Измена (СИ) - Авонадив Анель - Страница 19

— А этот "перец" кто? — закрываю глаза, потому что не могу смотреть в глазу своему ребенку, не понимаю, как сказать, что это его отец перед ним, и когда слышу за спиной:

— Судя по всему, твой отец, — по голосу улавливаю, что Андрей очень зол

— А ну ясно, — сын тянет слова, усмехаясь, — бабушка говорила, что ты надел "деревянный костюм", сейчас, вижу, воскрес, забеспокоился, поздновато не находишь…

— Андрей, прекрати, — перебиваю сына, я не хочу, чтобы он грубил своему биологическому отцу, а он может наговорить много лишнего, защищая меня. Он же не знает, что это я скрыла факт его рождения.

Сын, когда был маленький, никогда не изводил меня вопросами, где его папа, а я не поднимала эту тему.

Только однажды, спросил, почему его все время забирают бабушка и дедушка, когда мои родители, приходили за ним в детский садик. Они тогда не придумали ничего лучше, чтобы закрыть вопросы пятилетнего ребенка, как объявить, что его папа умер. Так мой ребенок с малых лет знал, что папы нет. Смирился. И сейчас он достаточно взрослый, наверняка, уверен, что его родной отец просто бросил нас, не взял в свое время ответственность, и теперь по закону «жанра» появился спустя много лет, чтобы узнать сына получше.

Только все не так. За все в жизни приходит расплата. Все тайное рано или поздно всплывает на поверхность.

Господи, помоги же мне.

Пока я хаотично соображаю, что мне делать, появляется медицинский работник, говорит, что можно проходить в палату, снова удаляется, оставив дверь открытой, предупреждая:

— У вас не более тридцати минут, мы закрываем центральный вход, — я киваю.

Слышу шаги Андрея по коридору, пытаясь понять, что он собирается делать. Обернувшись, вижу удаляющуюся фигуру, он идет к окну, проводя рукой по волосам, и следом закрывая на ходу ладонями лицо, поднимая голову наверх.

Я никогда себе этого не прощу. Сквозь воздух понимаю, что ему больно. Очень. Я надеюсь он меня простит.

Прерывает молчание сын, который говорит:

— Мам, — я взволнованно снова смотрю на ребенка, боясь последующих вопросов, но он, просит, — привези зарядку, телефон разрядился, — обнимаю его за плечи, мы проходим в палату. Я молюсь чтобы Андрей ушел, я смогу ему объяснить все позже, попрошу прощения, встану на колени, если потребуется.

Я знаю, что он имеет право меня сейчас ненавидеть, но ведь он тогда не искал меня. Конечно, это слабое оправдание, но я держусь за него словно за спасательный круг, который лопается даже в моем воображении, настолько все нелепо, глупо.

Из палаты меня, все же, выпроваживают. Я задержалась более чем на тридцать минут, успев при этом застелить кровать, немного поговорить с сыном.

Я спокойна, он в порядке, антибиотики сбили ему температуру. Уходя обещаю, что приду завтра с утра все ему принесу.

Сын остается на больничной койке, а я, переступая порог больничной палаты, вижу, что Андрей никуда не ушел.

Сидит напротив, закрывая ладонями лицо.

Когда я появляюсь в проеме больничной палаты, аккуратно закрывая за собой дверь, он сразу же поднимается: мы не говорим, по его взгляду все очевидно, без слов — он имеет право меня ненавидеть.

Андрей

Едва Дина появляется в коридоре больницы, я просто хочу ее убить своими собственными руками. Но пока не могу. Мы не одни.

Медицинский работник сопровождает нас до первого этажа. Идем молча. Новости этого вечера обрушились на мою голову огромными бетонными плитами, придавливая к самой Земле.

Не нужно никаких тестов ДНК, чтобы узнать себя в возрасте мальчишки. Как бы сказал отец, «Серовская порода».

Блядь и я ведь не знал ничего о сыне, не знал как пацан рос без моего участия.

Иду чуть позади Дины на голых инстинктах, сжимая челюсть настолько сильно, что хочу предъявить "динамо" счет за стертую эмаль.

Дина ничего не комментирует, что, впрочем, к лучшему.

Я сейчас не готов слушать вообще ничего из того, что она будет говорить. Ее поступку нет оправдания.

