Лекарь-воин, или одна душа, два тела (СИ) - "Nicols Nicolson" - Страница 29

Договорить мы не успели, Клавдия Ермолаевна, позвала меня в свой кабинет, там к ней попал мужчина с очень сложным закрытым переломом ноги, и она хотела мне показать способ ее лечения и восстановления целостности.

Вначале Клавдия Ермолаевна предложила мне попробовать правильно сложить ногу. У мужика была сломана большеберцовая кость, примерно в средней части. Не скажу, что там был полный фарш, но три осколка нащупать смог. Осторожно, помня наставления Клавдии Ермолаевны, стал перемещать осколки по своим местам. Ушло минут двадцать. Мужчина в это время, зло смотрел на меня, но ни слова не сказал, видно стеснялся моей учительницы. Клавдия Ермолаевна проверила качество моей работы, улыбнулась, и отправила к Герасиму. Надеюсь, я все правильно сделал. Не учила она меня, а проверила навык, который я уже приобрел, и хитро так проверила, на крупных костях человека. Если так дальше пойдет, то мне разрешат людям пальцы складывать, пошутил я мысленно.

Потом я потерял счет дням, больные пошли сплошным потоком. Выполнял все поручения моих учителей. Был медбратом, санитаром, сиделкой, а еще порошкотером и специалистом по разливу микстур и снадобий в керамические пузырьки. Уставал за день неимоверно, в иной день принимали до тридцати пациентов. И за прооперированными больными я ухаживал, менял повязки, выносил за ними «утки», мыл, когда это было необходимо.

Герасим и Клавдия Ермолаевна говорили мне, что работа в качестве подсобника лекаря позволит мне более качественно усвоить способы лечения. Кто бы спорил, в моем времени примерно также начинали, правда, большинство хирургов, не мыли полы. Специфика времени, от этого не уйдешь, даже при большом желании. Помимо основной, лекарской работы, Герасим преподавал мне воинскую науку. Работал я с саблей, копьем и щитом, метал в ворота конюшни различные железки, в основном небольшие ножи и топоры, бросал камни на точность. Естественно, учитель проводил тренировки с учетом моего возраста, да и оружие (сабля, копье и щит) были изготовленное из дерева.

Не всех больных удавалось вылечить. Был случай, когда доставили в лечебницу мужчину, которого привалило дерево. Лесорубы валили деревья, вели заготовку стройматериалов. Петр Скиба замешкался, и не отскочил от падающего дерева. Удар пришелся в область груди и, видно, бревно поломало мужчине ребра, проткнув легкие, это было заметно по крови, выступившей на губах. Мужчина еще с трудом дышал, когда мы с Герасимом укладывали его на операционный стол. Учитель только взял скальпель в руки, а Петр преставился. Герасим пропальпировал грудную клетку Петра, и сказал мне, что мужчина умер от большой потери крови, вылившейся в плевральную область. Я попросил продиагностировать тоже — надо же поддерживать практические навыки на должном уровне — и положительно покачал головой в знак согласия с диагнозом Герасима. Жене Петра о его смерти сообщил Герасим, женщина поплакала, но, к счастью, обвинять моего учителя в смерти мужа не стала.

Находясь в Мироновке, я впервые увидел местные деньги. Основным платежным средством был серебряный рубль. Были медные копейки достоинством: пятьдесят, двадцать, десять, пять и одна копейка. На рубль нужно было сто копеек. Ну а самой дорогой, золотой монетой был град, за него давали сто рублей. Надо сказать, все монеты чеканились на монетном дворе в Киеве, и были не перегружены художественными излишествами. В принципе они выполнены в едином стиле. На аверсе указывала номинал монеты, название страны, в данном случае Южное королевство. По кругу располагался орнамент из колосьев. На реверсе был изображен Успенский собор, обрамленный дубовым венком. Гурт у всех монет был мелко ребристым. Платежеспособность рубля и града довольно высокая, за прием, пациенты из крестьян, платили нам пять копеек, а более состоятельные люди иногда одаривали и рублем. Правда, Герасим деньги не брал, а договаривался с крестьянами о поставках продовольствия в монастырь. Такое предложение крестьяне встречали с радостью, поскольку с наличными монетами всегда было не очень. А вот монеты от купцов и других состоятельных больных, хранила Клавдия Ермолаевна.

