, — подтвердил Песцов. — Но вы же понимаете, что мы никому его не покажем? — Он потёр ладони друг о друга. — Как удачно всё сложилось, Елизавета Дмитриевна. И князю споёте, и в городе концерт не придётся отменять.

От его наглости я потеряла дар речи, а когда смогла говорить, речь пришлось терять опять. А ещё срочно выключать полог тишины, поскольку в гостиную вошёл князь.

Вошедший Соболев выглядел совершенно не так, как полагается гостеприимному хозяину. Радушная улыбка покинула лицо, и возвращать её ради нас явно никто не собирался. При его появлении Песцов встревоженно подскочил, я же осталась сидеть, стараясь удерживать необходимый расслабленно-невозмутимый вид. Получалось плохо, поскольку тоже хотелось подскочить и, заламывая руки, бегать по гостиной с трагическим выражением лица и повторять: «Шеф, всё пропало!» А то, что пропало всё, было понятно, стоило только взглянуть на Соболева.

— Вы уничтожили мою фамильную реликвию! — зло бросил он.

— Простите? — удивлённо спросил Песцов. — Что мы уничтожили?

— Мой артефакт. Внутри всё выжжено, его невозможно восстановить.

— Уверяю вас, Ваша Светлость, мы его не ломали. Он сам загорелся из-за неисправности, — со всей возможной убеждённостью сказал Песцов. — Напротив, мы сами чуть не пострадали. Некачественные старые артефакты, знаете ли, не способствуют безопасности гостей, не так ли, Филиппа?

— Хм, — я вовремя вспомнила любимое междометие мисс Мэннинг и протянула его со всей выразительностью. Высокомерный взгляд получился сам собой.

Соболев принял это на свой счёт и разозлился ещё сильнее.

— Видите ли, любезный, артефакт сломался не сам по себе, а потому что на него воздействовали магией. И не надо мне говорить, что этого не было! В комнате мисс Мэннинг точно была посторонняя магия.

Я дипломатично промолчала, что в моей комнате не посторонняя — только моя магия, остальной там делать нечего, поскольку про свою магию говорить было нельзя. Вся надежда была на Песцова, и он не подвёл.

— Почему не было? — компаньон был сама невозмутимость. — Мы использовали артефакт полога тишины. — Он достал из внутреннего кармана крошечную пирамидку, увенчивающуюся крошечным же изумрудиком. — Как видите, Ваша Светлость, простейший артефакт. Уж не знаю, чем он так не понравился вашему. Возможно, новизной?

Соболев молча протянул руку, в которую Песцов беспрекословно, пусть и с явным нежеланием, вложил артефакт. Соболев начал пристально изучать, я к нему присоединилась. Артефакт действительно был простеньким и очень легко обходился. Моё плетение выглядело куда сложнее и интереснее.

— То есть вы утверждаете, что использовали свой артефакт, после чего мой загорелся?