Это, блядь, просто какой — то ёбаный розыгрыш!

Уже на улице, когда двери лечебного заведения за нами закрыли работники заведения. Мы молча не спешно переступаем ступеньки, каждый думает о своем. Вокруг никого, мы последние из посетителей. Стемнело. Фонари освещают часть улицы.

Дина останавливается, робко поднимая глаза, говорит:

— Я должна извиниться перед тобой, Андрей, объяснить, — мне хочется ее ударить, я непроизвольно сжимаю кулаки, и опять во мне появляется желание убивать.

Что, блядь, тут можно объяснить?! Это вообще за гранью! Набираю в легкие воздух, стараюсь держаться, в то время как Дина продолжает:

— Знаю, такое сложно понять, — рывком хватаю ее за локоть и намеренно больно сдавливая кожу, говорю:

— Просто заткнись "динамо", — небрежно отбрасывая ее от себя, продолжаю, — это каким надо быть чудовищем, чтобы лишить отца возможности видеться с ребенком, ты блядь, могла просто сказать, что со мной быть не хочешь, но причем тут ребенок?!

— Я хочу объяснить, Андрей, пожалуйста, — не даю ей подходить ближе, разворачиваюсь и просто иду на стоянку быстрым шагом, потому что если останусь я убью ее нахуй!

Дина идет за мной, переходя на бег, практически кричит мне в спину:

— Я не хотела тебя обременять ребенком! Я не хотела тебя связывать, — подхожу к машине, держусь из последних сил, динамо явно напрашивается.

Снимаю с сигнализации машину, после звукового сигнала и разблокировки дверей, сажусь за руль, Дина подбегает, и дергает переднюю дверь, садится, чуть набок ко мне лицом, продолжая объяснять:

— Я понимаю что это жестоко, мне нет оправдания, Андрей, просто попробуй меня понять, — по ее щекам катятся слезы, а мне вообще ее не жалко.

Отец всегда говорил, что применять физическое насилие к женщине это плохо, мать никогда пальцем не тронул, и я, видя его пример, за всю свою жизнь ни разу не ударил ни одну женщину. Но прямо сейчас мне хочется Дину именно ударить. Больно. Чтобы одним ударом убить ее и не слышать всю ту "хуету", что она несет в свое оправдание.

Сжимаю пальцами руль, завожу двигатель нажатием кнопки, говорю:

— Сделай одолжение просто заткнись и выметайся из машины, — Дина ежится, но мне плевать, я не хочу анализировать, просто позволяю ярости течь по венам. У меня такое ощущение, что весь мой организм пропитан ядом. Начинаю думать, когда пройдет ярость меня самого не останется, до того нервы оголены, словно искрящиеся провода.

— Андрей, я искала тебя в университете, я приезжала, но тебя не было, — прерываю ее резко, потому что нихуя она не искала, она просто уехала решив таким образом за меня, за нас двоих, стараюсь не перейти на крик, сдерживаюсь, горько усмехаясь при этом:

— Дина, я думал между нами и правда что-то настоящее было, — вижу ее зареванные глаза, не хочу быть с ней ни минуты в замкнутом пространстве, выхожу из машины, с силой захлопывая дверь. Вдыхаю свежий вечерний воздух, стараюсь взять себя в руки. Душу раздирают множество противоречивых эмоции, и для меня удивительно, что я себе их позволяю, вот так, открыто, не загоняя все это дерьмо внутрь своей черепной коробки, как я привык всегда это делать, защищаясь.

Мне хочется понять какого "хуя" Дина это сделала и одновременно не хочется слышать от нее никаких оправданий!

Дина не смело выходит из машины, обхватывая себя руками, останавливается напротив меня.

— Андрей, выслушай меня тебе станет легче …., - снова не даю ей говорить, повышаю голос не в силах держать себя в руках, поворачиваюсь к капоту опираясь двумя руками, уже не сдерживаюсь:

— Блядь, да не станет мне легче, поняла?! Не станет!!!! — почти ору, — Ты обманула меня, лишила сына, кто мне вернет упущенное время? Не знаешь? Кто, сука, мне вернет те мгновения, когда ребенок рос и развивался, кто, блядь?! Я никогда не смогу этого понять с какой стороны на это не посмотри!