Лето пролетело жаркими солнечными днями, теплыми густыми дождями, пахучим разнотравьем и грибами, жизнерадостным щебетом птенцов, удивлявшимся впервые в своей жизни увиденным букашкам, червячкам и лупоглазым стрекозам, которые летали пока еще быстрее и увереннее этих желторотиков, да и вообще, в отличие от младопернатых — летали.

На красочной, разноцветной и пахнувшей солениями, копченым салом и окороками, различными пряными заморскими травами и приправами, румяными и желтыми яблоками неведомых мне сортов, осенней ярмарке, привлекающей внимание покупателей и зевак расписной деревянной посудой и всевозможными платками, Герасим и Клавдия Ермолаевна хотели «справить» мне обновы — из своей одежды я уже вырос.

Мы неспеша бродили между многочисленных рядов громкоголосых пестро одетых торговцев, выкрикивавших название товаров и расхваливавших его на все лады. Блеяли овцы, похрапывали вычищенные до блеска кони, лениво помахивавшие хвостами, отгоняя злых осенних мух — кому-то из животных предстояло обрести новых хозяев. Играли гармонисты, певшие частушки весьма «соленого» содержания, плясали подвыпившие мужики, громко смеялись расфуфыренные молодухи, к которым подбивали клинья бравые парни. На каждом шагу нас громко приветствовали, кланялись и благодарили за лечение. Мы всем вежливо отвечали, раскланивались в ответ и, что скрывать, получали от этой людской благодарности огромное удовольствие.

Один пьяный мужик упал в слезах перед отцом Герасимом на колени и, от радости прослезившись, упоминая спасенного от тяжелого недуга сына, которого держал при себе за руку, пытался свободной рукой вручить знаменитому лекарю яростно визжащего розового поросенка. Герасим пытался напомнить, что мужик уже оплатил лечение, но пьяный крестьянин ничего не хотел слышать. Герасим, улыбаясь, еле уговорил его оставить бедную хрюшку на откорм — счастливый родитель спасенного мальчика послушался и отстал. Мы-то знали, что сердце мальчику удачно «подправил» я, но, с пониманием переглянувшись, промолчали от греха подальше и пошли, гуляючи, дальше.

Выпили кваску, затем неизвестного мне ароматного напитка с какими-то хитро закрученными то ли калачами, то ли бубликами-кренделями. В общем, соединяли приятное с полезным. Немного отдохнули от трудов своих медицинских — слава Богу, врачевать сегодня, в ярмарочный день, никого не пришлось — все были здоровы и принимали кто активное, а кто и праздное участие в шумных ярмарочных мероприятиях. Вот бы всегда так!

Гуляя со своими наставниками, я продолжал ловить себя на мысли, что это я, профессор доктор Иванов, вожу сейчас для покупки подарков по заваленным коврами и рулонами материи рядам, между пирамидами пряников на крепких столах и прилавков с резными игрушками своих детей — Герасима и Клавдию. Мое 92-х летнее сознание, даже на несколько лет старшее, с учетом жизни на загадочной планете, невидимой с моей родной Земли, продолжало жить своей многоопытной жизнью. Но, временами, краем глаза или в зеркалах торговцев обращая внимание на свою юношескую внешность, на свой детский голос, которым я отвечал на вопросы, здоровался с проходившими мимо бывшими пациентами нашей лекарни, я опускался на Землю, то есть на Глорию — очевидно так надо писать, описывая это состояние на другой планете.

Опускался и продолжал идти за Учителями, внутренне убеждая себя смириться с подобным состоянием, убеждая принять себя такого: мальчика с душой, знаниями, жизненным и профессиональным опытом Иванова Василия Сергеевича. Думаю, после того как эта замечательная супружеская пара, ставшая моими верными друзьями, узнала мою историю, тоже временами испытывала подобные неловкие чувства и, глядя на меня, невольно пытались высмотреть во мне признаки действительного возраста, а не внешнего. Да, малоприятное двойственное чувство, которое, впрочем, вспоминалось чуть реже, чем ранее. Что ж, придется мне приобретать новый жизненный опыт. Опыт, как известно: наш лучший учитель. Научит он и меня жизни в новых условиях. Я, конечно, по своей натуре, не волк в овечьей шкуре, но, бывает, и такое сравнение приходило в голову.